назад, как я был всегда начеку, готов в каждый момент бросить свою корзину и
пуститься наутек, спасая свой живот, вы приняли бы меня или за великого
преступника, который не знает, куда ему спрятаться от своей совести, или за
человека, только что пережившего жестокий испуг (как оно, впрочем, и было).
ничего подозрительного, я сделался смелее. Я положительно начинал приходить
к заключению, что я сам насочинял себе страхов; но чтобы уже не оставалось
никаких сомнений, я решил еще раз сходить на тот берег и сличить
таинственный след с отпечатком моей ноги: если бы оба следа оказались
тожественными, я мог бы быть уверен, что я испугался самого себя. Но когда я
пришел на то место, где был таинственный след, то для меня, во первых, стало
очевидным, что, когда я в тот раз вышел из лодки и возвращался домой, я
никоим образом не мог очутиться в этой стороне берега, а во вторых, когда я
для сравнения поставил ногу на след, то моя нога оказалась значительно
меньше его. И опять меня обуял панический страх: я весь дрожал, как в
лихорадке; целый вихрь новых догадок закружился у меня в голове. Я ушел
домой в полном убеждении, что на моем острове недавно побывали люди или, по
крайней мере, один человек. Я даже готов был допустить, что остров обитаем,
хотя до сих пор я этого и не знал; а отсюда следовало, что меня каждую
минуту могут захватить врасплох. Но я совершенно не знал, как оградить себя
от этой опасности.
страха! Страх отнимает у нас способность распоряжаться теми средствами,
какие разум предлагает нам на помощь. Если дикари, рассуждал я, найдут моих
коз и увидят мои поля с растущим на них хлебом, они будут постоянно
возвращаться на остров за новой добычей; а если они заметят мое жилье, то
непременно примутся разыскивать его обитателей и доберутся до меня. Поэтому
первой моей мыслью было переломать изгороди всех моих загонов и выпустить
весь окот, затем перекопать оба поля и таким образом уничтожить всходы риса
и ячменя, наконец, снести свою дачу, чтобы неприятель не мог открыть никаких
признаков присутствия на острове человека.
что описанной экспедиции на тот берег, под неостывшим еще впечатлением
сделанных мною новых открытий. Страх опасности всегда страшнее опасности уже
наступившей, и ожидание зла в десять тысяч раз хуже самого зла. Для меня же
всего ужаснее было то, что в этот раз я не находил облегчения в смирении и
молитве. Я уподобился Саулу, скорбевшему не только о том, что на него идут
филистимляне, но и о том, что бог покинул его. Я не искал утешения там, где
мог его найти, я не взывал к богу в печали моей. А обратись я к богу, как
делал это прежде, я бы легче перенес это новое испытание, я бы смелее
взглянул в глаза опасности, мне грозившей.
утро, когда мой дух ослабел от долгого бдения, я уснул крепким сном и,
проснувшись, почувствовал себя гораздо лучше, чем все эти дни. Теперь я
начал рассуждать спокойнее, и, по зрелом размышлении, вот к чему я пришел.
Мой остров, богатый растительностью и лежащий недалеко от материка, был,
конечно, не до такой степени заброшен людьми, как я воображал до сих пор, и
хотя постоянных жителей на нем не было, но представлялось весьма вероятным,
что дикари с материка приезжали на него иногда в своих пирогах; возможно
было и то, что их пригоняло сюда течением или ветром: во всяком случае, они
могли здесь бывать. Но так как за пятнадцать лет, которые я прожил на
острове, я до последнего времени не открыл и следа присутствия на нем людей,
то, стало быть, если дикари и приезжали сюда, они тотчас же снова уезжали и
никогда не имели намерения водвориться здесь.
опасность наткнуться на них в один из этих редких наездов. Но так как они
приезжали сюда не по доброй воле, а их пригоняло ветром, то они спешили
поскорее убраться домой, проведя на острове всего какую нибудь ночь, чтобы
не упустить отлива и успеть вернуться засветло.
случай их высадки на остров.
палаткой и вывел из нее ход наружу, за пределами моего укрепления. И вот,
подумав, я решил построить вокруг моего жилья еще одну ограду, тоже
полукрутом, на таком расстоянии от прежней стены, чтобы выход из пещеры
пришелся внутри укрепления. Впрочем, мне даже не понадобилось воздвигать
новую стену: двойной ряд деревьев, которые я лет двенадцать назад посадил
вдоль старой ограды, представлял уже и сам по себе надежный оплот, так часто
были насажены деревья, и так сильно они разрослись. Оставалось только забить
кольями промежутки между ними, чтобы превратить весь этот полукруг в
сплошную, крепкую стену. Так я и сделал.
уже знает читатель, я укрепил земляной насыпью футов в десять толщиной. Это
было еще тогда, когда я расширял пещеру: по мере того, как я выкапывал
землю, я сваливал ее к ограде и плотно утаптывал. Наружная же стена, как уже
оказано, состояла из двойного ряда деревьев, между которыми я набил кольев,
заложив пустое пространство внутри кусками старых канатов, обрубками дерева
и всем, что только могло придать прочности моему брустверу и что оказалось у
меня под рукой. Но я оставил в наружной стене семь небольших отверстий,
настолько узких, что еле можно было просунуть в них руку. Эти отверстия
должны были служить мне бойницами. Я вставил в каждое из них по мушкету (я
уже говорил, что перевез к себе с корабля семь мушкетов). Мушкеты были у
меня установлены на подставках, как пушки на лафетах, так что в какие нибудь
две минуты я мог разрядить все семь ружей. Много месяцев тяжелой работы
потратил я на возведение этого укрепления: мне все казалось, что я не могу
считать себя в безопасности, пока оно не будет готово.
я засадил теми похожими на иву деревьями, которые так хорошо принимались. Я
думаю, что посадил их не менее двадцати тысяч штук. Но между первыми
деревьями и стеной я оставил довольно большое свободное пространство, чтобы
мне было легче заметить неприятеля, если бы таковой вздумал атаковать мою
крепость, и чтобы он не мог подкрасться к ней под прикрытием деревьев.
через пять, шесть его обступал высокий лес, почти непроходимый, так часто
были насажены в нем деревья, и так густо они разрослись. Никому в мире не
пришло бы теперь в голову, что за этим лесом скрыто человеческое жилье.
Чтобы входить в мою крепость и выходить из нее (так как я не оставил аллеи в
лесу), я пользовался двумя лестницами, приставляя одну из них к сравнительно
невысокому выступу в скале, на который ставил другую лестницу, так что,
когда обе лестницы были убраны, ни одна живая душа не могла проникнуть ко
мне, не сломав себе шею. Но даже допуская, что какому нибудь смельчаку
удалось бы благополучно спуститься с горы в мою сторону, он очутился бы все
таки не в самой крепости, а за пределами ее наружной стены.
подсказать моя изобретательность, и, как читатель (вскоре увидит, они были
не совсем бесполезны, хотя в то время, когда я приводил их в исполнение,
опасность, от которой я хотел себя оградить, была скорее воображаемой,
внушенной моими страхами.
время не забрасывал и других своих дел. Я попрежнему тщательно ходил за моим
маленьким стадом. Мои козы кормили и одевали меня, а это избавляло меня от
необходимости охотиться и таким образом сберегало не только мой порох, но
мои силы и время. Выгода была так ощутительна, что мне, понятно, не хотелось
лишиться ее и потом начинать все сначала.
меня только два способа сохранить коз: или загонять на ночь все стадо в
пещеру (которую пришлось бы выкопать нарочно для этой цели), или устроить
еще два или три отдельных загончика подальше один от другого, но непременно
в укромных местах, где бы их было трудно найти, и поместить в каждом из них
по полдюжине молодых коз; тогда, если бы даже главное стадо погибло
вследствие какой нибудь несчастной случайности, у меня все таки осталось бы
несколько коз, и я мог бы без особенных хлопот развести новое стадо. В конце
концов, я остановился на последнем проекте, как на более разумном, хотя
осуществление его требовало немало времени и труда.
один уголок, так хорошо укрытый от нескромных взоров, что лучше нельзя было
и желать. Это была небольшая полянка в низине, в чаще леса - того самого
леса, где я заблудился, когда возвращался домой с восточной части острова.
Вся полянка занимала около трех акров; лес обступал ее со всех сторон почти
сплошной стеной, образуя как бы естественную ограду; во всяком случае,
устройство ограды потребовало от меня гораздо меньше труда, чем в других
местах.
был огорожен настолько плотно, что можно было перевести в него коз. Теперь
это не представляло большого труда, так как новые поколения коз, вырешенные
в огороженных загонах, привыкли ко мне и утратили свою природную дикость. Я,
не откладывая, отделил от стада десять коз и двух козлов и перевел их в
новый загон. После того я употребил еще некоторое время на окончательное
укрепление изгороди, но делал это не торопясь, очень медленно.
при виде отпечатка человеческой ноги на песке! Ибо до сих пор я никогда не
видел ни одной человеческой души ни на острове, ни близко от него. После
своего несчастного открытия уже два года я распростился со своей прежней
безмятежной жизнью, чему легко поверят все те, кто испытал, что такое жизнь
под вечным гнетом страха. С сожалением должен прибавить, что постоянная
душевная тревога, в которой я пребывал в этот период, весьма дурно
отразилась и на моих религиозных чувствах. Каждый вечер я ложился с той
мыслью, что, может быть, не доживу до утра, что ночью на меня нападут
дикари, что они убьют меня и съедят, и этот страх до такой степени угнетал
мою душу, что лишь в редкие минуты я мог обращаться к творцу с подобающим
Роллинс Джеймс
Марко Джон
Соломатина Татьяна
Флинт Эрик
Корнев Павел
Эриксон Стивен