восстановлены, когда Эдвин приедет на рождество.
целовали Розу под холодным портиком Женской Обители, а сама она, это
солнечное маленькое создание, выглядывала из дверей (не замечая, что на нее
иронически смотрят хитрые лица, изваянные на каменных желобах и на фронтоне)
и махала платочком вслед отъезжающим экипажам, словно живое воплощение
радостной юности, остающейся в этом старом доме, чтобы вносить в него свет и
тепло, когда все его покинут. Вместо обычного нестройного шума на Главной
улице звенели серебряные голоса: "Прощай, Розовый Бутончик! До свиданья,
милочка!", а изображение отца мистера Сапси над входом в доме напротив,
казалось, возглашало, адресуясь ко всему человечеству: "Джентльмены,
обратите внимание на этот последний, еще оставшийся, очаровательный
земельный участочек и предлагайте цену, достойную такого редкого случая!" А
затем весь этот щебет, и блеск, и лепет, на несколько сверкающих мгновений
затопивший степенную улицу, внезапно схлынул, и Клойстергэм опять стал
таким, как всегда.
приезда Эдвина Друда, то и он, со своей стороны, не был покоен. Он в гораздо
меньшей степени обладал способностью сосредоточивать все душевные силы на
одной цели, чем маленькая красавица, единогласно признанная царицей пансиона
мисс Твинклтон, но совесть у него все-таки была, и мистер Грюджиус ее
разбередил. Этот джентльмен имел столь твердые взгляды насчет того, что
правильно и что неправильно в таком положении, в каком находился Эдвин, что
от них нельзя было отделаться презрительным поднятием бровей или смехом. Это
бы их не поколебало. Если бы не обед в Степл-Инне и не кольцо, лежавшее у
Эдвина в нагрудном кармане, он, вероятно, отдался бы течению событий и
встретил день своей свадьбы без сколько-нибудь серьезных размышлений, лениво
надеясь, что все образуется само собой, не надо только вмешиваться. Но
клятва в верности живым и умершим, которую с него так торжественно взяли,
заставила его призадуматься. Приходилось сделать выбор: либо вручить кольцо
Розе, либо вернуть его мистеру Грюджиуоу. И любопытно, что, вступив на эту
узкую дорожку, он уже с меньшим себялюбием думал о Розе и ее правах на него
и не чувствовал уже такой уверенности в себе, как в прежние свои беспечные
дни.
руководствоваться, - решил он, пока шел от домика над воротами до Женской
Обители. - Во всяком случае, как бы оно ни обернулось, я буду помнить его
слова и постараюсь сохранить верность живым и умершим.
Твинклтон снисходительно одобрила их намерение подышать свежим воздухом. Они
тотчас ушли, не дав времени ни самой мисс Твинклтон, ни ее заместителю и
первосвященнику, миссис Тишер, возложить хотя бы одну из обычных жертв на
алтарь Приличий.
на тихие тропы, ведущие от собора к реке, - мне нужно серьезно поговорить с
тобой. Я уже так давно и так долго думала об этом.
искренним.
заговорила? Ты не подумаешь, что я забочусь только о себе, раз я первая
начала этот разговор? Нет, ты не можешь так думать, это было бы
невеликодушно, а я знаю, что у тебя великодушное сердце.
ее Киской. И никогда больше не назовет.
пожала его локоть, - мы часто оба бывали не правы и мы должны быть
снисходительны друг к другу!
сегодняшнего дня мы будем друг для друга только братом и сестрой.
тебе признаться, Роза, что, может быть, не у тебя первой зародилась эта
мысль.
- Она родилась сама собой. Что нам дала эта помолвка? Ты не был
по-настоящему счастлив, я не была по-настоящему счастлива. Ах, как мне
горько, как мне обидно! - И она разразилась слезами.
другу принесла с собой награду, пролив на обоих какой-то умиротворяющий
мягкий свет. В этом свете их отношения уже не казались, как раньше, чем-то
нарочитым, сплетенным из капризов и своеволия и обреченным на неудачу, но
возвысились до подлинной дружбы, свободной, искренней и правдивой.
и вчера и гораздо раньше, что есть что-то неправильное в этих отношениях,
которые мы не сами себе придумали, так что же лучшего мы можем сделать
сегодня, как не изменить их? Конечно, нам обоим горько, иначе и быть не
может, но уж лучше огорчаться сейчас, чем после.
огорчались, мы бы еще и сердились друг на друга.
любить. А так ты всегда сможешь меня любить, потому что я не буду для тебя
обузой и лишним беспокойством. И я всегда смогу тебя любить, и твоя сестра
никогда больше не станет дразнить тебя или придираться к пустякам. Я часто
это делала, когда еще не была твоей сестрой, и ты, пожалуйста, прости меня
за это.
понадобится!.. Я гораздо более виноват, чем ты.
мальчик. Сядем, милый брат, на этих развалинах, и я объясню тебе, как все
это у нас получилось. Мне кажется, я знаю, я столько думала об этом с тех
пор, как ты уехал. Я тебе нравилась, да? Ты думал - вот славная, хорошенькая
девочка?
неожиданный вывод: - Ну хорошо, допустим. Но ведь этого недостаточно, что ты
думал обо мне как все? Ведь недостаточно?
нравилась, и ты привык ко мне, и привык к мысли, что мы поженимся. Ты
принимал это как что-то неизбежное, ведь правда? Ты думал: это же все равно
будет, так о чем тут говорить или спорить?
зеркале, поднесенном Розой! Он всегда относился к ней свысока, уверенный в
превосходстве своего мужского интеллекта над ее слабым женским умишком. Не
было ли это еще одним доказательством коренной неправильности тех отношений,
в русле которых оба они незаметно влеклись к пожизненному рабству?
я, пожалуй, не решилась бы заговорить. Разница только в том, что я
мало-помалу привыкла думать об этом, а не гнать от себя все такие мысли. Я
ведь не так занята, как ты, не столько у меня дел, о которых нужно думать!
Ну вот я и думала, много думала и много плакала (но это уж не твоя вина,
милый!), как вдруг приехал мой опекун, чтобы подготовить меня к будущей
перемене. Я пыталась намекнуть, что я еще сама не знаю, как мне быть, но я
колебалась, путалась, он меня не понял. Но он хороший, хороший человек! Он с
такой добротой и вместе так твердо внушил мне, что в нашем положении надо
все хорошенько взвесить, что я решила поговорить с тобой, как только мы
будем наедине и в подходящем настроении. Только не думай, Эдди, что если я
сразу об этом заговорила, значит, мне это легко далось, нет, мне это было
так трудно, так трудно! И мне так жалко, так жалко, если б ты знал!
молча шли вдоль реки.
отъездом из Лондона. - Его рука потянулась к спрятанному на груди кольцу, но
он подумал: "Раз все равно придется его вернуть, зачем говорить ей об этом?"
заговорила, ты бы сам заговорил со мной, да? Скажи, что это так, сними с
меня тяжесть! Я понимаю, так для нас лучше, гораздо лучше, а все-таки мне не
хочется, чтобы я одна была причиной!
сделаю, как ты скажешь. С тем сюда и ехал. Но я не сумел бы так это сделать,
как ты.
Эдди, не говори так!
чувством.
это будет огорчение для девочек! - добавила она, уже смеясь, хотя росинки
еще блестели у нее на ресницах. - Они ведь так этого ждут, бедняжки!
воскликнул вдруг Эдвин. - Про Джека-то я и забыл!
неудержимый как молния. Но, должно быть, в ту же секунду пожалела, что не