Чтение 33–й страницы книги ~Кондуит и Швамбрания~

Теперь каждый получал большую кружку морковного настоя и два куска
рафинада. В Покровске почти не было сахара. Я пил школьный чай несладким и
нес драгоценные кусочки домой. Там ждал меня верный Оська. Он встречал меня
неизменной фразой.

- Большие новости! - говорил он и тотчас сообщал мне о событиях,
происшедших за день в Швамбрании.

Я отдавал ему сахар. Мы любовались зернистыми и ноздреватыми кубиками. Мы
клали их в коробочку. Она вмещала в себя сахарный фонд Швамбрании. Фонд был
неприкосновенен. Он предназначался для каких-то грядущих пиров. Лишь в
воскресенье мы съедали по куску на обеде у президента Швамбранской
республики. Фонд рос. Мы мечтали о толщине будущих сахарных напластований,
об огромных сладких параллелепипедах, о рафинадных цитаделях. Приторная
геометрия этих грез вызывала восторженное слюнотечение.

Но однажды сахар вызвал кровопролитие.

Я был выбран ответственным раздатчиком сахара по нашему классу. Это была
не столько сладкая, сколько уважаемая всеми должность. В моей честности не
сомневались.

- Ишь ты, - говорили мне, - комиссар продовольствия... Шишка на ровном
месте.

А Биндюг, парень наглый и предприимчивый, предложил раз мне хитрую
сделку. Дело касалось лишних порций, выданных классу на отсутствующих
учеников. Биндюг предлагал не возвращать в канцелярию этот остающийся сахар,
а оставить себе и делиться с ним. Эта заманчивая комбинация сулила, конечно,
необыкновенный урожай швамбранского сахара. Будь это в старой гимназии, я не
только бы не сомневался - я бы счел долгом надуть начальство. Но теперь в
совете сидели свои же ребята. Они доверяли мне, допустили к сахару, и я не
мог их обманывать.

Я отказался, замирая от гордой честности. В тот же день Биндюг отплатил.
Во время раздачи сахара несколько кусочков свалилось на пол. Я нагнулся под
парту, чтоб поднять их. В это время Биндюг резко рванул меня за шиворот
вниз. Я шибко ахнулся об угол скамейки. На лбу вспухла зловещая шишка и
протекла кровью. Два кусочка рафинада порозовели. Девочки сочувственно
глядели мне в лоб и советовали примочить. Я продолжал раздачу, стараясь не
закапать рафинад. Себе я взял два розовых кусочка. Тая Опилова дала мне свой
платок. Окрыленный и окровавленный, я пошел в комнату рядом с учительской.
На дверях был прибит красный лоскут. В комнате был дым, шум и винтовки.

- Товарищи, - сказал я в дым и шум, - вот, я пострадал через общественный
сахар... и вообще, ребята, я давно уже на платформе... Будьте добры,
запишите меня, пожалуйста, в сочувствующие.

Шум упал, а дым сгустился. И мне сказали:

- Да тебя за сочувствие папа в угол накажет... да еще клистир пропишет,
чтоб не сочувствовал... Он у тебя доктор.

Дым скрыл мое огорчение.

Тем не менее я всю неделю ходил с шишкой на лбу. Я носил шишку, как
орден.

ДЫХАНИЕ - 34

...И плакали о нем дети в школах.

"Шехерезада", 35-я ночь

В это утро я вышел в школу немного раньше, чем обычно. Надо было получить
сахар в Отделе народного образования. На Брешке, у "потребиловки", где были
расклеены на стене свежие газеты, стояла большая тихая толпа. Она заслонила
мне середину газеты, и я видел лишь дряблую бумагу, бледный, словно
защитного цвета, шрифт, заголовок "Известiя" через "и с точкой" и слово
"Совет", в котором еще заседала буква "ять".

"Бои продолжаются на всех фронтах", - прочел я сверху. Между головами
людей я видел отрывки обычных телеграмм.

...на Урале мы продолжаем наступление, и нами занят ряд пунктов. На Каме
наши войска отошли к пристани Елабуга. Американские войска высадились в
Архангельске. В Архангельске рабочие отказываются поддерживать власть
соглашателей... Борьба повстанцев на Украине продолжается.

В самом низу, под чьим-то локтем, я разглядел мелкий шрифт вчерашней
газеты:

Продовольственный отдел Московского совета Раб. и Красноармейских
депутатов доводит до сведения населения г. Москвы, что завтра, 30 августа,
хлеб по основным карточкам выдаваться не будет... По корешку дополнительной
хлебной карточки и для детей от 2 до 12 лет по купону ј 13 будет отпускаться
1/4 фунта хлеба...

Необычайно молчаливо стояла толпа у газеты, и я не мог понять, что такое
произошло. Вдруг, расталкивая народ, вперед быстро протиснулся пленный
австрийский чех Кардач и с ним двое красногвардейцев. Кардач был бледен.
Обмотка на одной ноге развязалась и волочилась по земле.

- Читай, - сказал он.

И кто-то, добросовестно окая, прочел:

30 августа 1918 года, 10 часов 40 минут вечера

ВСЕМ, ВСЕМ, ВСЕМ.

Несколько часов тому назад совершено злодейское покушение на товарища
Ленина...

Спокойствие и организация. Все должны стойко оставаться на своих постах.
Теснее ряды!

Председатель ВЦИК Я. Свердлов.

Кардач, ошеломленный, неверящими глазами смотрел в рот читавшему.

Потом он ударил себя кулаком в щеку и замычал;

- М-м-м...

- "Одна пуля, взойдя под левой лопаткой..." - сбиваясь, читал кто-то.

- Так, - спокойно сказал Биндюг и, оторвав уголок газеты, стал крутить
собачью ножку.

Кардач кинулся на него. Он схватил Биндюга за плечи и стал трясти его.

- Я из тебя самого собачий нога закрутить буду! - кричал Кардач.

Красногвардейцы тоже двинулись на Биндюга. Он вырвался и ушел не
оглядываясь.

Я побежал в школу.

Ленин ранен!.. Ленин! Самый главный человек, который взялся уничтожить
все списки мировых несправедливостей, и он ранен!!!

...Школа гудела. На полу в классе лежали, опершись на локти, "внучки" и
несколько наших ребят.

На полу был разложен анатомический атлас, взятый из учительской. Путаясь
в нем карандашом, мы решали: опасно или как?..

Костя Жук сидел на парте, подперев щеку рукой. В другой он держал
перочинный ножик.

- А вдруг если... помрет?.. - уныло спрашивал Костя.

И вырезал на парте: ЛЕНИН.

Пришел сторож Мокеич, хранитель школьного имущества. Он строго поглядел
на Костю и уже раскрыл рот, чтобы сделать ему выговор за порчу народного
достояния. Но потом вздохнул, помолчал немного и ушел.

По лестнице бухали тяжелые шаги, У дверей с красным лоскутом
старшеклассники складывали винтовки.

На большой перемене в класс пришли члены совета: Форсунов и Степка
Атлантида.

Степка только что вернулся из Саратова и привез последние сообщения.

- "Состояние здоровья товарища Ленина... - прочел Форсунов, - состояние
здоровья... по вечерним бюллетеням, значительно лучше. Температура 37, 6.
Пульс - 88. Дыхание - 34".

- Лелька, - сказал мне Атлантида. - Лелька, у нас к тебе просьба. У тебя
папан - врач. Позвони ему по телефону, как он насчет товарища Ленина
думает...

Через несколько минут я прижимал к уху трубку, еще теплую от предыдущего
разговора. Почтительная толпа окружала меня.

- Больница? - сказал я. - Доктора, пожалуйста... Папа? Это я. Папа, наши
ребята и совет просят тебя спросить... о товарище Ленине. У него дыхание -
тридцать четыре. Как ты считаешь? Опасно?..

И папа ответил обыкновенным докторским голосом:

- С полной уверенностью сказать сейчас еще нельзя, - сказал папа, -
случай серьезный. Но пока нет поводов опасаться смертельного исхода.

- Скажи ему спасибо от нас, - шепнул мне Степка. В этот день на уроке
пения мы разучивали новую песню. Называлась она красиво и трудно:
"Интернационал".

Дома Оська сказал мне, как обычно:

- Большие новости...

- Без тебя знаю, - поспешил оборвать его я, - всем уже известно. Папа
сказал: может поправиться.

Это был первый вечер без игры в Швамбранию.

ПРАВА И ОБЯЗАННОСТИ НОВИЧКА

А я обучался азбуке с вывесок,

листая страницы железа и жести.

Маяковский

Оську приняли в школу. Оська получил документы. Временно заведующий
первой ступенью маляр и живописец Кочерыгин написал на них такую резолюцию:
"Хотя сильный недобор года рождения, но принять за умственные способности.
Уже может читать мелкими буквами".

Мама пришла из школы и с сюрпризом в голосе позвала Оську.

- Приняли! - сказала гордая мама. - Только жаль, что теперь форму
отменили.

- У нас сколько много теперь сахару будет! - мечтательно сказал Оська. -