вечером он пришел в ресторан Дома кино и за одним столиком увидел
Абдулова, Филатова и Панкратова-Черного. Они пригласили его
присоединиться. Он сел и через пять минут понял: то, что он принял
поначалу за оживленную беседу, представляло собой три отдельных монолога в
автономном режиме. Каждый говорил о своем, только одновременно, а со
стороны казалось, будто они, пыхтя тремя сигаретами, о чем-то оживленно
дискутируют. Можно, конечно, сделать вывод, что большая слава обычно
увеличивает объем монологов и приучает человека слушать преимущественно
себя, но в данном случае я уверен, что Филатов собирал очередную
литературную модель. Насчет остальных не знаю, а Филатов точно собирал.
Филатова стали чуть ли не легендой. Их успех был обусловлен глубоким
знанием пародируемых, их стиля, манеры, и - самое главное (что труднее
всего) - Леня находил и воплощал в пародиях их человеческие слабости.
Актерский тренаж на наблюдениях и тут помог, он еще и показывал их всех: и
Рождественского, и Вознесенского, и Михалкова, поэтому тут был двойной
эффект - и литературная точность, и актерский показ. Были пародии и только
литературные, без участия в них Филатова-артиста: на Окуджаву, на
Слуцкого, на Самойлова. Чтобы так написать пародию, скажем, на Слуцкого,
надо его хорошенько почитать и узнать. Он и читал. И знал поэзию не хуже
любого литературоведа. То количество стихов, которые Филатов пропускал
через себя, изумляло меня всегда. Знал он, конечно, поэтов любимых -
Кушнера, Коржавина, Галича и многих других, знал и не очень любимых; и
почти не было для него ни одного незнакомого поэтического имени. Сейчас
поменьше, но все равно знает. Я сознательно опускаю пока фамилию Пушкин,
потому что об этом стихотворце пойдет разговор отдельный и несколько
позже...
высокой поэзии. И сидел он в Театре на Таганке в одной гримерной с
Высоцким, что тоже, наверное, не повредило. Стихов тогда у него было
значительно меньше, чем в студенческие годы, и можно было бы тот период
назвать поэтическим застоем, если бы... если бы не сказка "Про
Федота-стрельца - удалого молодца", которую потом стали цитировать все,
вплоть до Горбачева.
литературными опытами. Забавнее всего было то, что он процитировал фразу,
самую характерную для всех наших королей и президентов. "Утром мажу
бутерброд, сразу мыслю - как народ?" - сказал тогда Михаил Сергеевич, с
удовольствием намазывая бутерброд. Зримая песня...
предоперационный период Горбачев был единственным из государственных
деятелей, кто позвонил Лене и Нине домой и спросил: не нужна ли помощь?
встречался и Достоевский, и другие неплохие авторы... Был еще один
принцип, по которому выбирался материал: это взаимная приязнь, желание
поиграть что-либо именно с этим человеком (вот как теперь в антрепризах).
Или поиграть во что-либо, например, в любовь.
любовной истории самих исполнителей. Короткой или длинной - как пойдет, но
становился. Нельзя же, понимаете, долго репетировать сцену с поцелуем и на
этом остановиться. Зачем же так мучиться ? Надо дать этому продолжение!
начиналось-то все - тьфу! - с отрывка! То есть получалось, что если юноша
имел какие-то виды на девушку с курса, или, наоборот, девушке нравился
юноша, то она или он предлагали совместную работу. Примитивное притяжение
полов, таким образом, приобретало благородные черты случайности, красивого
романа, который начинался всего лишь от добросовестного погружения в
материал, - короче, вы понимаете, что, если бы не Чехов, не Толстой, не
Бунин, не этот Лопе де Вега в конце-то концов! - ничего бы и не было. Это
они во всем виноваты, не надо было так хорошо описывать любовные страсти и
поцелуи!
отрывками любовную лихорадку. Что вы! Были же еще и обычные работы, с
товарищеским партнерством - и не более того! Были ведь еще и однополые,
так сказать, отрывки... Вы скажете: ну и что? Будто, мол, нет однополой
любви... Но не забывайте, что в то время в театре еще не было этого
направления, этой "
что в песне "а вокруг голубая, голубая тайга" подразумевалась только тайга
и не более. А название мультфильма "Голубой щенок" вовсе не означало, что
щенок был нетрадиционной сексуальной ориентации и интересовался только
кобелями...
наказания", совершенно не опасаясь, что нас не так поймут. Конечно,
отношения Раскольникова с Порфирием Петровичем носили несколько
болезненный характер, но все же не до такой степени! А с самой, пожалуй,
яркой и талантливой студенткой из нашей компании мы играли Хемингуэя. О
ней я хочу вам рассказать особо. Впрочем, вы ее знаете, ее зовут...
моменты",- спел когда-то Булат Шалвович Окуджава. Давайте! Нам всем, всей
нашей стране до любви пока далековато, так давайте потихоньку учиться хотя
бы не ненавидеть, не завидовать, не говорить друг о друге гадости.
Понимаю, трудно, и все же, все же... Ведь комплименты говорить гораздо
приятнее. И желательно - в лицо! Чтобы человек чувствовал, что он любим,
понят, что он нужен. Человек от этого дольше проживет. А то мы привыкли,
знаете, говорить хорошее за гробовой доской, когда уже поздно; когда
красивая надгробная речь адресату уже не нужна и часто выглядит как акт
творческого самовыявления говорящего. Поэтому лучше сегодня, сейчас и с
удовольствием! И если получится, то выйдет прозаическая версия филатовской
телепередачи "Чтобы помнили", только с небольшим добавлением: "О живых..."
передача под названием "Окно", где я все это и пытался осуществить, где
приоткрывалось окно в тот внутренний мир героя программы, в который он до
меня и не пускал никого. Поэтому, например, все через то "Окно" увидели
впервые Сашу Панкратова-Черного не только веселым, компанейским парнем из
кинокомедий, клипов и реклам, не только участником ТВ-игр и всяческих шоу,
но и человеком, сочиняющим, оказывается, грустные лирические стихи. Там
Саша из привычного всем "шоумена" превращался, так сказать, в антишоумена.
У нас на ТВ ведь кто платит, тот и музыку заказывает, а под негромкую
музыку этого "Окна" разве потанцуешь, поиграешь во что-нибудь, разве под
нее рекламу дадут? Вот и закрылось "Окно", едва открывшись... Но тем не
менее восемь программ мы с режиссером А. Торстенсеном все-таки успели
сделать. И одна из них была про Нину Русланову...
встречались случайно раза два-три, не более, а тут я предложил ей сделать
про нее передачу, и мы пообщались, что называется, плотно. Когда мы со
съемочной группой и Сашей Панкратовым-Черным приехали к ней, выяснилось,
что она живет в том же доме, где училась, подъезд в подъезд с театральным
училищем им. Щукина. Ничто не изменилось. И никто! Мы встретились так,
будто только вчера сдали экзамен по актерскому мастерству, а сегодня
решили это отметить. Саша нужен был не только для дела, но и для радости.
Водка плюс Сашино обаяние призваны были создать непринужденную атмосферу
почти семейного праздника. Кто-то мне потом сказал, что если бы на столе
стояла не просто водка, а водка, допустим, "Довгань", да к тому же
этикеткой к камере, то это могло бы стать скрытой рекламой, за которую
обычно платят.
Ниной я побывал на юбилее бывшего хоккеиста Владимира Петрова. Помните
знаменитую тройку: Михайлов, Петров, Харламов? Так вот, это тот самый
Петров. На торжестве выступили два представителя фирмы "Довгань", которые
рассказали о своих сомнениях по поводу выбора подарка. Долго думали, мол,
что же такое Володе подарить, и наконец решили (тут они вынули
толстый-претолстый фолиант) подарить... Библию.
и поспешил, потому что один из дарителей закончил: "Библию с автографом
самого Довганя..."
автора... или хотя бы его редакторов... Но это так, к слову...
глава которой расписывается на Библии и фотографируется на водку, не могла
украсить собой мое скромное воображение. Я не очень деловой человек, а
если точнее - совсем неделовой. Поэтому и передача не идет. Ну а Русланова
- тем более! Ни одного своего достижения - ни званий, ни премий, ни
триумфов - она не обернула в свою пользу. Я уже говорил, что входить в
рынок, будучи обремененным идеалами, трудно. А она с идеалами,
непрактичным грузом, висящим на легких ногах благополучия. Идеалы, знаете
ли, мешают свободе маневра, поэтому ни богатства, ни машины, ни
бриллиантов, ни норковой шубы у Нины нет.
ежемесячная зарплата в театре, которую получает в день американский
мусорщик, да гонорары за нерегулярную работу в кино. Эти гонорары, а тем
более сумма ее оклада в театре вызвали бы только недоверчивую улыбку у
любой европейской актрисы такого же ранга, а потом восклицание, что-нибудь
типа "