взрослую жизнь. Он ведь взрослел дважды. В первый раз он вырос в обитателя
леса, в воина, знакомого с дикарями и феями.
вспомнил. Многое он забыл так же, как в свое время забывал лесной язык,
чем дальше удалялся от сердца леса.
жизнь. Мир, в котором он останется и умрет, полон реальности: настойчивые
лица по ту сторону стойки, вонь пива, шум уличного движения за дверью. Его
собственный мир без чудес, серый, полный усталости от бесплодных попыток,
мир с нависающим над поясом животом и задыханием. Тот худощавый опасный
мужчина, которым он мог когда-то быть, исчез, как полузабытый сон. И в
любом случае он не хотел возвращаться туда. Ночи тяжелы даже здесь, в этом
городском лабиринте, в этом прирученном месте.
более свежим воздухом, и на ходу нащупывал сигареты. Снаружи - красные
кирпичные стены, мусорные баки, переполненные до краев, кошка,
облизывающая лапы. Небо было обрисовано кирпичом. Небольшой квадрат высоко
над ним, исчерченный следами реактивных самолетов и уже одевающийся
темнотой ночи, освещенной уличными фонарями. Со всех сторон уходили вверх
здания, на металлических пожарных лестницах сушилось белье. Откуда-то
доносились детские голоса, плач младенца, смех молодой женщины.
Вечер будет долгим. Он останется до закрытия, и в заключение должен будет
выкидывать за дверь упирающихся пьяниц. Управляющий возложил на него эту
обязанность из-за его роста и широких плеч. Они никогда не вступали с ним
в спор. Может быть, даже сейчас что-то в его глазах заставляло самых
буйных покорно уходить. Эта мысль его обрадовала. Все еще след той
закаленности мужчины, который был любовником Котт, другом Рингбона и
убивал людей.
бака, загремев крышкой и испустив громкий вопль. Проулок тянулся в
сгущающуюся тень, забитый мусором, вертикальными и горизонтальными баками,
между которыми жался скелет "пикапа", брошенного и ободранного. В проулке
не было никого. Он затянулся сигаретой, и она вспыхнула, как адский глаз.
Иногда в проулке спали пьяные бродяги, укрывшись старыми газетами. Они
рылись в мусорных баках, соперничая с крысами, и были такими же грязными и
вонючими, как сами крысы. Возможно, где-то в утробе мусора такой бродяга
свернулся, как нерожденный младенец, и следит за ним.
разговаривает, занимается тем, чем люди любят заниматься в городе, а здесь
было тихо - тихо, словно в лесу в безветренную ночь. От соседних зданий
падали слабые полоски света, и на одном потолке он увидел голубое мерцание
телевизора. Но здесь внизу, где он сидел среди мусора, тишина казалась
густой, как дым, и глубокой. Среди рваных газет, смятых банок, объедков и
оберток с чипсов и сластей. Все, что выбрасывает прибой городских улиц.
глубине прохода, таясь, покачиваясь. Когда его рука вновь поднялась к
губам, пепел сигареты посыпался по рубашке. У него дрожали пальцы.
за ним кто-то следил. Он чувствовал, как по его толстому телу ползает
чей-то взгляд. Нет, он в проулке не один.
пивной. Окна теперь превратились в прямоугольники желтого света, и от
этого проулок казался еще темнее. Он, что, пробыл здесь так долго? Надо
вернуться, пока ему не указали на дверь.
ударился о бак, и он выругался тихим шепотом.
низкое переливчатое рычание из самой глубины какой-то массивной груди.
Сигарета выпала у него изо рта. Он повернулся и кинулся назад в
безопасность толпы у стойки.
больно бил Майкла по спине), чтобы разведать что и как. Мечту они оставили
в полумиле оттуда, хотя Майкла переполняли дурные предчувствия. Однако
Меркади объяснил ему, что ни один вирим не прикоснется к лошади,
подкованной железом, не говоря уж о железных стременах и пучке остролиста
(они наткнулись на него в чаще), привязанного к луке седла. От
нечеловеческих обитателей леса лошади ничего не угрожает, а люди редко
осмеливались уходить так далеко от деревень или Великой южной дороги. Котт
его поддержала, и Майки уступил, хотя его тревожила мысль об обычных
зверях, водящихся тут. Львы, тигры, медведи... Его бы ничто не удивило. И
он не слишком верил в остро пахнущее растение, которым Меркади натер
лезвие его кинжала. Деревня была беспорядочно разбросана в изгибе быстрого
прозрачного ручья. Вырубка тянулась на сто ярдов от крайних хижин, и земля
там была вся в пнях, вокруг которых уже разрослись папоротники, шиповник и
крапива. За изгибом ручья Майкл углядел другие расчистки, зеленеющие
сочной травой, где паслась скотина. Над деревней висел полог голубого и
серого дыма, а от мусорной кучи несло теплым смрадом навоза и падали.
Хижины были глинобитными или бревенчатыми, щели замазаны глиной с берега
ручья. Крыты они были дерном и древесной корой, а дверями служили шкуры,
утяжеленные камнями.
крытая дранкой на пригорке к северу от деревни стояла церковь, а рядом с
ней - хижина побольше и поприятнее, в которой, конечно, жил священник. На
выступах церковной крыши были кресты, в крохотных окошках - цветное
стекло, а в звоннице колокольни медно блестел колокол. Колокольня эта была
ниже окружающих деревьев.
на крохотных полях или охотились в лесу. У ручья играли дети, одетые в
некрашенные холст или шерсть, босые, чумазые, а неподалеку кучка женщин
черпала воду из ручья, переговариваясь на непонятном языке, и их голоса
разносились далеко в окружающей тишине. Другие сидели за прялками под
навесами возле хижин или ковыряли землю в маленьких огородах грубыми
мотыгами. На завалинке одной из хижин сидел старик, покуривая глиняную
трубку, иногда удовлетворенно сплевывая и взмахивая ногой, когда к нему
слишком близко подходила свинья, разыскивающая корм.
Отличала их, главным образом, худоба. Свиньи казались полудикими, куры
были тощими и воинственными, а собаки - поджарыми и по виду напоминали
волков, от которых их отделяло не так уж много поколений. Деревню окружал
грубый частокол из заостренных кольев иногда с просветами, в которые можно
было просунуть ногу. Частокол охватывал самые дальние хижины и
заканчивался за ручьем, где на кожаных петлях были подвешены створки
открытых ворот. Их никто не охранял. Место выглядело мирным и сонным.
Майкл заметил, что женщины у ручья смолкли и посмотрели в ту сторону. Одна
покачала головой.
загоне за церковью? Он-то нам и нужен. Поистине прекрасное животное, но,
увы, на освященной земле, куда мне нет доступа. Теперь ты должен
положиться на собственную смекалку.
заблестели.
казалось, спотыкались на каждом шагу... Нет, их толкали в спину. Высокий
лысый человек в коричневом одеянии размахивал руками и кричал что-то о
служителях дьявола, о дикарях.
приближающуюся толпу, как два рога.
Способность проникать в их смысл угасала, менялась. Он сознавал, что не
знает этого языка. Значение слов, проникавших в его мозг, оставалось
неведомым, но иногда оно внезапно становилось ясным, будто из туч
вырывался солнечный луч.
тридцать-сорок, и все время впереди шагал высокий священник. Их злоба
обрушивалась на оборванные дикого обличья фигуры, которые столкнули в
ручей, так что взлетели фонтаны брызг. Майкл только сейчас увидел, что они
связаны - что их руки крепко притянуты к телу.
Меркади, глаза у него блестели, как мокрый нефрит. - Так что с ними
сделают? Утопят, сожгут или просто изобьют до бесчувствия?
лисьих людей и выволокли на берег. Они лежали там, без толку пытаясь
высвободить руки. Лица их были в крови, а один лишился своего головного
убора.
чучела, брошенные на потеху толпы. Они совсем не походили на страшные тени