прав. Кому так разговаривать, как не Вильме Ержик, этой дьявольски страшной
женщине?
говорить человек, только что вдохнувший целый баллон гелия. - Он уже вырос и
не лает больше! Он здесь сидит, прямо у моих ног.
окончательно взбеленилась. Эта идиотка собирается притворяться будто речь
снова пойдет о собаке.
абажур и как будто впитала от него силы. - Оставьте меня в покое! Сами вы
сволочь! Вот!
ко мне во двор и вымазать грязью мои простыни в мое отсутствие. Никому.
где, не узнаешь когда и никто не узнает как... но я до тебя доберусь.
Поняла?
ярко-красная полоса вспыхнула на лбу, отрезав переносицу от линии волос.
Зубы стиснулись сами собой, а щеки раздувались и западали, словно мехи,
когда она вдыхала и выдыхала сквозь уголки рта.
полуобморочным, насыщенным гелием голосом. Налетчик уже стоял рядом,
навострив уши и сверкая тревожным взглядом. Он чувствовал, что в доме
сгущаются тучи. И даже разок угрожающе тяфкнул. Но Нетти его не слышала. Вы
пожалеете? Я знакома... у меня знакомства, связи. Начальство! Я очень близко
с ними знакома! Я этого так не оставлю!
произнесла:
твоей жизни. Но исправить ее ты уже не успеешь.
осмелитесь, вы плохая женщина? Я... Я вас...
А потом она разрыдалась. Налетчик растерянно тяфкнул и, привстав на задние
лапы, положил передние на край кресла, в котором сидела Нетти. Она обняла
песика и уткнулась мокрым от слез лицом в его шерстку. Налетчик лизнул ее в
шею.
уютное чистое собачье тепло и пыталась набраться от него сил. - Я не позволю
этой плохой, этой ужасной женщине тебя обидеть... или меня... она пожалеет.
щель между сиденьем кресла и одной из его ручек, и вытерла глаза. Она была
напугана... но при этом ощущала, как негодование, уже давно зародившееся в
глубине души, становится все явственнее. Такое же чувство появилось перед
тем, как она достала из ящика под мойкой вилку и всадила ее в горло мужа.
"Если она только затеет что-нибудь дурное, то очень, очень пожалеет об
этом", - тихо сказала она.
долго.
5
здания на левой стороне улицы. Он радовался тому, что скоро заканчивается
смена. Какое прекрасное настроение было у него с утра, пока не схлестнулся с
этим идиотом, стоял себе преспокойно в мужском туалете, прилаживал перед
зеркалом фуражку и получал удовольствие от того, что видел. Все это он
помнил, но как-то отстранение и нечетко, как бывает нечеткой выцветшая
старая фотография. С того самого момента как его перехватил этот бешеный
Китон все пошло наперекосяк.
кормили неплохо, но на этот раз почти сразу после обеда началась сильная
изжога, а потом еще понос прохватил. Около трех пополудни он наехал на
гвоздь. Это случилось на Таун Роуд неподалеку от старого моста и пришлось
менять колесо. Для того, чтобы не скользили пальцы, когда надо было болты
закручивать, он, не задумавшись, вытер грязные руки о только что выстиранную
форменную блузу, оставив на ней черные жирные полосы. Пока он разглядывал с
досадой следы своей нерадивости кишки снова свело спазмом и пришлось бегом
бежать в придорожные кусты. Надо было видеть, как он несся туда, чтоб
ненароком не наложить в штаны до того, как их спустит. Пробег этот Норрису
выиграть удалось, но зато кусты, которые он выбрал для своей не слишком
благородной цели, ему вовсе не понравились - это оказался ядовитый колючий
шмак, что явилось вполне естественным продолжением неудавшегося с самого
начала дня.
улицы Касл Рок: Норвей Бэнк энд Траст, Вестерн Авто, закусочная Нэн,
пустырь, на котором раньше стоял Центр Изобилия попа Мерилла, Шейте Сами,
Нужные Вещи, Скобяные Изделия Касл Рок...
витрине Нужных Вещей... или, может быть, показалось...
задумчиво - что, мол, дальше? - и, наконец, центральный фонарь вспыхнул
желтым мигающим светом. Значит, девять часов вечера.
решил было сообщить, чтоб 10-22 закончил работу, но передумал. Ему
захотелось хоть мельком взглянуть на витрину. Но прежде чем выйти, он
поступил по всем правилам: переговорник включил и окно приспустил.
тротуару и подтягивая на ходу брюки. Просто не может быть. Сегодняшний день
предназначен для разочарования, а не счастливых открытий и свершений.
Вещи, за компанию с сетью и парой высоких желтых резиновых сапог был отнюдь
не старый Зебко. Это был Базун. Такого Норрис не видел с тех пор, как
шестнадцать лет назад скончался его отец. Ему самому тогда было
четырнадцать, и Базун он ценил по двум причинам: за то, чем он был, и за то,
для чего служил.
и озерах.
лучшее время, какое Норрис Риджвик, четырнадцатилетний костлявый подросток,
проводил со стариком. Бродили по лесу, пробираясь к какому-нибудь чистому
ручейку на окраине города, катались в лодке по Касл Лейк, а потом
останавливались посередине и сидели часами, а туман клубами поднимался от
поверхности воды, окуная весь мир и их самих в белую дымную сказку. И мир
этот становился иным, предназначенным только для настоящих мужчин. В другом
мире, где-то далеко, мамы скоро начнут готовить завтраки, и тот мир тоже был
не дурен, но совсем не так хорош, как этот. Не было мира столь прекрасного с
того момента и до него.
подвал, заглянул даже в шкаф в спальне мамы и папы (хотя прекрасно знал, что
мама скорее позволила бы Генри Риджвику положить туда слона, чем рыболовные
снасти), но спиннинга не было нигде. Норрис всегда подозревала исчезновении
сокровища дядю Фила. Он несколько раз набирался смелости, чтобы спросить в
открытую, но в последний момент не решался.
впервые за весь день забыл об Умнике Китоне. Перед глазами стояла яркая
реальная картина и затмевала все остальное: отец сидит на корме лодки, зажав
между ног коробку со снастью, протягивает спиннинг Норрису, а сам наливает в
пластмассовую чашку кофе из большого термоса, красного, в серую полосу. Он
даже чувствовал аромат того кофе, горячего, вкусного, и еще запах отцовского
одеколона, который назывался "Джентльмен С Юга".
затосковал об отце. После стольких лет знакомая боль стиснула душу, острая и
беспощадная, как в тот день, когда мама вернулась из больницы, взяла его за
руки и сказала: "Мы должны быть мужественными, Норрис".
поблескивала в его лучах, вызывая к жизни старую любовь, золотистую и
глубинную, которая оказывается никуда не исчезала с тех пор. Норрис смотрел
на спиннинг и вспоминал запах свежего кофе, поднимавшийся от красного с
серыми полосками термоса и скользящий по спокойной гладкой поверхности
озера. Он даже ощутил грубоватую твердость самого спиннинга в своей руке и
поднял к глазам другую, чтобы смахнуть навернувшиеся слезы.
сумасшедшая мысль, что в конце концов он все-таки наложит в штаны достойное
завершение безупречно проведенного дня. Но спазм тут же прошел, и он
оглянулся. Высокий мужчина в твидовом пиджаке стоял на пороге магазина и
смотрел на него с мягкой улыбкой.
колотилось как отбойный молоток. - Ну... может быть, немного. Я смотрел на