Чтение 33–й страницы книги ~Золотой храм~

дельцов черного рынка.

Все тут переменилось. Майдзуру превратился в иностранный порт:

на каждом углу угрожающе пестрели указатели на английском языке.

По улицам толпами ходили американские военные.

Низко нависло небо, уже дышавшее зимой, по широкой улице, ведущей к
военному порту, гулял холодный соленый ветер. Но пахло не морем, а чем-то
неживым - ржавым железом, что ли. Море вонзалось узким, похожим на канал
языком в самую сердцевину города; от безжизненной воды, от вытащенного на
скалы военного катерка веяло миром и покоем, но слишком уж все стало
чистеньким, вылизанным и гигиеничным; некогда исполненный мужественной
силы и энергии порт теперь напоминал огромный госпиталь.

Здесь я не собирался знакомиться с морем поближе, если, конечно, меня
ради забавы не столкнет с пирса в воду какой-нибудь американский джип.
Пожалуй, как думается мне сейчас, в побуждении бежать из обители таился и
зов моря, но не этой укрощенной, искусственной бухты, а тех буйных
свободных волн, что бились о скалы мыса Нариу в далеком-далеком детстве.
Да, меня звало ярое, грубое, вечно злое море западного побережья.

Именно поэтому конечной целью моего путешествия я выбрал городок Юра.
Песчаные пляжи, на которых летом теснятся купальщики, давно опустели;
теперь там никого - только берег и море, столкнувшиеся в мрачном
единоборстве. От Западного Майдзуру до Юра было три ри, и мои ноги еще
смутно помнили эту дорогу.

Надо было идти на запад, вдоль отлогого берега бухты, потом пересечь
железнодорожные пути, преодолеть перевал Такидзири и спуститься к реке
Юрагава. Перейдя на другой берег по мосту Огава, следовало повернуть на
север, а затем держаться реки, пока она не выведет к устью.

Я вышел за городскую окраину и зашагал по дороге...

Когда ноги отяжелели от усталости, я спросил себя: "А что там есть, в
этом Юра? Зачем бреду я туда, каких ищу доказательств? И чему? Ведь там
ничего нет - только берег и волны Японского моря".

Но ноги упрямо несли меня вперед. Мне надо было дойти - все равно куда.
Название городка, в который я держал путь, ничего для меня не значило, но
странное, почти аморальное по своей силе мужество родилось в моей душе - я
был готов встретить любую судьбу лицом к лицу.

Временами сквозь облака ненадолго проглядывало неяркое солнце, и тогда
росшие вдоль дороги могучие дзельквы манили меня отдохнуть под сенью их
раскидистых ветвей, но что-то подсказывало мне: нельзя терять времени,
нужно спешить.

К широкой пойме реки не было пологого спуска, Юрагава вырывалась на
равнину внезапно, из горной расщелины. Но здесь бег ее обильных голубых
вод замедлялся, и она не спеша, словно нехотя, текла под хмурым небом к
морю.

Я перешел по мосту на другой берег, дорога здесь была безлюдной. Иногда
мне попадались мандариновые плантации, но ни одной живой души я так и не
увидел. Даже когда я проходил мимо деревушки Кадзуэ, мне встретился лишь
одинокий пес, высунувший из высокой травы черную лохматую морду.

Мне было известно, что неподалеку находится главная местная
достопримечательность - развалины усадьбы знаменитого злодея древности Даю
Санс", но я, не задерживаясь, прошел мимо, достопримечательности меня не
интересовали, да и смотрел я все время в другую сторону, на реку. Там был
большой остров, заросший бамбуком. Ветви низко клонились под ветром, хотя
на берегу было тихо и безветренно. На острове уместилось довольно большое
заливное поле, но сейчас никто на нем не работал, только у самой воды
спиной ко мне застыла фигура с удочкой в руке.

Я так давно уже не встречал людей, что испытывал к рыболову теплое,
почти родственное чувство.

"Похоже, лобанов ловит, - подумал я. - А если так, значит и до устья
недалеко".

В это время бамбук зашелестел еще пуще, заглушив журчание воды, и над
ним повисла какая-то прозрачная пелена - наверное, дождь. Песок на острове
потемнел от влаги, а тем временем полило и на моем берегу, Я мок под
холодными струями, на островке же дождь успел кончиться. Рыболов не
двинулся с места, так и сидел, скрючившись над водой. Наконец тучу унесло.

Заросли мисканта и высокие осенние травы на каждом повороте дороги
заслоняли обзор, но я знал, что до устья уже рукой подать.

Холодный морской ветер задул мне в лицо.

У самого устья по речной шири было разбросано несколько пустынных
островков. До моря оставалось совсем недалеко, соленая вода, наверное, уже
пыталась растворить в себе поток, но река пребывала в безмятежном
спокойствии, ничем не намекая на свой близкий конец. Я подумал, что так же
незаметно умирает лежащий без сознания человек.

Горло реки было неожиданно узким. Море, вбиравшее и поглощавшее
пресноводный поток, лежало, сливаясь с мрачным нагромождением облаков в
единую темную массу.

Для того чтобы ощутить прикосновение моря, я должен был еще немного
побродить по берегу, насквозь продуваемому порывистым ветром с полей.
Ветер рисовал свои узоры по всему огромному северному морю. Поля были
пустынны, и вся нерастраченная мощь воздушных потоков предназначалась
только этим волнам. Таково зимнее море здешних краев - слитое с небом,
подавляющее и почти невидимое.

Вдали слоились пепельно-серые волны, а прямо напротив устья плавала
диковинная шляпа-котелок - остров Каммури, заповедное обиталище редчайших
птиц; до него было восемь ри.

Я шел через поле. Огляделся по сторонам. Какие унылые, заброшенные
места!

В этот миг что-то очень важное открылось моему сердцу.

Вспыхнуло - и погасло, прежде чем рассудок успел уловить смысл. Я
остановился и немного постоял, но ледяной ветер выдувал прочь все мысли. Я
снова зашагал ему навстречу.

Тощие поля перемежались каменистыми пустошами, травы наполовину
высохли, там же, где зелень еще уцелела, она жалась к земле, измятая и
похожая на мох. Земля здесь была перемешана с песком.

Раздался низкий дрожащий звук. Потом я услышал голоса - в тот самый
миг, когда, повернувшись на минуту спиной к ветру, взглянул на пик
Юрагатакэ.

Я осмотрелся, пытаясь понять, где люди. Узкая тропинка петляла меж
невысоких скал, спускаясь к морю. Я увидел, что там ведутся работы по
укреплению берега. У кромки прибоя валялись бетонные опоры, Похожие на
кости, их свежая белизна ярко выделялась на тусклом фоне песка. Услышанный
мной странный вибрирующий звук оказался шумом работающей бетономешалки.
Несколько красноносых рабочих с любопытством оглядели мою фигуру в
студенческой тужурке, когда я проходил мимо. Я тоже посмотрел на них, этим
контакт между членами семьи человечества и ограничился.

Берег врезался в море острым конусом. Приближаясь по песку к линии
прибоя, я ощущал озарение жгучей радости; мелькнувшее молнией, а затем
погасшее озарение с каждым моим шагом делалось все ближе. Ветер обжигал
меня холодом, руки совсем закоченели без перчаток, но какое это имело
значение!

Вот оно, настоящее Японское море! Здесь источник всех моих несчастий и
черных мыслей, моего уродства и моей силы. Дикое, неистовое море. Волны
катились к берегу одна за другой, между ними пролегали глубокие пепельные
впадины. Над мрачным простором громоздились тяжелые, замысловатые тучи.
Массивные и бесформенные, они были обрамлены холодной и легкой как перышко
каймой, а в самой их гуще призрачно серел кусочек серо-голубого неба.
Вдали над свинцовыми волнами вставали черно-красные скалы мыса. В этой
картине были слиты воедино движение и неподвижность, беспрестанное
шевеление темных сил и застывшая монолитность металла.

Мне вдруг вспомнились слова Касиваги, сказанные в день нашего
знакомства. Он говорил, что самые кошмарные зверства и жестокости
зарождаются в ясный весенний день, когда вокруг зеленеет подстриженная
травка и ласково светит солнце.

Сейчас я стоял над яростным морем, в лицо мне дул злой ветер. Не было
здесь ни зеленого газона, ни весеннего солнца. Но дикая эта природа была
куда ближе моему сердцу, чем сияние тихого и ясного дня. Здесь я ни от
кого и ни от чего не зависел. Ничто мне не угрожало.

Можно ли назвать жестокими овладевшие мной в этот миг думы?

Не знаю, но всколыхнувшееся в моей душе чувство озарило меня изнутри,
высветило значение явившегося мне на поле откровения. Я не пытался
охватить его рассудком, а просто замер, ослепленный сиянием идеи. Мысль,
никогда прежде не возникавшая у меня, набирала силу и разрасталась до
неохватных размеров. Уже не она принадлежала мне, а я ей. Мысль была
такова: "Я должен сжечь Золотой Храм".

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Я шел, не останавливаясь, до железнодорожной станции "ТангоЮра".
Когда-то, еще в гимназии, наш класс совершил экскурсию по тому же маршруту
и вернулся отсюда в Майдзуру на поезде. Дорожка, ведущая к станции, была
почти безлюдна - городок существовал за счет недолгого курортного сезона,
а на остальную часть года вымирал.

Я решил остановиться в маленькой пристанционной гостинице, носившей
длинное название "Гостиница "Юра" для любителей морского купания".
Приоткрыв стеклянную дверь, я крикнул: "Есть тут кто-нибудь?" - но ответа
не дождался. Слой пыли на ступеньках, закрытые ставни, темнота внутри -
все говорило о том, что гостиница давно стоит пустая.

Я обошел дом вокруг и позади него обнаружил маленький садик с увядшими