Чтение 33–й страницы книги ~В окопах Сталинграда~

- Там, говорят, море холодное.

- Холодное. Но все-таки купаются.

Где-то далеко-далеко, за Волгой, еле уловимо трещит "кукурузник". Не наш
ли? А разведчиков все еще нет. Прислушиваемся к приближающемуся звуку. Он
идет где-то правее. Приближается, потом удаляется. Не наш. Глухие разрывы
далеко на Тракторном. Тревожно мечутся по небу немецкие прожекторы.
Расширяются, суживаются, потухают, опять вспыхивают.

И мы стоим и смотрим на прожекторы, на извивающиеся в воздухе
красно-желто-зеленые цепочки немецких зениток, на медленно гаснущие в овраге
ракеты. И так уж привыкли мы к этому зрелищу, что, прекратись оно вдруг, нам
стало бы как-то не по себе, чего-то не хватало бы.

- Ну, как, возьмем сопку, комбат? - совсем тихо спрашивает Карнаухов.

- Возьмем,- отвечаю я.

- И по-моему, возьмем.- И он слегка сжимает мне плечо рукой.

- Вас как зовут? - спрашиваю я.

- Николаем.

- А меня Юрием.

- Юрий. У меня брат Юрий - моряк.

- Жив?

- Не знаю. В Севастополе был. На подводной лодке.

- Вероятно, жив,- почему-то говорю я.

- Вероятно,- несколько помедлив, отвечает Карнаухов, и больше мы уже не
говорим.

Высоко в небе срывается звезда. Душа в другой мир ушла, говорили в
старину. Мы спускаемся вниз. В клубах табачного дыма трудно разобрать лица.
Политотделыцики, сидя на корточках, едят консервы. Начальник связи спит,
прислонившись к стенке и свесив набок голову. Капитан читает газету,
пристроившись к коптилке. Увидев нас, он подымает голову.

- Без четверти десять.

- Без четверти десять...

- А разведчиков нет?

- Нет.

- Это плохо.

- Возможно.

Английской булавкой я выковыриваю фитиль. Коптилка почти не светит,
воздуху не хватает.

- Я попрошу всех, не принимающих непосредственного участия в операции,
перебраться на батальонное КП.

Глаза у капитана становятся круглыми, он откладывает газету.

- Почему?

- Потому...

- Я попрошу вас не забывать, что вы разговариваете со старшим.

- Я ничего не забываю, я прошу вас уйти отсюда. Вот и все.

- Я вам мешаю?

- Да. Мешаете.

- Чем же?

- Своим присутствием. Табаком. Видите, что здесь творится? Дохнуть нечем.

Я чувствую, что начинаю говорить глупости.

- Мое место на батальонном наблюдательном пункте. Я должен следить за
вашей работой.

- Значит, вы собираетесь все время при мне находиться?

- Да. Намерен.

- И сопку со мной атаковать будете? Несколько секунд он пристально, не
мигая, смотрит на меня. Потом демонстративно встает, аккуратно складывает
газету, засовывает ее в планшетку и, повернувшись ко мне, медленно,
старательно выговаривая каждое слово, произносит:

- Ладно. В другом месте поговорим.

И выползает в щель. По дороге цепляется сумкой за гвоздь и долго не может
ее отцепить. Политотделыцики смеются. Доедают свои консервы. Я против них
ничего не имею. Но не мог же я одного только капитана выставить. Они
понимающе смеются и, пожелав успеха, тоже уходят.

В подвале сразу становится свободнее. Можно хоть ноги протянуть и не
сидеть все время на корточках.

Я не знаю, почему я сказал капитану, что пойду на сопку. Я не собирался
сам участвовать в атаке. Еще утром с майором у нас был разговор по этому
поводу. Он показал мне передовицу в "Красной звезде" - "Место командира в
бою". В ней осуждались командиры, ведущие лично свои подразделения в атаку.
Командир должен все видеть и управлять. В первых рядах он ничего не увидит.
Это, пожалуй, верно.

Но вот сейчас, в разговоре с капитаном, эта фраза о сопке вырвалась у
меня как-то сама по себе. Впрочем, кто его знает, как ночью управлять боем
на расстоянии. Связь каждую минуту может оборваться. И сиди, как крот в
норе,- без глаз, без ушей.

Стрелки часов соединяются и застывают около десяти.

Опять звонят из штаба, вернулись ли разведчики. Спрашивает помощник по
тылу Коробков, оперативный дежурный. Когда он дежурит, никогда покоя нет:
"Доложите обстановочку, хватает ли семечек, не нужны ли огурчики?" Семечки -
это патроны (черные - винтовочные, белые - автоматные), огурчики - мины...

Голова Чумака появляется в щели, как раз когда я отдаю трубку связисту.
За Чумаком остальные. Грязные, запыхавшиеся, с мокрыми от пота лицами. Сразу
заполняют все помещение.

Я ничего не спрашиваю. Жду.

Чумак молча, вразвалку, подходит к столу, садится на ящик. Большими
глотками пьет воду из котелка. Не торопясь вытирает губы, лоб, шею. Вынимает
из кармана несколько пачек немецких папирос в зеленых коробках. Бросает на
стол.

- Закуривайте.

Всовывает в прозрачный из плексигласа мундштук сигарету с золотым
обрезом.

- Можете начинать. Семафор открыт,- и, кивнув своим разведчикам:-
Шабашьте. До утра не трону. Я спрашиваю:

- Мины есть?

- В одном только месте. Против пушки с развороченным стволом. Чуть
повыше.

- Много?

- Не считал. Штук пять мы выкинули. С усиками. Противопехотные, что ли,
шрапнельные.

В руке его блестит медный немецкий взрыватель от мины с тремя торчащими
кверху проволочками. Саперы их называют усиками. Тело мины закапывается в
землю, и только усики на поверхности земли остаются. Наступишь, боек ударит
в капсюль, капсюль воспламенит порох, порох - вышибной заряд, мина
подпрыгивает над землей, взрывается в воздухе, рассеивая шрапнельные шарики
во все стороны. Паршивая мина.

- Так что левее пушки не идите. А правее - метров двести прощупали -
ничего нет.

- А немцев много?

- Черт его знает... Как будто не очень... В блиндажах сидят. Патефон
крутят. "Катюшу" нашу...

Чумак шарит что-то по карманам.

- Стихов не пишете?

Черный глаз с золотистым ободком насмешливо смотрит на меня из-под челки.

- Нет. А что?

- Ручку хотел самопишущую подарить. Хорошая ручка. И чернила специальные,
в пузырьке.

- Нет. Не пишу.

- Жаль. А я думал, пишете. Вид у вас такой, поэтический.

И, повертев в руках красивую, с малахитовыми разводами ручку, сует ее в
карман.

- Немца там одного кокнули, в охранении сидел. Звоню в штаб. Сообщаю, что
вернулись разведчики. Валега предлагает водки. Мне не очень хочется, но я
все-таки граммов сто выпиваю. Чумак иронически улыбается.

- Чтоб солдатам веселее было?

Я ничего не отвечаю. Ищу автомат. Карнаухов тоже собирается. Чумак грызет
мундштук.

- Далеко?

- Нет. Не очень.

- Если на сопку, не рекомендую. Тут уютнее. Бужу начальника связи. Он так
и не ушел. Моргает непонимающими, затянутыми еще сном глазами.

- Покомандуй здесь вместо меня, а я пошел.

- Куда?

- Туда.

- Ага...

По глазам его вижу, что ничего не понимает.

- Вместе с моим начальником штаба, Харламовым, заворачивайте. Увидите,
что плохо, открывайте огонь. Он встает и торопливо кулаками протирает глаза.

- Хорошо... Хорошо...

Я его почти не знаю, только раз на совещании у Бородина видал. Говорит,
что парень толковый. Старший лейтенант. Какие-то курсы при Академии кончил.

Валега тоже хочет идти. Но ему, пожалуй, не стоит. Он подвернул ногу и
дня три уже похрамывает.

- Как же это так...- недоумевающе смотрит он на меня маленькими,
недовольными глазками из-под круглого, выпуклого лба.

Я вставляю магазин в автомат.

- Может, покушаете на дорогу? Консервы есть. Тушенка. Вы ж и обедать-то
не обедали как следует. Я открою.

Нет. Мне есть не хочется. Когда вернусь, поем. Он все-таки всовывает мне
в карман краюху хлеба и кусок сала, завернутый в газету. Когда я в школу еще
ходил, мать тоже на ходу мне завтрак всовывала. Только тогда это была
французская булочка или бублик, разрезанный пополам и намазанный маслом.