дурной погоды. Вот уж никак не думал, что меня снова извлекут из
нафталина... Государь! Мне ли, старому псу, дружить о молоденькой кошечкой?
не болталась между Советом и Сенатом?
старца в сторонку.
еще не совсем оправилась после переживаний. Врачи тут бесполезны. Они сами
не понимают, что с нею. Это удивительное "ух" иногда, признаюсь, и меня
коробит...
****
набросила на престол государственную мантию мужа, украшенную хвостиками
горностаев. Несколько часов подряд с ненормальным тщанием она подбирала
распределение складок... Николай II застал супругу за рисованием - на листе
бумаги она старательно зарисовывала складки на мантии.
трон осторожненько, чтобы не колыхнуть мантию. Видишь, как удачно
расположила я складки на ней? Ты сядь на престол сбоку, не затронув моих
складок. Я так задумала: если заденешь складки, значит, мы все погибнем!
поверил, у нас - и парламент! Почти как в Англии...
8. ПОЧТИ КАК В АНГЛИИ
Дурново, который сидел на посту министра внутренних дел до конца апреля. А
за день до открытия Думы его сместили, и в хорошо прогретое кресло уселся
черноусый жилистый человек с хищным цыганским взором - Петр Аркадьевич
Столыпин, еще вчера губернатор в Саратове, он и сам, кажется, был отчасти
удивлен, что за окнами его кабинета течет узкая Фонтанка, а не широкая
Волга... Секретарю он сказал - с иронией:
издание уже прочное и начинает давать дивиденд...
крестьянских свиток, восточных халатов, малороссийских жупанов и польских
кунтушей. Для апреля день был на диво жаркий, почти удушливый. Разбежались
пажи-скороходы. Взмахивая сверкающими жезлами, тронулись церемониймейстеры.
хрустели платья придворных дам, осыпанные драгоценностями. Вот пронесли
корону с рубином в 400 полных каратов...
включая и "цвет бедра испуганной нимфы". Государственный совет позлащенной
плотиной стоял напротив серо-будничной толпы думцев. Величавую картину
"единения" дорисовывала публика на хорах. Там разместилась наемная клака,
получавшая от Фредерикса по 20 копеек с возгласа "Слава государю!" и по
целому рублю на рыло за "стихийный экстаз" в исполнении гимна... Когда
молебен, которым на Руси осенялось любое начинание в государстве (даже самое
поганое), закончился и духовные отцы отволокли аналой в сторонку, царь по
ступеням взошел на трон и лишь на секунду присел на самый краешек престола,
стараясь не коснуться складок горностаевой мантии. Фредерике открыто, никого
не таясь, протянул шпаргалку, и Николай II (без помощи шапки) зачитал
обращение к депутатам:
меня призвать к содействию в законодательной работе выборных от народа...
оправдайте достойно доверие царя и народа!
игнорирована. Выражения казенны и беспомощны. Обычное вялое празднословие -
ни уму, ни сердцу. Далее по плану должно бы грянуть молодецкое "ура", но
случилось непоправимое: Дума молчала. Только на хорах, добывая себе на хлеб
и детишкам на молочишко, бесновалась вульгарная клака.
сохранить на своих губах очаровательную улыбку, которой и одаривала всех -
левых и правых. Николай II попросту растерялся. От губ его жены, бестактно
залитой бриллиантами, осталась лишь тонкая ниточка. С нею случилось то, что
уже было однажды в Ливадии, - Алису обрызгало яркими пунцовыми пятнами,
побагровели грудь и шея, и уже никакие алмазы не могли скрыть этой краски
ярого, животного гнева. Акт церемонии закончился.
застряла в горле царя, и два часа подряд Николай, несмотря на все старания
лейб-медиков, не мог произнести ни слою - у него образовалась спазма глотки
(globus histericus).
его генерал-адъютант фон дер Лауниц.
верьте, что на Руси остались честные люди, которые сумеют умереть при атаке
на... Таврический дворец!
Таврического дворца в коридорах еще валялись стружки, из углов еще не скоро
выметут все опилки. Каждые пять минут, не выдерживая пулеметной скорости
речей, за пультами менялись стенографисты. Профессор Муромцев, председатель
Думы, с трибуны назвал Николая II (впервые за всю историю России)
"конституционным монархом".
Министр финансов Коковцев навестил экс-премьера империи, дабы попрощаться с
ним.
закручивает свои немыслимые усищи? Коковцев понял, что Витте спрашивает о
Столыпине.
оказаться в сонме кадетских депутатов. Но одна лишь фраза Столыпина многое в
его характере объяснила...
над собой кулак и произнес с удивительным спокойствием: "Да ведь не
запугаете..." И депутаты сразу притихли: они почувствовали присутствие
сильной личности!
были укреплены не поместившиеся на стенах холсты с портретами былых монархов
и настоящих. Вдруг он замер возле овального портрета Николая II, писанного
придворным живописцем Галкиным, и долго вглядывался в "глаза газели"
дернулся в кресле:
фокстерьера, чтобы погладить его по мягкой шерстке). - Неужели вы еще не
добрались до главной начинки нашего государя? Николай Александрыч не терпит
никого, кроме тех, коих считает ниже себя. Стоит кому-либо проклюнуться на
вершок выше императорского стандарта, как его величество берет ножницы и...
подстригает дерзкого! Потому и думаю, что со временем будет острижена и
голова Столыпина с его лихо закрученными усами!
стояли выше императора, и оба они, Витте и Коковцев, уже не раз испытывали
холодное прикосновение царских ножниц к своим холеным барским шеям. Это
неприятное ощущение.
колеблется и примеривается. Ясно, что большие надежды сопряжены со ставкою
на реакцию. Грубую и ничем не зафлерированную. Не исключено, что выбор царя
падет когда-либо и на вас, Владимир Николаич! Но я не желаю вам быть в роли
президента этого великого и могучего бардака, называемого Русской империей.
миноносца неизвестной национальности. Горемыкин отлично понимал, ради чего
он назначен премьером и чего именно ожидает от него царь... Из рассветной
мглы к двум загадочным миноносцам подскочили еще два - они бросили якоря
рядом, тихо шевеля орудиями и дальномерами. В обществе говорили, что это
кайзер Вильгельм II, памятуя о страхе кузена перед революцией, прислал ему
свои корабли - на случай бегства Романовых из России! Назревал разгон
первого парламента, и царь опасался, как бы народ не ответил на это новым
взрывом восстания...
портфели, тем отчетливее премьер демонстрировал перед ними свое "горемычное"
спокойствие. Они дебатировали, они кричали, а Горемыкин лишь холодно