рухлядь вручаю. Света, ты должна обязательно угостить меня хотя бы одним
блюдом, приготовленным по рецепту из этой книги. Открываю наугад... Ну, вот
хотя бы этим... На обед тебе придется приготовить суп из рябчиков или
фазанов с шампанским, к нему гренки с сардинами и пирожки с фаршем из
телятины... Вино нам советуют знающие люди такое... Херес, мадера, портвейн
белый... Прошу заметить - это на первое. Переходим ко второму... Филей из
серны или лося, но портвейн уже красный, можно портер, не возбраняется
шато-лафиг. Любители могут отведать майонез из цельной фаршированной рыбы с
соусом, а из вин к этому блюду более всего подходят мозельвейн, бургундское,
сотерн или рейнвейн... Вы такого не слышали? Жаль.
рейнское, шато-дикем, можно и мускат-люнель, на худой конец - токайское.
Идем дальше... это все обед... Пуш-глясе лимонный с мараскином... Ну и
закуска - жаркое из рябчиков с салатом и шампанским, а для дам - мороженое
тутти-фрутти или желе из ягод и фруктов... А для беседы - фрукты, чай, кофе,
а к ним - коньяк, ром, ликеры... Ну как, Света? Справишься?
заподозрить в нем заместителя директора завода.
домов и за зелеными насаждениями, за водосточными трубами и театральными
афишами, за газетными витринами и журнальными киосками, передвигаясь
короткими перебежками по всем правилам военного искусства. Только в одном
месте им пришлось прибегнуть к ползанию по-пластунски - когда они пересекли
совершенно открытую дорожную магистраль, а подземным переходом
воспользоваться не могли, там стоял наряд милиции. Они избегали встреч с
милицией, поскольку от них пахло калужской водкой, грузинским вином и
японским виски, которым угостил их на посошок неугомонный хозяин. С
Квардаковым, оказалось, можно было смело идти в разведку - без потерь он
вывел свою группу незамеченной к троллейбусной остановке, замаскировал всех
в придорожных кустах и, когда до приближающегося троллейбуса оставалось не
более десяти метров, выскочил на дорогу, дав понять водителю, что неплохо бы
на этой остановке остановиться. А едва захлопнулась дверь, едва Анфертьев и
Света успели проскочить в этот светящийся ночной аквариум, как из подземного
перехода выскочили несколько милиционеров и рассыпались в цепь, захватывая
остановку в кольцо. Но они опоздали - троллейбус уже тронулся, а Квардаков
как сквозь землю провалился. Исчез.
вкатился под скамейку и замер там, как может замереть человек, спасающий
свою жизнь. И лишь когда патруль скрылся за углом, Квардаков ожил, выкатился
из-под скамейки, отряхнул с себя окурки и отправился домой.
уехали. Подчуфарин отбыл на юг и через день звонил Квардакову, интересовался
выполнением плана, обязательствами, производительностью труда и другими
очень важными делами. И Квардаков вынужден был постоянно сидеть в кабинете,
на случай если из Гагры позвонит Подчуфарин и спросит о ремонте бульдозера
или экскаватора. Без этого и море ему не море, и пальмы не пальмы.
кабинете. Он сидел, подперев щеку кулаком и с невыразимой тоской глядя в
стенку.
на спинке стула поникши и безвольно.
прогуливался по набережной Яузы в египетской маечке с собакой на груди и в
затертых, а потому особенно приятных джинсах производства Венгерской
Народной Республики. Часто его сопровождала Света. Она сшила себе
потрясающее платье из серой мешковины, и Анфертьев рядом с ней чувствовал
себя польщенным. Света загорела, собранные назад волосы открывали высокую
шею, платье позволяло видеть плечи, спину, руки. Света любила жару. Иногда
они подходили к ее дому и, убедившись, что сестры-старухи во дворе, а
молодая семья расположилась на детской площадке, порознь проскальзывали в
подъезд, ныряли в квартиру и запирались в комнате Светы до темноты, пока не
улягутся старухи, не затихнут и молодожены с суматошным сыном. Только тогда
Света тихонько поворачивала ключ, бесшумно открывала дверь - Анфертьев сам
закапал машинное масло в петли. Он поспешно целовал Свету на площадке, нырял
в лифт и проваливался, проваливался до утра. Но это было нечасто. Что-то
мешало. Оба чувствовали в этих свиданиях нечто недостойное. И шли на них,
когда нельзя было иначе, когда достоинство уже не имело слишком большого
значения.
жаркого воздуха оказывался за отворотами изысканнейшей мешковины и
возвращался счастливый, с затушенным взором.
повышается другая...
знал, не понимал. А сейчас ничего, исправляюсь.
ли это...
по насыпи электрички, на черную громаду небоскреба, который вот уже лет
десять стоял незаселенный. Все тридцать этажей его были пустыми, и не бегали
по ним секретарши с папками, не стояли конструкторы за чертежными досками и
начальники не сидели в своих кабинетах, поскольку при строительстве вкралась
небольшая ошибка и дом стал медленно клониться набок. Как бывший
шахтостроитель и маркшейдер, Анфертьев знал, что только нерешительность
владельцев, которые никак не могут подобрать статью, чтобы списать неудачное
сооружение, хранит его в московском небе, а то бы уже давно разобрали на
блоки.
Вовушкой, рассказывая ему историю обреченного небоскреба. Вовушка приехал
накануне вечером - постучал, протиснулся боком в приоткрытую дверь, поставил
на пол предмет под круглым железным колпаком и виновато улыбнулся. Дескать,
простите, дескать, больше не буду. Под железным колпаком оказался теодолит с
лазерной приставкой, которая позволяла создавать светящиеся плоскости под
разными углами к горизонту, позволяла измерять углы между домами, между
звездами, между всеми видимыми и невидимыми предметами. Здесь, на мосту,
Вовушкина лысина матово сверкала под московским солнцем, а в глазах мелькала
какая-то шалая мыслишка.
небоскреб, затаившийся в предчувствии плохих перемен.
миллион в трубу вылетел. И хоть бы хны! Виновных нет.
мостика. - А ну-ка пойдем посмотрим, что с ним...
Вовушка проник на запретный участок, крадучись прошел между завалами мусора,
щебня, металлолома, приблизился к стене, поцарапал ее ноготком, потом присел
на корточки и, взяв щепку, принялся ковырять землю. Анфертьев наблюдал за
ним со смешанным чувством озадаченности и сочувствия. А Вовушка, забыв об
Анфертьеве, обошел вокруг дома, пиная комья окаменевшей на июльском солнце
глины, поднимая железки, деревяшки, пластмашки. Потом, задрав голову, долго
смотрел в слепящее небо, где в немыслимой вышине кончался небоскреб.
узнал, что небоскреб обошелся нам с вами, дорогие товарищи, в десять
миллионов рублей, если, конечно, Вовушка не ослышался по телефону, а
ослышаться он мог, потому что больше говорил, нежели слушал. Он предлагал
выпрямить небоскреб и просил взамен метров десять в этом сооружении, чтобы
мог останавливаться там, когда бывал в Москве. Подобный намек в министерстве
приняли как оскорбление и ответили, что скорее сами завалят небоскреб, чем
удовлетворят наглые притязания заезжего шамана. Тогда Вовушка попросил
оплатить ему командировочные и устроить на две недели в гостиницу или уж на
худой конец в общежитие студентов этого министерства, а он за это время
выправит небоскреб. Но министр отверг и это предложение, сославшись на то,
что не может транжирить государственные средства.
как детский врач к больному ребенку, согласился провести две недели своего
отпуска у постели, простите, у стен небоскреба, ночевать в сторожке на
фуфайке, питаться сосисками из соседнего гастронома и пить пиво у метро за
одно лишь разрешение выправить небоскреб. Но министр ответил, что с частными
лекарями дел иметь не желает. Вовушка все больше веселился, и блудливый
огонек в его глазах к концу первой недели превратился в лесной пожар. Если
бы упрямый министр увидел его хотя бы раз в таком вот настроении, он
содрогнулся бы от дурного предчувствия и сам пошел бы в чернорабочие -
Вовушка просил двух помощников, без них, сказал он, ему не выпрямить
небоскреб, верхние этажи которого мало кто видел в Москве, поскольку они
постоянно скрывались в облаках.
Херберт Фрэнк
Корнев Павел
Афанасьев Роман
Пехов Алексей
Афанасьев Роман
Шилова Юлия