сконфуженный и довольный, закричал:
только Настене позволила, да и то взаймы, до Андрея, а боле никому.
виновато улыбаясь или хихикая, как ненормальная, говорила, не то спрашивая,
не то напоминая: "Дождались?" - ничего больше она сказать не могла. Но в
этот день все было кстати. Она обнимала, и обнимали ее, она показывала
слезы, и ей отвечали слезами; она принималась смеяться - ее поддерживали.
Она точно не помнила себя, пораженная редкой душевной болезнью, чувства ее,
привыкшие к жизни простой, понятной и надорванные, задерганные лихорадочной
пляской, толкающей то плакать, то смеяться, то радоваться, то замирать от
жути и страха, а сегодня и вовсе растерявшиеся и загнанные, - чувства ее
отказали ей, и она, обычно сдержанная и осторожная в последнее время,
знающая отвечать, а не спрашивать, послушно пошла туда, куда ее повело.
Впоследствии ей было неловко, что она не догадалась даже помочь бабам и села
на готовенькое. Она помнила: почему-то казалось, что этот день - последний,
когда она может быть вместе с людьми, завтра она останется одна, совсем
одна, в какой-то беспросветной глухой пустоте.
председатель - занял первое место. По одну руку от него устроился, конечно,
Нестор, по другую - нарочный из Карды, время от времени закрывающий глаза и
роняющий голову, но вздергивающий ее снова и снова. Максим, звякнув
медалями, поднялся.
замерло. - Люди! Я не мастер говорить, сейчас бы нам кого другого послушать.
Да и что говорить! Что говорить, когда
и пошли, сломали спинной хребет лютому зверю, проклятому Гитлеру. Я там был,
я знаю, что там творилось. Сердце кипит... - Максим набрал полную грудь
воздуха и, вздрагивая, выдохнул его. - Вы все знаете. Сейчас все мои
товарищи, все, как один, бойцы, кто живой, стремятся домой, чтобы двинуть
нашу жизнь дальше. Много у нас потерь. Там, где прошла война, земля
поднялась от могил. Земли стало больше, а рук меньше. Что говорить?! Нам ни
за что бы там не выдержать без вас, кто оставался здесь. Потому что мужик
воюет, а баба кормит, мужик ненавистью на врага исходит, а баба за тыщи
верст сердце его собой да семьей мягчит, чтоб не взялось то сердце камнем.
Ни черта бы мы без вас не сделали, и не было бы счас этого дня. Великая наша
страна, огромадная страна, а без нашей Атамановки не обойтись. И мы там
воевали, и вы здесь подмотали. Поднимитесь, люди, взглянем во все глаза на
сегодняшний день и на веки вечные запомним его. Не было еще такой войны, а
стало быть, не было такой победы. Отметим, люди.
молчании село обратно. Настена потянулась чокаться с Надькой, рядом с
которой сидела, но Надька успела выпить раньше всех. Была она в этот раз на
удивление молчаливой, в разговоры не ввязывалась и смотрела вокруг себя
пристально и как бы непонимающе, что происходит, почему нарушился порядок
мучительных, но уже привычных дней. Для ее жизни, как и для любой жизни,
нужен был мир, но теперь, когда он наступил, Надька с тревогой думала о том,
что теперь и ясней, резче, безжалостней обозначится счастье одних и
несчастье других.
пьяный. Мало ли что на ум взбредет...
поднялся, и в глазах его блеснули слезы. - Я придумал? - спрашивал он,
обводя всех отчаянным, умоляющим и возмущенным взглядом. - Вы че это? Вы че
это?! - сильней выкрикнул он и задохнулся, не сразу отыскал голос. - Кто
посмеет, чтоб придумать! Вы думаете, об чем говорите?! Я к вам скакал...
чтоб знали. От своего народа ускакал. Ну, спасибо... Да у кого зла хватит,
чтоб придумать? Вы че это?!
верно, бессовестные какие...
победе и как согласился ехать в Атамановку.
нарастал.
Он со вчерашнего дня на мельнице че-то ладит. Дедушка-то не знает!
свой долг до последнего человека - до дедушки", но его усадили, уговорили
остаться. Выскочил Нестор, конь его, на котором он прыгал весь день, так
нерасседланным и стоял на дворе, за ним кинулись еще двое парней. Бабы,
высовываясь в окна, закричали вдогонку:
бегали домой к Иннокентию Ивановичу. Сам он, как все, не понес, выждал
подходящий момент и объявил, что у него есть сусло, чтоб каждый знал:
Иннокентия Ивановича сусло. Но оно и верно было хорошо - тягучее,
обманчиво-сладкое, хмельное. Бабы заахали, зачмокали, взялись вспоминать,
как варили его до войны, какие богатые были праздники, с чьих домов
начиналась гулянка.
Максим, поддергивая раненую руку. - Где наша не пропадала! Все будет. Скоро
придут мужики...
Вера Орлова, вдовая молодайка, оставшаяся с мальчишкой.
должно прийти шесть человек. Он отыскал за столом Настену. - Это с Андреем
Гуськовым, котррый без вести пропавший.
взялся перечислять.
кончил, заговорила сразу, как сорвавшись, требовательно и зло. - Или считать
дальше не умеешь, счетный работник?
Иннокентия Ивановича, он знал, что отвечать.
- с вызовом обращаясь ко всем, накалялась Надька. - Вот увидите. Не
надейтесь, что не придет. Придет и собьет твой счет. Так что считай сразу.
Не шесть, а семь - так и говори.
Орлова.
будто по-разному убитый. А он возьми и на порог... Вот и верь.
дверь под ружьем, с завязанными за спиной руками. Кто-то, не подумав,
подсказал, а он сдуру исполнил. Дедушка споткнулся у порога и без всякого
выражения окинул застолье маленькими, в густых дремучих бровях, глазами, не
выказав ни удивления и ни страха - ничего, будто то, что увидел, и собирался
здесь застать.
портретам на стене, рявкнул:
мельнице.
дураком не пропали?
подняли на руки и усадили, крича близко в уши, отталкивая и перебивая друг
друга:
посходили.
Шилова Юлия
Никитин Юрий
Флинт Эрик
Шилова Юлия
Глуховский Дмитрий
Курылев Олег