Чтение 33–й страницы книги ~Московский полет~

арендовали на два дня Дом кино для своего заседания.

Московская группа депутатов. Вы там, на Западе, называете нас "группой
Ельцина", но это неправильно. Мы создаем сейчас межрегиональную группу
депутатов, западные журналисты тут же обозвали это оппозицией в советском
парламенте... Только тут я вспомнил, что вчера в венском аэропорту Дэнис
Лорм, наш вундеркинд- колумнист из Вашингтона, как раз говорил мне о
заседании "ельцинской группы". А теперь оказывается, что мой школьный
приятель -- член этой первой в истории СССР легальной парламентской
оппозиции!

И все это происходит в Доме кино? -- сказал я. -- Сейчас?!! И Ельцин
там?

Конечно, но сегодня заседание уже кончилось, а завтра продолжится с
девяти утра.

Рустам, я должен там побывать!

Не думаю, что тебя пустят, старик...

Я буду там завтра утром!-- вдруг заявил я с хмельной уверенностью -- не
то мой успех у Кати- официантки придал мне самонадеянности, не то вторая
бутылка водки, от которой уже оставалось на донышке.

Это будет анекдот, если ты туда попадесс! -- сказал Толстяк, автор
будущего фильма "60 анекдотов из эпохи Брежнева". -- Пари на яссик коньяка,
ссто тебя туда не пустят!

Ну, зачем пари? -- струсил я в последний момент. -- Я попробую. Рустам,
а ты не сможешь меня провести?

Я завтра приеду только после трех, у меня с утра встреча с бельгийским
телевидением, -- ответил он и добавил с проницательностью профессионального
кинодраматурга: -- По-моему, ты уже закадрил официантку.

С чего ты взял?

Я сюда заходил пару раз, и меня всегда заставляли ждать по часу и
отвратительно кормили. А тут не успел я сесть, как она, не спрашивая,
принесла мне прекрасный шашлык и даже гурийскую капусту! Чем ты ее охмурил?

Родина, старик, знает своих героев, -- сказал я скромно.

Через полчаса, расплачиваясь с официанткой, я сказал ей:

Катюша, послезавтра я улетаю в Ленинград, а оттуда -- в Таллинн и --
гуд бай, Россия, Но если я приеду сюда еще раз, как мне тебя найти? -- и
прямо посмотрел в ее юные вишневые глазки.

Она взяла у меня чек и написала на обратной стороне:

"Катя Кулакова. 445-12-32. Только не надо больше подарков."

И тоже глянула мне прямо в глаза.

Я взял ее руку и поцеловал. А сам подумал: Господи, спасибо тебе! Пусть
я никогда не трахну ее и пусть я никогда больше не приеду в Россию. Но мне
пятьдесят, а ей от силы двадцать, и она -- готова.

Спасибо, Господи.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

Когда я вошел в гостиничный номер, Роберт Макгроу стоял спиной ко мне и
лицом к открытому окну. Широко расставив ноги, он с хмельной
сосредоточенностью цепко держал на плече свою видеокамеру и говорил на
полутонах своего громоподобного голоса:

Это Москва, август 89-го. Видите этот монумент? Это памятник Гагарину и
другим русским космонавтам. Выглядит впечатляюще, особенно ночью. Но
остальная Москва очень темная...

Я догадался: он снимает из окна ночную Москву и одновременно
наговаривает на кассету свои комментарии. Я замер у двери, чтоб ему не
мешать, но тут его камера резко повернулась ко мне, и, не отрывая глаз от
окуляра, Роберт воскликнул:

О, Вадим! Привет!-- и продолжил тоном теледиктора: -- Это мой сосед по
комнате Вадим Плоткин. Входи, Вадим! Познакомься с моими друзьями...

Я шагнул в номер и только тут увидел, кого Роберт имеет в виду: в
глубине комнаты сидели на стульях две молодые женщины. Ого! -- подумал я. --
Сразу две! Этот Роберт не теряет время даром!

Перед его дивами на столике были открытая коробка шоколадных конфет,
початая бутылка бренди и несколько бутылок минеральной воды. А на тумбочке и
на подоконнике лежали в наброс сувениры: брелоки, флажки, значки, крохотные
индийские куклы, фломастеры и поясные пряжки с надписями "Colorado" и "USA".
"Нашел, чем соблазнять русских проституток" -- усмехнулся я про себя. Но тут
же заметил, что в позах и платьях этих дам есть нечто, не свойственное
валютным проституткам. Во-первых, они одеты в какие-то бесцветные ситцевые
платья и глухие черные туфли, как провинциалки, которых я несколько часов
назад видел на Арбате. Во-вторых, они не курят. А в третьих...

This is Maria and Shura [это Мария и Шура], -- сказал Роберт, продолжая
снимать нас видеокамерой. -- Они обе учительницы в московской школе номер
32. Дети из их классов переписываются с нашей колорадской школой уже три
года! Но ты не можешь себе представить, чего мне стоило провести их в
гостиницу!..

И, отложив, наконец, свою камеру, он рассказал мне, какую битву со
швейцарами и администратором отеля ему пришлось преодолеть, чтобы этих
московских учительниц пропустили к нам в номер.

Я сказал администратору: я приехал в Москву только для того, чтобы
увидеть детей, которые пишут нашим детям такие замечательные письма. И
пригласить их в Америку! За наш счет! Но о какой дружбе можно говорить, если
вы даже школьным учительницам не разрешаете говорить с нами! Это же против
политики вашего правительства, я апишу Горбачеву личное письмо! 0'кей, после
этого нас пропустили, и я повел их в ресторан. И что ты думаешь? В гостинице
три ресторана, но ни в один нас не пропустили! Говорят: нет мест. Но я же
вижу, что там полно свободных мест! И я не понимаю, Вадим, как они делают
тут деньги, если в пустой ресторан не пускают клиентов? Я не понимаю! -- он
залпом выпил остаток бренди в своем стакане и тут же расстегнул еще одну
кнопку на ковбойской рубашке.

А я посмотрел на этих учительниц. Теперь я понял, что, кроме одежды и
отсутствия сигарет, отличает их от проституток. Скованность. Любые
гостиничные бляди уже давно сидели бы в этих креслах, развалясь и циркулем
выставив голые ноги. Они бы запросто выпили эту бутылку бренди и раскололи
Роберта еще на пару таких же плюс на блок "Мальборо". Но эти учительницы...

Наверно, и до моего появления они сидели тут, как замороженные, не
зная, как удрать от подвыпившего Роберта. А когда я появился, они вообще
окаменели, ведь на моем лице сразу отразилось, что я принял их за
проституток.

Теперь я попробовал исправить эту бестактность и тихо сказал им
по-русски. -- Вам помочь слинять отсюда?

Они обе вскинули на меня изумленно- обрадованные глаза.

Ой! Вы говорите по-русски? -- спросила Мария. У нее оказались
замечательные серые глаза, серьезные и трепетно-радужные, как у гимназистки.

Да, чуть-чуть...

Вы что? Советский? -- спросила Шура. Намой вкус, она была толста,
полные белые плечи просто выпирали из тугого платья, но Роберт, кажется, не
мог оторвать глаз именно от этих плеч.

Бывший,-- ответил я.

Ой, вы знаете, мы просто в жуткой ситуации! -- сказала Мария. -- Про
эту гостиницу была большая статья в последней "Юности". Что здесь сплошная
коррупция -- от дежурных по этажу до директора и швейцара!

Швейцар берет с проституток по десятке за вход, а просто так никаких
женщин не пускает, -- подхватила Шура. --А рестораны закрыты мафией, у них
тут по субботам всегда сабантуй. Но как это объяснить Роберту?

Нам так стыдно за нашу страну! --добавила Мария.-- Он приехал к нам как
гость!

Vadim,-- вдруг ревниво сказал Роберт, наливая бренди себе и мне.-- Они
учительницы английского, они говорят по-английски.

Но мой английский ужасен,-- сказал я.

Твоего английского хватит, чтобы велеть им выпить за дружбу! "На
здоровья!" -- произнес он по-русски и резко, с пьяной инерцией наклонился к
Марии и Шуре, чтобы чокнуться синими. И, конечно, прилег плечом к шуриному
плечу.

Но Шура высвободила плечо, и вообще учительницы пить не стали. А с
немой мольбой глянули на меня.

You know what, Robert? -- сказал я. -- Сейчас одиннадцать вечера, уже
открылся валютный бар. Мы можем пригласить твоих дам туда. Им это может быть
интересно: там музыка, молодежь...

Мы не хотим в бар, -- негромко сказала мне Мария по-русски. -- Мы хотим
домой.

Оттуда вам легче смыться, -- ответил я ей сквозь зубы. -- Но мы не
хотим его обидеть...

Пошли! -- уже оживился Роберт. -- Ты уверен, что нас впустят?

Валютный бар, маленький и темный, был забит до отказа. Раскалывая
стены, гремела музыка, под черным потолком крутился зеркальный шар,
отбрасывая цветные пятна на густую толпу, которая совершенно непонятно как
умудрялась танцевать в такой тесноте.

Заплатив швейцару сорок долларов за четыре билета, мы получили доступ к
этому "храму". При этом билеты он, конечно, нам не дал, деньги легли в его
собственный карман. Одновременно он с явным сомнением оглядел наших дам --
они определенно не соответствовали женскому стандарту этого заведения. Но
твердая валюта сильней принципов, и швейцар открыл перед нами дверь. Мы
втиснулись в грохот музыки, тесноту тел, табачный дым и алкогольные пары. И
тут же наткнулись на парней из нашей делегации -- мужскую свиту Моники
Брадшоу.

Хай, Роберт! Хай, Вадим! -- приветствовали они нас, танцуя (а точнее,
топчась в тесноте) с тремя юными русскими девицами такой красоты, что меня
даже оторопь взяла. -- Роберт, если ты хочешь выпить, пробивайся к стойке.