Чтение 33–й страницы книги ~Фаворит (роман-хроника времен Екатерины I)~

гоф, но к вечеру выяснилось, что воронежцы прямым ходом повернули в сто-
лицу - в объятия Екатерины.

Миних взял с подноса кем-то не доеденный бутерброд.

- Уберите своих голштинцев! - сказал он, жуя...

Петр забился в истерике:

- Куда подевались курьеры? Почему никто из них не вернулся? Император
я или уже не император?

К Монплезиру причалила шлюпка, на которой приплыл Иван Барятинский,
утешивший свиту: в Кронштадте спокойно, а граф Девиер приготовил кре-
пость к приему его величества (но в это же время адмирал Талызин уже
прибыл в Кронштадт с указом Екатерины, а графа Девиера посадил на цепь).
Придворные ликовали:

- Скорее, скорее... в Кронштадт, в Кронштадт!

Была светлая прозрачная ночь. Яхта плыла, раскрыв паруса, как бабочка
крылья, громадные весла галеры взбивали прохладную воду. Кронштадтская
гавань, к удивлению всех, оказалась заперта боном. С галеры бросили
якорь, и яхта сгалсировала по ветру, подойдя ближе к галере. В мареве
белой ночи Кронштадт казался заколдованным замком, в котором живут мифи-
ческие исполины.

- Эй, на бастионе, отдайте гаванский бон!

Возникли звуки барабанов, с берега отвечали:

- Продырявим и потопим... прочь!

Петр выбежал на бак галеры и, стащив с груди андреевскую ленту, стал
размахивать ею, как вымпелом:

- Я ваш император... Почему закрыли гавань?

Прозрачный ночной зефир донес ужасную весть:

- Какой еще император? У нас давно Катерина...

Первое ядро шлепнулось в воду, обрызгав его величество. Спешно обру-
били якорный канат, на веслах и парусах побежали прочь от Кронштадта.
Яхта, круто ложась в бейдевинд, стала удаляться, а вместе с яхтою поки-
дали императора винный погреб с бутылками и даже походная кухня с ее ве-
ликолепными закусками.

- Я как раз хотел выпить, - сказал он.

- А я умираю от голода, - добавила Лизка.

Галера лениво шлепала веслами по воде. Все устали. Император спустил-
ся в каюту, лег на диван, фаворитка устроила рыдания...

К Миниху на палубе подошел испуганный Гудович.

- Прекрасная ночь, не правда ли? - сказал фельдмаршал. - И хоть бы
один комар над морем... О, великий Боже, сколько крови выпили из меня
комары за двадцать лет ссылки в Пелыме.

- Есть ли еще случай для нашего спасения?

- Есть! Не приставая к берегу, плыть в Ревель.

- Но гребцы на галере уже измучены.

- Так это гребцы, а не придворные, - сказал Миних.

В три часа ночи Петр высадился в Ораниенбауме, в Японской зале дворца
ему стало дурно. С трудом нашли хлеба, чтобы накормить всю придворную
ораву. Петр начал составлять письмо к жене, при этом он предупредил ви-
це-канцлера князя Александра Голицына:

- Вы и отвезете! На словах же передайте этой Мессалине, что я согла-
сен поделить с нею власть над Россией.

Екатерина следовала на Ораниенбаум во главе гвардии, а два первых
эшелона (гусары Алехана Орлова и артиллерия) прошли по шоссе еще раньше,
жестоко объедая дорожные харчевни. Войска были на ногах с семи утра, а
теперь падали от усталости. Конница измоталась, лошади 14 часов подряд
находились под седлами и вальтрапами. Возле "Красного кабачка" императ-
рица велела сделать привал.

Петергофское шоссе вмиг будто вымостили булыжником: солдаты разом
легли на дорогу. Екатерина поднялась на второй этаж трактира, в убогой
каморке для проезжих путников она плашмя рухнула на постель. Но тут же
приехал Панин, с которым она стала заниматься распоряжениями по флоту и
армии. Никита Иванович сказал:

- Разумно ли сверженного императора помещать в крепости Шлиссельбур-
га? То Иоанн, то Петр... Стыдно перед Европой: из Шлиссельбурга сделали
депо для хранения свергнутых царей!

Панин ознакомил ее с секретным указом Петра III, обращенным к стражам
Иоанна Антоновича: "Буде сверх нашего чаяния ктоб отважился арестанта у
вас отнять, противиться сколь можно и арестанта живого в руки не отда-
вать..." - документ чрезвычайно важный.

- Благодарю вас за него, - сказала Екатерина.

В шесть часов утра эшелон императрицы двинулся далее и маршировал до
Сергиевой пустыни, где Екатерину поджидал невозмутимый вице-канцлер Го-
лицын с первым письмом от Петра.

- А вы проезжали Петергоф? - спросила женщина.

- Да, гусары Орлова уже заняли его.

- Здорово проучили голштинцев?

- С презрением к ним: без оружия - кулаками...

Екатерина прочла цидульку от мужа, обещавшего исправиться и уважать
ее, как мать и супругу. Она тяжело вздохнула.

- Я жду ответа, - напомнил вице-канцлер.

Екатерина протянула ему руку для поцелуя:

- Это вам заменит присягу, а ответа не будет...

Во время проезда Конной гвардии через Петергоф генерал Измайлов вру-
чил Екатерине второе письмо от мужа.

- Вы откуда прибыли? - спросила она, спешиваясь.

- Из Ораниенбаума... от его величества.

Екатерина с ловкостью гусара уперлась ногою в потное брюхо коня, под-
тянула подпругу, поправила бархатный вальтрап.

- Величие его ложно! А что в этом письме?

- Отречение - сказал Измайлов.

Екатерина разломала хрупкие печати на конверте.

- Черт вас всех раздери! - выговорила с недовольством. - Второе
письмо начертано карандашом. Что у него там? Неужели даже чернил развес-
ти некому? Отречение придется переписать. Конечно, не так бездарно, как
оно составлено. А так, как я сама напишу!

8. СОБАЧКА СО СКРИПКОЙ

Петр III отрекался от престола, прося отпустить его в Голштинию с Гу-
довичем и Лизкой Воронцовой; еще ему хотелось сохранить при себе любимую
"мопсинку" и скрипку, он умолял Екатерину не разлучать его с арапом Нар-
цисом, умеющим быстро и ловко откупоривать бутылки с английским пивом...
"Как схватить этого придурка?" Измайлов проник в мысли женщины и помог
ей.

- Вы считаете меня честным человеком? - спросил он.

Екатерина не стала вступать в нравственные дебаты:

- Вы и отвезете в Ораниенбаум мой конспект его отречения. И пусть
этот несчастный - чернилами, а не карандашом! - заверит весь мир, что
отречение официально, безо всякого принуждения с моей стороны... Только
с вашей честностью это и делать.

Доверие внешнее, зато недоверие внутреннее: за Измайловым поехали
Григорий Орлов, вице-канцлер Голицын и Панин. Петр писал под диктовку:
"В краткое время правительства моего самодержавного Российским госу-
дарством, самым делом узнал я тягость и бремя, силам моим несоглас-
ное..." Он все время беспокоился:

- А мопсинку со скрипкой оставят мне?

- Господи, - отвечал Орлов, - да на што нам они-то?

- Карета подана! - громогласно доложил Потемкин; своими же руками он
затолкал императора в возок. - Па-а-алаши... вон!

Петр снова упал в обморок, вывалившись из кареты, будто ватная кукла.
Тут с него содрали мундир, лишили шпаги и ордена святого Андрея. Екате-
рина не пожелала видеть мужа, но его фаворитку до себя все-таки допусти-
ла, спросив со всей строгостью:

- Так это вы клубнику с грядок моих обобрали?

Восемь пудов добротного белого мяса, из которого природа слепила Во-
ронцову, тряслись от рыданий, будто зыбкое желе.

- Виновата я, - пропищала она тоненько, как комар.

- Месть моя будет ужасна, - сказала Екатерина. - На помилование не
надейтесь: сейчас же отсюда отправляйтесь в Москву, и там я устрою вам
пытку-выдам замуж за старика!

Потом разложила на столе чистенькую салфетку:

- Живо складывайте сюда все свои драгоценности.

Лизка вцепилась в алмазный "букет" на груди.

- Без возражений! Это я отдам вашей сестре Дашковой...

Екатерина велела передать Петру: пусть сам изберет себе место для
временного пребывания. Ему нравилась Ропша:

- Там и рыбка хорошо клюет, особенно по утрам...

Увозили его в карете с опущенными на окнах шторами. Главным в охране
сверженного императора назначили Алехана Орлова, который набрал себе не
помощников, а, скорее, собутыльников: капитана Пассека, князя Барятинс-
кого, Ваську Бибикова, Рославлевых, Баскаковых и прочих.

- Возьми и Потемкина, - сказала Екатерина.

- На што он нам, ежели вино пьет без азарту?

- Хоть один трезвый средь пьяных будет...

Из Петергофа отъехал громадный шлафваген, внутри которого скорчился
Петр, а верха гигантской повозки облепили, будто мухи сладкий каравай,
случайные искатели выпивок и закусок.

Екатерина опустилась на колени перед иконой:

- Вот и все, Боженька! Вели всем по домам ехать...

Войска потянулись в обратный путь. Очевидец пишет: "День был самый