сутки отлежаться в холодильнике.
трубке молчат и дышат. С ней телефонная истеричка говорить не желала. Ждала,
когда Катя возьмет трубку.
телефону.
знакомый хриплый голос. - Я ведь по просьбе звонила. Хочешь узнать, кто
попросил?
закрепила присоску на пластмассовом корпусе радиотелефона и включила
"запись".
живешь и тебе пора портить удовольствие. А я согласилась, сдуру.
от души. Столько хлопот из-за одной только бабской зависти? Не поверю.
трубку, потом закашлялась, и Катя подумала, что она, наверное, заядлая
курильщица, курит крепкие, дешевые сигареты. Наконец хриплый голос произнес:
гадости?
подумать, ты не понимаешь, что в наше время работа - это одно, а деньги -
совсем другое. Ладно, хватит. Я возьму не так много. Три тысячи баксов. И не
за гадости. За информацию, важную для тебя. Очень важную, Орлова. Ты уж мне
поверь. В общем, завтра в час дня на Гоголевском бульваре, у памятника.
Захвати три тысячи, не опаздывай и не вздумай рассказывать никому, в том
числе ментам, которые расследуют убийство. Того, кто убил, они все равно не
вычислят ни за что. А тебе моя информация поможет. Как говорят врачи, жить
будешь. Все, привет, сушеная Жизель.
меня с собой будет такая сумма... Мы ведь встречались раньше, назовись, не
стесняйся.
а ты сразу ментам меня сдашь. Прямо сегодня. И плакали мои денежки.
это время стояла на пороге комнаты, широко открыв глаза и прижав ко рту
руки, обсыпанные мукой.
- Что ей надо на этот раз?
тысячи долларов она скажет кто. Свидание мне назначила. Завтра в час на
Гоголевском бульваре.
встречаться с ней?
раньше, в юности... Сушеная Жизель... Кто же так меня называл когда-то? Нет,
пока не увижу, не вспомню. Голос знакомый, интонации... Кажется, она сама
здорово боится. И не врет.
за это три тысячи долларов! Ты что, и деньги возьмешь с собой?
случае, сниму с кредитки. Если информация будет того стоить.
и закурила. Она сидела на кухонной табуретке, сгорбившись, опустив широкие
полные плечи. Короткие, совеем жидкие светлые волосы были непромыты и
взлохмачены, молодое, но болезненно-отечное лицо без косметики казалось
совсем бледным, бесцветным.
принесешь. Страшно тебе, сушеная Жизель, хоть и хорошо ты держишься, а все
равно страшно. Спеси-то поубавилось. Три косушки мне, конечно, не хватит. Но
больше ты вряд ли дашь, Орлова. Даже для тебя три косушки - не три рубля.
Сколько лет мы не виделись? Восемь? Да, много воды утекло. Моей крови много
утекло, вот что...
"Магна" стелился по маленькой, неприбранной кухне.
услышав знакомый голос на другом конце провода. - А как с тобой еще
разговаривать? Как?! А потому, что сволочь ты... да... нет... ну, конечно,
ищи дуру! Так я тебе и поверила! Все, поиграли, и хватит... нет, я
сказала...
волосами.
вермишелькой. Я сейчас есть буду. Ты со мной поешь? - спросила она быстрым
шепотом.
ладонью.
- Две тысячи? Ага, конечно, ты будешь меня подставлять по-черному, а я
молчать за две косушки? За сколько? Будто ты не знаешь? Пять стоит операция,
плюс в клинике неделя, мне не меньше шести надо... Пока его не замочили, был
другой расклад, совсем другой... Мне дела нет, ты или не ты... Вот только
этого не надо, не надо... Я знаю, какой тебе был резон. Ты без выгоды для
себя ничего не делаешь... Что - я сама?! А ни фига! Да не ору я!
полному плечу, тут же закурила следующую.
Тебе надо, чтоб я молчала, - достанешь... да... нет... ладно, в десять, у
хозяйственного...
разговаривала совсем иначе, ласково ворковала, кокетничала, томно
растягивала гласные.
двенадцати... а ты ревнуешь, что ли? Дела у меня. Серьезные, очень даже
серьезные... Ой, да ладно тебе, куда ж я от тебя денусь? Ну не сердись,
Вовчик, ты же у меня умный... Потом расскажу... Ну все, целую.
старческой походкой прошла в ванную. Надо привести себя в порядок. Она не
умывалась, не причесывалась с утра. Совсем себя запустила. Так нельзя. Все
еще поправимо, большой кусок жизни впереди. Другие умирают в муках, а она
выжила.
щетке. Волосы продолжали лезть прядями. Химиотерапия, лучевая терапия.
Некоторые вообще лысеют. В онкоцентре она видела девочек в дешевых
свалявшихся париках, юных старушек с отечными, землисто-серыми лицами. У нее
до сих пор такой цвет кожи. И отечность никогда не пройдет. Но это не так уж
страшно. Можно жить дальше. Были бы деньги...
протяни. Света Петрова не стеснялась, протягивала, но не могла ухватить.
самые красивые и знаменитые головы Советского Союза. Парикмахером, не
меньше, но и не больше. А папы не было...
прислушивалась к шепоту билетерш и буфетчиц: вот это - дочь такого-то, а это
- сын такого-то. Она была как бы в одном хороводе с этими детьми, дочерьми и
сыновьями известных на всю страну актеров, режиссеров, сценаристов,
писателей. Но с раннего детства очень остро ощущала, что никогда не станет
такой, как они.
шоколадки были вкуснее, их одежда нарядней, школы престижней.
Их родители - звезды. А ее мама кто? Они еще ничего не сделали сами в этой
жизни, они только дети, но за их худыми детскими спинами уже слышен
восторженный шепот.
своя компания. Маленькими они собирались вместе со взрослыми, на взрослые
вечеринки. Квартиры у всех были большие, детям отводили отдельную комнату,
накрывали отдельный, детский стол. Было золотое время, когда Светину маму,
Эллу Анатольевну Петрову, считали чуть ли не лучшим дамским мастером Москвы.
Маленькой девочке нравилось ходить с мамой в гости. Каждый раз она