Чтение 33–й страницы книги ~Слепая смерть~

- Я вам верю. Поэзия насилия, написанная...

- Несколько критиков, рецензировавших эти поэму, охарактеризовали их
именно как "поэзия насилия". Возможно. Но скорее, поэзия истины и красоты.
Я не люблю ярлыков.

- Ваше авторство полностью меняет смысл этих стихов.

- Правда? Такого быть не должно.

- Меняется точка отсчета. "Тротуары города, - процитировал Флетч. -
Дорога без жалости!/ Ограбленные старушки!" Если думаешь, что написал это
молодой мужчина, стихотворение кажется жестоким. Если узнаешь, что автор -
шестидесятилетняя женщина...

- Я не сильна в литературной критике. Я знаю, что Тому нужны
публикации, чтобы остаться в университете. Его собственные стихи блуждают,
как Дональд, в черных туфлях. Никогда не могла понять, о чем они.
Естественно, их никто не печатал. Тогда я дала ему свои поэмы. Ему нужно
кормить пятерых моих внуков.

- Мой Бог! Жизнь безумна.

- Любопытная мысль.

- Том ведет себя так, словно сам написал эти поэмы.

- Все правильно. Это секрет, знаете ли. Даже Нэнси ни о чем не
догадывается. Вы упомянули точку отсчета. Кто будет публиковать стихи
старушки, живущей в дурдоме? Том - университетский профессор. Если он
принесет стихи в издательство, их хотя бы прочтут. Так? И с этим ничего не
поделаешь.

- Если люди настолько испорчены, что хотят слушать ложь, нельзя
отказать им во лжи.

- Том работает сейчас над вторым сборником. Я помогаю. Ему нелегко,
знаете ли. Когда каждый день читаешь пятидесятиминутные лекции,
практически невозможно писать короткими, сжатыми строками, в которых
каждое слово несет огромную смысловую нагрузку, да еще сохранять четкий
ритм. Вы так не думаете?

- Я в этом ничего не понимаю.

- А вот я, с другой стороны, живу в тишине. Тишине такой глубокой,
что, когда в нее вторгается звук, я осознаю истинное его значение, не
только слышу его, но чувствую, пробую на вкус, рассматриваю со всех
сторон. Я одна, и он один, мы отделены от окружающего мира. Тома, в его
суетной жизни, с пятью детьми, звук отторгает. Я же холю и лелею звук и
выражаю его словом, полностью ему соответствующим. Я думаю, что указала
Тому доселе неведомый ему источник прекрасного. С его глаз словно спала
пелена. И очень скоро некоторые стихотворения будут выходить из-под его
пера, - Луиза Хайбек оглядела комнату отдыха. - А еще скорее наступит
время ужина.

- Мне говорили, что Дональд Хайбек решил обратиться к религии, -
сменил тему разговора Флетч.

- Дональд всегда был очень религиозен.

- Никто, похоже, этого не замечал.

Луиза Хайбек пожала плечами.

- Он был лжецом, - продолжал Флетч. - Хорошо оплачиваемым лжецом,
профессиональным лжецом. Вы сами говорили, что не поверили бы ему, если б
он сказал вам, что умер.

- Лжец жаждет правды куда больше, чем мы. Лжец верит, что правда есть
что-то особенное, загадочное, мистическое, мифологическое, недостижимое,
требующее долгих, упорных поисков. Для остальных правда очевидна и ясна,
как простое четверостишие.

- Вы мне поверите, если я скажу, что Дональд хотел уйти в монастырь?

- О, да. Это так на него похоже. Именно так он бы и поступил. Он все
время читал религиозные трактаты, сборники проповедей и тому подобное.

- Как получилось, что дети этого не знали?

- Они ничего о нем не знали, кроме того, что читали в газетах. Никто
не знал. Газетные публикации отбивали охоту узнать о Дональде что-либо
еще.

- Он готовил себя к служению Господу?

- Конечно. Именно этим он и занимался по вечерам. Потому-то я никогда
его не видела. И дети не видели. И не знали его.

- Послушайте, но Дональд Хайбек засадил в дом для умалишенных очень
необычную даму, которую мы оба знаем.

- Да, - кивнула Луиза Хайбек. - Меня. Дональд поступил правильно.
Жить здесь интереснее, чем с ним. Я могу наблюдать, как едят другие люди.
У меня ecть - она оглядела комнату, - компания. Я прихожу и ухожу, когда
мне вздумается. Люди меня подвозят. Разговаривают со мной. Я рассказываю
им истории о Перу. Дональд был прав и в другом: я покупала слишком много
газонокосилок и стиральных машин.

- Вы побывали в Перу?

- Нет, но они зачастую понятия не имеют, на каком континенте
находится эта страна.

- Миссис Хайбек, ваш сын - монах, который не может обрести душевный
покой. Ваша дочь и внуки живут в нищете. Ваш зять - толстый самозванец.

- При чем тут Дональд?

- Дональд мог бы им помочь, постараться их понять, сблизиться с ними.

Луиза Хайбек долго смотрела в пол.

- Дональд блуждал в поисках Бога. Я ненавидела его за это. - В
глубине здания мелодично прозвенел гонг. - Дональда застрелили, прежде чем
он успел уйти из своей, полной лжи жизни.

- Вы застрелили его?

Она улыбнулась.

- По крайней мере, я знаю, где он сейчас.

Другие обитатели клиники спешили к двери.

- Пойдемте, - встала и Луиза. - Я выведу вас через запасный выход.
Это проще, чем выходить через приемную. Вас не записали при входе, так что
может возникнуть путаница.

В коридоре она посмотрела на Флетча.

- Стирая вашу одежду, я полюбила вас.

У раскрытой двери Флетч обернулся.

- Вы не станете возражать, если я как-нибудь приглашу вас на чашку
чая?

Луиза Хайбек покачала головой.

- Сомневаюсь, что меня будет мучить жажда.

ГЛАВА 29

Флетч несколько раз позвонил, подождал, но дверь дома 12339 по
Полмайр-драйв так и не открылась. Солнце уже садилось. Холодало. На
подъездной дорожке не стояли машины, на двери не висел венок. Луиза Хайбек
осталась в доме для умалишенных. Роберт Хайбек терзался в монастыре. Нэнси
Хайбек жила в нищете с мужем, самозванным поэтом. Дональда Хайбека убили.

А Жасмин?

Флетч отступил от двери и посмотрел вверх, на окно, в котором в
прошлый раз качнулась занавеска.

Занавеска качнулась и теперь.

Флетч широко улыбнулся, помахал рукой и направился к автомобилю,
стоящему у тротуара.

Когда он садился за руль, дверь дома 12339 по Полмайр-драйв
открылась. В проеме возник женский силуэт.

Флетч захлопнул дверцу и зашагал обратно к дому,

Она спустилась со ступенек. Дверь за ее спиной захлопнулась.

- О, черт, - воскликнула женщина. - Как же я попаду в дом?

- Вы Жасмин?

Она кивнула. Вблизи женщина выглядела старше, чем издалека. Толстый
слой косметики на лице, выщипанные брови, крашеные волосы.

- Моя фамилия Флетчер. Я работаю в "Ньюс трибюн".

- Как же мне попасть в дом?

- Кухарки нет?

- Мне нечем ей платить. Она ушла.

- А почему вы вышли на улицу?

- Из любопытства. - Наряд Жасмин ни в коей мере не напоминал
траурный: желтый, с глубоким вырезом пуловер, зеленые брючки, туфельки на
шпильках. - Утром вы оставили здесь ворох одежды. Это же одежда Дональда.

- Извините, что не смог почистить ее перед тем, как привезти сюда.

- Одежда как-то связана с расследованием убийства?

- Нет.

- Я так и подумала. Дональд ушел в другом костюме.

- Я понимаю. Но это тоже его одежда. Я просто вернул ее.

- Вот и хорошо. - Объяснение, похоже, полностью ее устроило. Она
оглянулась на дом. Куда больше волновала ее захлопнувшаяся дверь.

- Жасмин, я в недоумении.

- Мы тоже.

- Дональд говорил вам, что собирается пожертвовать пять миллионов
долларов музею?

- Нет.

- Не говорил?

- Ни разу. Музею? Вроде бы в утренней газете написано, что он хотел
отдать деньги какому-то человеку.

- Он обсуждал с вами религиозное искусство? Показывал вам какие-либо
картины, скульптуры?

- Никогда. Религиозное искусство? Я думала, что религиозными могут
быть только люди.

- Он говорил с вами о религии?

- Нет. В последнее время он читал толстые книги, вместо того чтобы
спать. Большие романы.

- Он говорил вам о посещении монастыря в Томасито?

- В котором находится его сын? Нет. И я там никогда не была.