мы будем на месте. Внедримся, примелькаемся, станем почти своими. А ждать
они будут чужих. А во-вторых, и это главное, не будет никакой стрельбы. А
если будет, то холостыми. Кто же станет стрелять по своим боевыми? Условно
ранен, условно убит. Станция условно захвачена.
поднята по тревоге.
сотне. Но мы постараемся заработать.
обычных условиях, а не тогда, когда там ждут нападения.
будут бандиты. Не думаю, что совет директоров Каспийского консорциума
захочет запятнать себя связью с криминалом. Да они и не смогут ничего
сделать. Здесь нужны профи. А уж если мы захватим станцию даже в условиях
повышенной боевой готовности, лучшего способа надавить на российское
правительство и придумать нельзя.
играть на скрипке. Он ответил: "Нисколько в этом не сомневаюсь, хотя,
признаться, ни разу не пробовал".
Шереметьево-2 13 апреля с.г. рейсом 344 с прибытием в аэропорт Кеннеди
ориентировочно в 10.30 по нью-йоркскому времени..."
дел в будущем правительстве независимой Ичкерии. Он хотел быть послом
Ичкерии в США, а еще лучше - постпредом в ООН. И жить в Нью-Йорке. Ему очень
нравился Нью-Йорк, хотя он был здесь всего один раз и только три дня - в
составе делегации ЦК комсомола, где после окончания МГИМО работал
инструктором орготдела. Но чем-то задел его душу этот мегаполис - после
унылой, как покойник, Москвы, после базарного, грязного Грозного. Сам дух
этого города, свободного от всяких условностей, восхитил молодого
комсомольского функционера.
направление, вектор.
Должность хозяйственная, но по значимости сравнимая не меньше, чем с
секретарем обкома. Все хотели строить себе дома, все были зависимы от
строителей, и отцу Азиза не стоило большого труда устроить сына сначала в
Московский институт международных отношений по квоте для нацменьшинств, а
потом в ЦК комсомола. Предполагалось, что в Москве Азиз наберется опыта,
обрастет связями и вернется в Чечено-Ингушетию уже на серьезную партийную
работу.
планах. Он больше не хотел в Грозный. Он хотел в США. А путь для этого был
только один - через Академию общественных наук при ЦК КПСС и Дипломатическую
академию. И не только. Необходимо было заручиться поддержкой и самой
влиятельной в таких делах организации - КГБ.
Пятое Главное управление очень интересовали настроения молодой элиты
советского общества - а МГИМО как раз и было отстойником такой элиты. Азиз
регулярно представлял отчеты о разговорах, которые вели студенты, наши и
иностранцы. Иногда после его отчетов кого-то отчисляли. Но он не чувствовал
себя предателем. Таковы были законы жизни. Младший должен уважать старшего.
Гражданин должен уважать власть. А если ты позволяешь себе нарушать эти
законы, кто же в том виноват? Ты сам.
КГБ. У него появилось там много хороших знакомых, и позже, когда Султану
Рузаеву понадобились свои люди на Лубянке, Азиз без труда это устроил.
отношений внутри застойного советского общества. Но он принимал это без
оценки, как данность, как дождь или снег. Такова воля Аллаха. Только безумец
может противиться ей. Не будучи правоверным мусульманином по своему образу
жизни, он был мусульманином по самой сути характера. И когда горбачевская
перестройка закончилась всеобщим обвалом, Азиз растерялся. Он был уже
аспирантом Академии общественных наук. Академию закрыли. ЦК закрыли. Партию
закрыли. А потом и сам Советский Союз закрыли. Объявили однажды утром, что
его больше нет. Это не умещалось в сознании.
генерала Дудаева. Генерал любил окружать себя молодыми способными людьми.
Азиз подходил под эту категорию. Он хорошо знал английский и арабский,
изучил турецкий язык, выступал на переговорах Дудаева сначала переводчиком,
потом стал референтом. Тогда же он познакомился и с Султаном Рузаевым,
молодым префектом одного из самых больших районов Чечни, любимцем генерала
Дудаева. А когда началась война, Азиз попал в отряд Рузаева. Еще перед
началом войны по приказу Дудаева, озабоченного отсутствием военных
специалистов, Азиз закончил краткосрочные курсы вертолетчиков, опыта
набирался уже в деле. Он храбро воевал, восприняв идею независимости Чечни
как новую данность, не подлежавшую обсуждению, летал на разведку, забрасывал
в тыл федералов десанты, бомбил российские мотоколонны, ходил в атаки, не
страшась смерти, воспринимая ее не как физическую реальность, а как еще одну
возможную данность. И лишь временами, в короткие часы затишья, вспоминал
Нью-Йорк с душевным томлением, не свойственным мусульманину и не достойным
мусульманина. Но ничего поделать с собой не мог. Он вспоминал не Гудзон или
Бруклинский мост, не потрясший его своей устремленностью ввысь Манхэттен, он
вспоминал Нью-Йорк в целом, себя в Нью-Йорке и то чувство раскованности и
свободы, которое испытал там первый и, возможно, единственный раз в жизни. И
вот теперь, всего через несколько часов, когда утянется на восток под
сверкающими плоскостями "Боинга" неразличимая с высоты Атлантика, он снова
увидит Нью-Йорк.
думал он в ночных засадах или в чадящих руинах Грозного.
Стейт Билдинг". Водитель-итальянец удивленно посмотрел на него. Пассажир не
был похож на туристов, для которых Нью-Йорк - это скопище
достопримечательностей вроде статуи Свободы, Бродвея, Метрополитен-музея или
того же "Эмпайр Стейт Билдинг", одного из самых высоких небоскребов города.
Он был похож скорей на молодого, но уже преуспевающего арабского бизнесмена
лет тридцати пяти, с вальяжной полнотой, с безукоризненным пробором в густых
черных волосах. Пышные усы на смуглом лице, золотой перстень-печатка,
дорогой кожаный кейс. Такие дельцы обычное дело для Нью-Йорка. Но они, как
правило, называют точный адрес. Впрочем, это дело вкуса. Лишь бы платил и не
забывал про чаевые. На всякий случай водитель такси переспросил:
где-то рядом. Вы, случайно, не знаете?
знает, если не знаю я? Да я найду его ночью в тумане и с завязанными
глазами! "Интер-ойл"! Посмотрите в окно, сэр, мы уже подъезжаем!
совершенно не знает Нью-Йорка, и не удержался от соблазна накрутить лишних
полтора десятка миль. Он не без некоторого опасения ожидал момента расчета.
Но приезжий ничего не заподозрил, расплатился новенькой стодолларовой
купюрой и отвалил целых тридцать баксов чаевых, отчего водитель слегка
обалдел и резво взял с места, опасаясь, как бы этот араб не спохватился и не
передумал.
волновало совсем другое. Он понимал, что от предстоящей встречи зависит
очень многое. И прежде всего - его собственная судьба, которая по воле
Аллаха оказалась тесно связанной с судьбой Султана Рузаева.
таинственному мистеру Джону Форстеру Тернеру, поразил Азиза. Это был план
сумасшедшего. Или гения. В данном случае это было одно и то же. Этот
странный человек по имени Генрих Струде, который оказался совсем не Генрихом
Струде, а неизвестно кем, знал, к кому прийти. Только Султан с его сдвинутой
после многочисленных покушений психикой мог на это решиться. Человек,
загнанный в угол. А Рузаев был загнан в угол. Жизнь выдавливала его на
глухую обочину. Он становился лишним в Чечне. Из национального героя, правой
руки генерала Джохара Дудаева, он постепенно превращался в шута - с его
пустыми угрозами, с приписыванием себе того, чего он не совершал. И самое
главное - с быстро тощавшей казной. Кто-то в Москве и мог поверить, что
взрывы на вокзалах Пятигорска и Армавира были организованы Рузаевым, но
Азиз-то знал, что это не так. И очень многие в Чечне знали. Или
догадывались. Зачем эти пустые вымыслы? Азиз не понимал, хоть и не
высказывал своего неодобрения. Султан был командиром, старшим. А младшие
должны уважать старших,
вполне серьезно предложил Азизу уехать куда-нибудь в Турцию и открыть там
свое дело. Скажем, посредническую фирму. Дело перспективное, объем торговли
России и Кавказа с Турцией растет, а денег для начала дела отец даст. Азиз
подумал и, поблагодарив, отказался. Слишком много было пережито вместе с
Лукьяненко Сергей
Суворов Виктор
Пехов Алексей
Афанасьев Роман
Вронский Константин
Распопов Дмитрий