Чтение 33–й страницы книги ~Без шума и пыли~

интенсивное. Наши здешние водилы рулят по проходным дворам, и получается
намного быстрее. Поэтому я подозреваю, что эти мальчики были не местные,
хотя кто-то дал им машину с областным номером. Во всяком случае, город они
знают плохо.

- Но ведь они пытались уйти в "Шанхай", значит, кое-что знали? Я имею в
виду то, что там легче оторваться.

- Знать-то знали, но не оторвались. Гораздо проще было бы не через гаражи
пробираться к мостику, а вывернуть на притрассовую грунтовку у железной
дороги. Там через речку сделана насыпь с бетонной трубой для пропуска воды,
вполне можно проехать. Но на картах для автомобилистов эта дорожка вообще
не значится...

- И все-таки вы не допускаете, что они могли где-то задержаться на пару
минут, для того чтоб передать кому-то что-то из содержимого визитки?

- Допускаю, но думаю, что тогда бы они и машину бросили, пересели бы в
другую. Если б такой ход был предусмотрен, конечно. Тогда бы вам их и вовсе
догнать не удалось бы. Нашли бы пустую "Короллу", и все. Кстати, то, что у
них не было подменной машины, говорит об их непрофессионализме. Как и то,
что они не отделались от орудия убийства. Очень профессиональный инструмент
"авторучка" с отравленными иглами-и такие непростительные ошибочки.

- Вы считаете, что они тоже были "подставлены"?

- Почти уверен. Подобрали парней, которые шибко задолжали по жизни, в
картишки продулись, машину чью-то поцарапали, и пообещали им, что все
простят, если те завалят Евсеева и привезут барсетку. Предупредили, что
если попадутся живыми, то все равно умрут, но умрут очень плохо. Хотя,
возможно, заказчикам было наплевать, какими эти киллеры попадутся, важно,
чтоб попались. По крайней мере, все для этого было сделано.

- И все это для того, чтоб "утопить" Василисиного хозяина? - недоверчиво
произнесла Колосова. - Кто же он такой, интересно? Олигарх?

- Вы будете смеяться, - придав голосу утрированно-одесский акцент,
осклабился Максимов, - но это известный киносценарист, драматург и писатель
Эмиль Вредлинский...

Часть II. АЛЛИГАТОР ЗАШЕВЕЛИЛСЯ.

МИСТИК

Осень еще не облетела, а зима уже посыпалась. Упругая изумрудная листва на
кустах сирени или пурпурно-оранжевые кроны кленов, зеленеющие и багровеющие
под куделью ярко-белого первого снега, выглядели противоестественно красиво
почему-то пугающе. Хотя нечто подобное досужий созерцатель видел уже
множество раз и понимал, что все это нисколько выходит за пределы извечного
цикла, который на территории Московской области длится многие тысячи лет...
Тем не мен создавалось ощущение чего-то неземного, космического, бы может,
предвещающего некую глобальную катастрофу. Во вся ком случае, вся эта
октябрьская красота в глазах мистика Вредлинского приобрела некий особый,
символический смысл. На компьютере светилось - 10 окт. 1999 г.

Он отвернулся от монитора, подпер подбородок ладонью надолго уставился в
окно, созерцая белесо-серое небо и припорошенный снегом просторный дачный
участок. Нахлынули мысли и воспоминания.

Где он сейчас, в каком времени года? Весна - юность, лето - молодость,
осень - зрелость, зима - старость. Увы, выбирать приходится между двумя
последними. Ибо ему уже идет" 64-й год. Боже правый! Как быстро пролетело
время! "Если бы молодость знала, если бы старость могла..." Полноте! Это
еще не старость, нет! Это зрелость, все еще зрелость, хотя и не самой
первой свежести. У него еще ясный ум и прекрасная память, особенно на даты,
имена и фамилии. Пока еще не проявили себя в полной мере те старческие
недомогания, которые характерны для большей части его сверстников. Между
прочим, он прожил уже на шесть лет дольше, чем в среднем живут мужчины в
России. Правда, в нынешней, постсоветской. В тоталитарном СССР мужчины жили
в среднем до 68-ми.

Господи! Разве они тогда жили? Существовали, да и только... Особенно в те
уже такие давние 50-е и 60-е, когда был избыток сил и энергии, когда
хотелось шутить и смеяться по любому поводу, когда каждая встречная девушка
могла стать возлюбленной, а слова известной песни "Молодым везде у нас
дорога..." воспринимались без всякой иронии. Тупые, наивные, зашоренные
примитивы, выдрессированные пионерией и комсомолом, - вот кем они тогда
были. Что они знали о настоял щей жизни, остро-пряной, пьянящей,
раскованной, безоглядной? А главное, о богатой и сытой? Да ничего! Они были
убеждены, дурачки несчастные, что живут лучше всех в мире, и - что самое
ужасное - считали, будто весь мировой пролетариат мечтает жить точно так
же.

Нет, конечно, может быть, не все так думали, но молчали. Или сомневались
хотя бы, но тоже молчали. А он, Миля Вредлинский, увы, тогда не сомневался.
Это теперь, выступая на творческих вечерах или перед телекамерой,
приходится врать, будто никогда не верил ни в коммунизм, ни в гениальность
Ленина и Сталина, да и вообще был диссидентом чуть ли не с пеленок.

На самом деле - от самого себя-то чего таиться! - никаким диссидентом Миля
не был и искренне считал себя идейным комсомольцем. Более того, в пятьдесят
шестом - ему уже 20 стукнуло как-никак! - он всем сердцем не принял
"разоблачение культа личности". Даже хотел выступить на комсомольском
собрании, но слава богу, перед тем, как пойти в институт, посоветовался с
родителями.

Тогда он услышал от отца довольно банальную, но очень запоминающуюся фразу:
"Миля, не высовывайся!" Папа - бывалый литературный критик, который всегда
умел держать нос по ветру и находить в чужих поэмах, романах и повестях то,
что требовалось найти в связи с последними постановлениями и
"целеуказаниями", - в считанные минуты очень доходчиво и убедительно
разъяснил сыну, что одно лишнее слово, сказанное не в том месте и не в то
время, может пагубно отразиться на его карьере и на всей дальнейшей жизни.
Вредлинский-старший открыл Миле пару небольших тайн, которые в течение
нескольких лет оберегали родители.

Например, Миля узнал, что принят во ВГИК по блату, потому что опусы,
представленные им на творческий конкурс, были, строго говоря, не проходные.
Какой-либо денежной или материальной взятки не потребовалось, но папа
вынужден был написать хвалебнейшую рецензию на довольно серую книгу того
товарища, который, в свою очередь, рецензировал опусы сына. Кроме того,
юному Вредлинскому наскоро объяснили, что у него много неясностей с пятым
пунктом анкеты, и потому шансов вылететь из комсомола (а потом
автоматически и из института тоже!) будет намного больше, чем у других.
Хотя многое из того, что сообщили родители, повергло Милю в шок, тем не
менее именно с этого момента его принципиальность все больше стала
сменяться прагматизмом.

В 1957-м, когда в Москве шумел VI Всемирный фестиваль молодежи и студентов.
Миля тоже ощутил шок. Парни в ярких, многоцветных рубахах, в джинсах,
которые почему-то называли "техасами", в узеньких брюках-дудочках и
тупоносых ботинках на толстенных яодметках из "манной каши"; девицы в
коротких (немного выше колен, до мини еще было далеко!) многослойных
юбках-колокольчиках, а то и в брюках, коротко стриженные или с "конскими
хвостиками" (их тогда кое-кто называл "ЛХК", что расшифровывалось как
"лошадка хочет какать"); многочисленные джаз-банды, наяривавшие рок-н-ролл,
- все это буквально сводило с ума. Ну и, конечно, многим хотелось
заполучить от гостей какой-нибудь сувенир, значок или хотя бы монетку. А
некоторые морально неустойчивые девахи еще и негритят себе заполучили.
Может, у кого-то был и иной взгляд на этот фестиваль и его последствия, но
Вредлинский и сейчас был убежден на сто процентов, что увлечение
рок-музыкой, стиляги, фарцовщики и проститутки - все это началось в СССР
именно с той поры.

А сам Миля хоть и помалкивал, но в душе как-то неосознан-чо завидовал тем
ребятам, которые хоть и ведут ожесточенную борьбу против империалистических
поджигателей войны, но все-таки имеют возможность носить такие шикарные
вещи... I'* Да, тогда появились стиляги. Не только у них в институте, но и
в других местах. С гривками, бакенбардами, смешными коками надо лбом,
закрученными под Элвиса Пресли, с тоненькими усиками. Сперва на них просто
косились, ржали, крутили пальцами у виска, но потом, конечно, решили
подтянуть гаечки. Потому что с каждой неделей стиляг по Москве становилось
все больше. Милиция и бригадмильцы - так вначале назывались дружинники -
стиляг ловили, стригли налысо и сообщали по месту учебы. Вот тогда-то
четверокурсник Вредлинский, будучи членом факультетского бюро ВЛКСМ,
впервые близко познакомился с Павликом Мануловым.

Этот самый Павлик и еще двое - они учились на втором курсе - угодили в
милицию как стиляги. Там их подстригли под ноль, и оттуда в комитет ВЛКСМ
пришла зловещая бумага. Комитет спустил ее в факультетское бюро (его тогда