Чтение 33–й страницы книги ~Место покоя Моего~

жаждавших чуда, занял пятачок перед входом. Всадники были возбуждены, несмотря
на явную усталость, лошади фыркали, трясли мордами и роняли на песок пену.
Зилоты привезли раненого. Он лежал на попоне ничком, уткнувшись лицом в гриву,
привязанный к шее коня широким кожаным ремнем. Одежда на его спине пропиталась
кровью: видимо, рана была большая и глубокая. Четверо спешившихся людей
отвязали раненого, осторожно пронесли его в дом, положили перед Иешуа. Самый
широкоплечий и мощный из приехавших - предводитель, склонил голову и произнес:

- Приветствуем тебя, Равви! Мы приехали за помощью к тебе. У нас раненый.
Ты сможешь ему помочь?

Иешуа на секунду задержал взгляд на оружии, которое пришедшие не выпускали
из рук, и ответил:

- Конечно. Как его имя?

- Его зовут Иуда. А я... - Говоривший чуть изменился в лице, горделиво
приподнял голову. - Я - Варавва. Ты знаешь, кто мы такие?

- Мне все равно, кто вы. - Иешуа невозмутимо глядел Варавве в глаза. -
Этот человек ранен. Вот что важно. Кем бы он ни был, я вылечу его.

- Ты стал бы лечить римлянина или самарянина? - спросил Варавва с нажимом.

- А они разве не люди? Разве они не испытывают боли? Молодец Иешуа,
подумал Петр. Спокоен, как скала. А от этого Чапаева иудейского ненависть ко
всем и вся так и прет.

Варавва зло сплюнул на пол и вышел. За ним последовали остальные.

Иуда лежал перед Иешуа на низком топчане лицом вниз и тихо стонал.
Назаретянин разорвал на нем одежду, обнажив огромную, через всю спину, рану с
ровными краями. Не иначе римский меч, отметил Петр, скользящий удар наотмашь.
По закону, только римлянам позволялось носить такое оружие. Но зилоты были бы
плохими воинами, если бы не брали трофеи... Иешуа снял с раненого остатки
одежды, явив взорам не только грязное, в синяках, тело, но и тот самый короткий
римский меч, пристегнутый к поясу. На рукоятке, там, где должен был быть орел -
герб римского войска, красовались теперь вполне определенного вида шрамы: новый
хозяин меча камнем стесал ненавистную эмблему.

Иешуа внимательно осмотрел рану, промокнул ее куском ткани, чем вызвал
громкий стон, присел на корточки перед лицом Иуды, взяв за подбородок, поднял
ему голову.

- Я помогу тебе. - Иешуа каждый раз произносил эту фразу перед тем, как
творить очередное медицинское чудо.

- Не старайся, Равви, мне уже не помочь, - прохрипел Иуда, - силы
оставляют меня.

- Ты знаешь, а я ведь могу и убить тебя, - раздумчиво сказал Иешуа, - могу
отнять у тебя жизнь. Ты веришь в это?

- Добить меня сейчас нетрудно. - Иуда изобразил подобие: улыбки на лице.

Его не удивило, что кудесник-врачеватель предлагает ему смерть, Он сам
хотел ее. Петр и Иешуа это явственно ощущали.

- Ты не хочешь жить, Иуда. Как мне исцелять тебя без твоего желания и без
веры?

- Не старайся, Равви, оставь меня. Я не хочу жить калекой, я не чувствую
своего тела, а воин без тела... Разве ж это воин?

Удивительная способность пусть обреченно, но все же иронизировать,
несмотря на кровавые пузыри на губах и жуткую рану на спине, заставила Петра
почувствовать уважение к разбойнику-зилоту. Вглядевшись, Мастер увидел, что
удар римского меча сокрушил Иуде ребра и повредил позвоночник, - вот почему он
жалуется на отсутствие чувствительности в теле.

- Нет, Иуда, ты хочешь жить. Это я знаю лучше тебя. Я даже знаю, зачем
тебе следует жить. Ты еще не выполнил своего предназначения. Да! - Иешуа
покивал головой, словно соглашаясь с самим собою. - Я вылечу тебя. Ты не будешь
калекой. Ты не веришь - ну и не надо. Зато я верю. - Голос его становился все
громче, тон яростней. - Потом ты пойдешь со мной, бросив все, чем жил раньше.
Ты мне нужен, понял?

- Да, Равви. Я понял. Пусть будет так, как ты говоришь. - В хрипе Иуды
слышалось удивление.

Вот вам и еще одна нестыковка, отметил Мастер, уже машинально отметил,
привычно. Биг-Брэйн рассчитал, что своего Иуду Иешуа найдет среди капернаумских
рыбаков, как это и должно быть, как это сказано в каноне, а он, поди ж ты, -
зилот...

Пока Петр размышлял о том, сколько еще непредвиденностей подкинет ему
своенравная История, Иешуа занимался врачеванием пострадавшего разбойника.
Методы, надо сказать, были те еще. Запустив сомнительной чистоты пальцы прямо в
рану Иуде (бедняга аж взвыл от боли), Иешуа закрыл глаза и что-то прошептал.
Затем наклонился и плюнул прямо в разрез. Кровотечение, как ни странно, почти
сразу остановилось. Смоченной в вине длинной полосой ткани назаретянин обернул
тело Иуды, закрыв тканью рану, и велел Андрею и Фоме отнести его в глубь дома
прямо на топчане.

- Кончилась твоя война, Иуда.

Едва Иешуа успел произнести это, как во дворе послышался шум, крики,
ржание лошадей и... звон оружия.

Петр рванул из дому и остолбенел: на крошечном пространстве между
капернаумскими домишками шла тоже крошечная, но вполне настоящая война. Никуда
не уехавшие зилоты, ждавшие результатов лечения своего соратника, отчаянно
отбивались от невесть откуда взявшихся римских воинов. Римляне были пешими, но
появление их было столь внезапным, что зилоты не успели вскочить на лошадей и
поэтому не имели своего главного козыря - стремительности и мобильности. Да и
сам "боевой плацдарм" и окружающая его толпа, никуда, к удивлению Петра, не
сбежавшая, а, наоборот, с интересом и без боязни наблюдавшая за "войной", не
дали бы всадникам пространства для маневра. А в пешей рукопашной схватке у
легионеров было несомненное преимущество. Оно состояло в первую очередь в
привычном, отточенном мастерстве, а во вторую - в очень удобном именно для
пешей схватки вооружении: в больших прямоугольных щитах, которыми воины ловко
отбивали свирепые удары зилотов и из-за которых производились точные выпады
копьями и мечами. Да и численностью римляне превосходили эилотов значительно.
Уже минуту спустя легко раненный в плечо Варавва сорвал с головы красную
повязку, взмахнул ею, подавая знак товарищам, и весьма успешно исчез в толпе,
охотно его скрывшей. Его примеру мгновенно последовали и остальные. Лишь один
боец не успел убежать - его настиг тот же самый удар меча, который свалил Иуду:
наискось через всю спину. Но в этом случае уже со смертельным исходом.

Стычка закончилась вдруг и сразу - как и началась. Зилоты исчезли,
римлянам стало не с кем драться. Спокойно, почти равнодушно - вот уж работа так
работа! - легионеры убрали мечи, кто-то оттащил в сторонку труп; К Петру
подошел один из воинов, видимо, главный, вежливо спросил:

- Что здесь делали эти разбойники? Петр, показав рукой на Иешуа, стоящего
позади, в проходе между домами, сказал:

- Это лекарь. Они принесли ему раненого. Легионер нахмурился:

- Где он? Где раненый? Несите его сюда!

- Он умер. - Голос Иешуа был тих, носолдат расслышал сказанное.

- Умер? От чего?

- Его ударили мечом в спину. Почти надвое рассекли. Его принесли уже
мертвым, я не смог ничего сделать.

Петр впервые видел, как Иешуа лжет. Спросил мысленно:

"А если он попросит показать ему тело?"

"Не попросит". - Иешуа был уверен.

Легионер задумался, поскреб небритый подбородок. Помолчал. Петр отчетливо
слышал, как тяжело, каменным жерновам подобно, ворочались в его голове под
остроконечным шлемом медленные мысли. До чего-то доворочались, потому что он
сказал:

- Это хорошо. Хорошо, что он умер. А то бы мы вас... ну, не важно. Эти
зилоты час назад напали на сборщика налогов с охраной. Один из моих ребят
полоснул мечом какого-то из разбойников. Теперь все сходится. Только вот,
бараны тупоголовые, не уберегли самого мытаря. Ранен он. Боимся, что погибнет.
Уж очень его покалечили... Тогда не сносить нам головы... И вам тоже.

Римлянин говорил спокойно, почти дружелюбно, но за этим спокойствием мощно
ощущалась готовность вытащить опять свой короткий меч и укротить (или
укоротить) всякого, кто будет ему перечить. Он это умел и своего умения таить
не собирался.

- Покажите раненого, - спокойно сказал Иешуа. Вот уж кому наплевать было
на умение легионера махать мечом. В рядах легионеров наметилось шевеление, двое
воинов вынесли вперед лежащего на щите человека. У него был вспорот живот,
лиловые внутренности вывалились, одежда залита кровью. По толпе, окружавшей дом
и все это время покорно безмолвствовавшей, - для людей все было зрелищем, и
смерть, и излечение, и бой, и все толково чувствовали, на что как реагировать,
- прошел одобрительный ропот. Все здесь знали мытаря Левия - галилеянина,
состоявшего на службе у Кесаря. Он ходил по домам с тремя легионерами охраны и
собирал налоги, не делая разницы между богатым и бедным. Если последняя ледащая
овечка подлежала изъятию, он ее изымал. То, что люди будут голодать после
этого, его не заботило. Поэтому не слишком, мягко говоря, любящий Левия народ
был весьма рад очередному зрелищу: злобный римский мытарь с кишками наружу.

Бесчувственного мытаря внесли в дом. Командир легионеров пожелал
понаблюдать за процессом чудодейственного излечения и сел возле входа на
деревянный ящик. Понятно было, что теперь он с Левия глаз не спустит - мало ли
что иудейский врачеватель может сделать с местным врагом народа!

Но увидеть процесс ему не удалось. Равно как и всем остальным. Иешуа сел
возле мытаря, потрогал его лоб, произнес:

- Он мертв. Вы принесли мертвого человека.

- Как мертв? - Легионер вскочил.

- Просто. Мертв. Как бывают мертвы люди.

Воин схватил Иешуа за Одежду:

- Он был жив! Ты убил его, гнусный колдун!

- Нет, - спокойно отвечал назаретянин. - Он мертв. И я этому рад. И ты
этому рад. - Иешуа смотрел без улыбки, колко смотрел.

- Я. Этому. Рад, - механически произнес легионер.

Глаза его остекленели, он отпустил Иешуа, отошел - весь какой-то
сгорбленный. Иешуа продолжал:

- Ты этому рад. Люди этому рады. Всем хорошо. Пойди и скажи, что мытарь