отгоняя: выпущенные косо снизу пули задеть не могли, но охоту лезть вперед
отбивали.
старых романов - момент был решительный.
фигура.
исключено, последний) рейс "Авроры". Но не сумел он и мотивировать
начальству необходимость своего присутствия на борту: отказ был категоричен.
Оставалось незаметно запереться в своей каюте-кабинете-канцелярии директора
музея в день перед отходом, что он и проделывал неделю подряд, пока не
стронулись. Он справедливо рассудил, что в переходе будет не до музея, куда
никто не сунется.
опорожняемым ночью в иллюминатор, он не казал носу, страдая исключительно от
недостатка информации. Но к его услугам была трансляция, вид в иллюминатор и
воображение.
когда списать его на берег покажется уже нецелесообразным и можно будет
выйти и претендовать на судовую роль и довольствие. От консервов с печеньем
не проходила изжога и появились легкие рези в желудке. Зато, как любят
выражаться эпигоны романтизированных биографий, никогда ему не писалось так
хорошо, как в эти дни.
Даже мысль не мелькнула у старого моряка, что настал удобный случай покинуть
добровольное заточение. Лишь судьба корабля заботила его. А вид малого
речного судна с пиратами и поднявшаяся стрельба ввергли в сильнейший гнев и
тревогу и подвигли к немедленным, любым, решительным действиям по обороне
фактически безоружного, беззащитного крейсера.
схватил трехлинейную винтовку, обойму, гранату системы Новицкого и успел
обратно как раз вовремя, чтобы отразить первую атаку. После чего двумя
движениями задраил иллюминатор на броняжку - и, черной молнии подобный,
метнулся на палубу, вщелкнув обойму в магазин.
пятифунтовую гранату.
Иванов с непониманием проследил взгляды и увидел у себя в руке длинную
рукоятку. Стряхнутый с нее ветхий цилиндрический корпус булькнул в воду и
выпустил мелкие пузырьки.
швырнул рукоятку следом за гранатой, передернул затвор, приложился и
выстрелил вниз.
выстрела не последовало.
фуканьем из патронника вылетела вверх желто-серая струйка. Иванов схватился
за обожженное лицо и уронил винтовку на палубу. Давным-давно он сам залепил
просверленное, как положено экспонату, отверстие хлебным мякишем и закрасил
черной ручкой. Но как затесался в холостую музейную обойму чем-то когда-то
снаряженный патрон, не узнает уже никто; обычное дело.
слезы и прыгнул на ступеньки, как кошка.
столь необходимый выигрыш во времени. Над Ивановым-Седьмым можно было
смеяться сколько угодно, но трусом он не был и действительно подал пример.
и мешая друг другу, вылили за борт, на лезущих и в катер, шесть ведер мазута
- кто-то ухнул и бешено заматерился.
- не бензин, и поджечь его не так просто: брошенная спичка в нем гаснет,
вспыхивает только пирофугас в кино.
прыгнул вбок, выхватил у матроса лом и ударил по руке - попал по револьверу,
он отлетел, рука мотнулась и скрылась, там крикнули:
там пошло перетягивание каната.
жгут бинта, макнул в спирт, отжал в кулаке и забил конец фитиля в отверстие.
отметил, что теперь рука левая.
сконцентрированное в секунду шипение бенгальского огня, пыхнувшего
оглушительно. Над бортом взлетели крупные искры и какие-то чадящие клочки. И
сразу повалил густой черный дым.
целя в середину этого дыма: пробить дно.
вопили: "А-а-а-а-а!!!"
бьющий вверх паром, до борта.
сей хотя мичманом, а?
был уже не совсем катер: лобовое стекло было снесено, в кокпите зияла дыра,
и он сидел почти по планширь в воде, продолжая опускаться. Тусклые
красноватые язычки змеились по краске, радужным кустом лопнул бензобак, и
жирный мазутный дым продернулся цветными нитями. Черные пятна на воде
коптили и дробились.
не удержался он.
зеленых адидасовских штанах свесились через борт в воду, как будто их
обладатель раскинулся в шезлонге. Две черные головы медленными толчками
двигались в сторону берега, куда ветер нес и рассеивал слоистый редеющий
шлейф чада.
его и протянул Колчаку.
козырек.
чему...
1916 годъ". В барабане нагана оставалось пять патронов. Обшарпан до белого -
ну и шпалер...
Позорище: стыдно кому сказать - дюральку с пацанами утопили.
цыпленка. "Вот тебе твои куртки, сучий потрох! Только мы и мечтали с
бандитами воевать".
правое дело...
справедливость, а шпана пыталась ее защищать! Революционер хренов! Шурик,
сука, пущу я тебя привет Рябоконю передавать!
особо не нарываться, - Колчак принимал раскаяние Мознаима. Раскаяние носило
форму довольно тяжелого ящика с двадцатью гранатами РГД.
тревога, Николай Павлович! Закидали бы сразу, мне же не жалко!
Крыму разводить?
Андреев Николай
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Андреев Николай
Контровский Владимир
Лукин Евгений