Чтение 33–й страницы книги ~Небеса ликуют~

- Но, мой друг!..

Мы шли по обезумевшему, кипящему ужасом табору. Потемнело, холодные капли падали на щеки, на непокрытую голову...

* * *

Человек в черном жупане стоял спиной ко мне, глядя куда-то вдаль, на исчезавшую в неверной дымке реку, уже подернутую косой сеткой ливня.

- Пане сотнику! К вам. От пана полковника Бартасенко! Человек обернулся...

- Salve, fraterae Paolo!

...Дождь рухнул с черных небес.

КОММЕНТАРИИ ГАРСИЛАСИО ДE ЛА РИВЕРО. РИМСКОГО ДОКТОРА БОГОСЛОВИЯ

В этой главе отец Гуаира превзошел самого себя. Он не лжец, но поистине Отец Лжи!

Его ненависть к восставшему русинскому народу не знает границ. Я даже не буду опровергать бессмысленные рассуждения о "Вавилоне". Совершенно ясно, что Зиновий Богдан Хмельницкий, великий предводитель казаков, справедливо называемый Кромвелем Руси, думал прежде всего о благе своего страдающего народа. Союз с ханом, равно как и переговоры с Высокой Портой и иными державами, был ему необходим для получения военной помощи против польских магнатов. Нелепо и думать, что славный гетьман собирался положить Украину "на истанбульский порог". Сама жизнь отвергла эту гнусную клевету.

Вместе с тем, не любя автора, но уважая истину, должен заметить, что янычар из Силистрии было под Берестечком не семь сотен, а около пяти тысяч. Они отважно сражались и принесли большую пользу, что еще раз говорит о правильности политики гетьмана Хмельницкого.

Поразительно! Выше автор фактически оправдывает переговоры Фомы Кампанеллы с теми же турками. Отчего же для Хмельницкого делается исключение? Не потому ли, что он посмел выступить против Святейшего Престола?

Циничны и смешны рассуждения отца Гуаиры о крестьянском ополчении. Почему-то, говоря об иезуитских колониях в Америке, автор всячески подчеркивает стремление "инфлиес" и негров-рабов к свободе (хотя, еще раз подчеркну, речь идет не о свободе, а об утонченном рабстве). Чем же посполитые Украины хуже? Не тем ли, что владения семьи Горностаев находятся именно здесь?

Его отношение к нам, своим спутникам, было поистине иезуитским. Отец Гуаира накануне решающего боя (вечером 29 июня) действительно предложил нам покинуть казацкий табор. Но почему? Совершенно очевидно, что он опасался нашего активного участия в войне. Мне он прямо запретил брать оружие, угрожая моей семье и моим друзьям. Не считаю себя героем, но эти угрозы я игнорировал.

По поводу отца Азиния автор, конечно, заблуждается. Бедный регент знал только итальянский и с трудом мог выдавить из себя несколько латинских фраз. Совершенно очевидно, что отец Азиний объяснялся со своими пациентами жестами и мимикой.

Глава XVI

О том, как Его Королевская Милость осаждал табор мятежников, а также об иных событиях, большей частью весьма печальных

Судья: Стало быть, приговор окончательный и обжалованию не подлежит. Однако, подсудимый, у тебя имеется выбор: колесование или четвертование. Так что радуйся, негодник! Ты сам можешь выбрать. Итак, что тебе больше нравится ? Выбирай!

Илочечонк: Ваша честь! Я бы предпочел луковую похлебку!

Действо об Илочечонке, явление шестнадцатое

"...Но тут мне в уши стон вонзился дальный, и взгляд мой распахнулся, недвижим. "Мой сын, - сказал учитель достохвалъный, - вот город Дит, и в нем заключены безрадостные люди, сонм печальный". И я: "Учитель, вот из-за стены встают его мечети, багровея, как будто на огне раскалены" - "То вечный пламень, за оградой вея, - сказал он, - башни красит багрецом; так нижний Ад тебе открылся, рдея"... Мы внутрь вошли, не повстречав врагов, и я, чтоб ведать образ муки грешной, замкнутой между крепостных зубцов, ступив вовнутрь, кидаю взгляд поспешный и вижу лишь пустынные места, исполненные муки безутешной..."

Все-таки нашли!.. Все-таки нашел...

...Дождь сбивал с ног, потоки воды струились по истоптанной земле, превращая ее в жидкую грязь, холод пробирал до костей.

- Давайте пройдем чуть дальше. Здесь трудно говорить... Навес, испуганные лошади жмутся друг к другу, остро пахнет навозом и конским потом.

- С кем имею честь?

- Я специальный посланник Конгрегации. Прибыл по личному приказу мессера Джованни Бассо Аквавивы.

- У вас есть имя?

- Да. Я брат Илочечонк.

Мы не спешили. Крепкий седоусый старик молча глядел на меня, и взгляд его был спокоен. Паоло Брахман, называемый также Джанарданой, не боялся. Или просто оставил страх позади.

Я мог бы убить его. Он - меня.

Но мы молчали.

Наконец он засмеялся - негромко, хрипло. Я вздрогнул - этому человеку и вправду было весело.

- Честное слово, брат Илочечонк, вы удачно выбрали момент! Тьма, ливень... Не хватает лишь грома и молнии! Знаете, на что это похоже?

- Знаю, - согласился я. - Меня уже сравнивали.

"...Но некий Черный Херувим вступился, сказав: "Не тронь, я им давно владел. Пора, чтоб он к моим рабам спустился..."

Он оглянулся по сторонам, покачал головой.

- Знакомо. Вы - здесь, один стрелок где-нибудь за шатром, другой - у коновязи... Почему не убили сразу? Хотелось взглянуть в лицо?

И это тоже. Хотя ничего особенного в его лице не было. Разве что загар - темный, вечный - очень похожий на мой. Мы оба - меченые.

- Что случилось с братьями Поджио и Александром?

- Я их убил. Второго - лично.

В голосе промелькнула не жалость, не раскаяние - презрение. Волк смеялся над псами-неудачниками.

- Оправдываться не собираюсь, ибо я ни в чем не нарушил Устав. Надеюсь, вы помните, брат Илочечонк, что каждый из нас вправе защищать свою жизнь любыми способами. Узник должен бежать из тюрьмы, жертва - спасаться от убийц. Постулат отца Ро!

(Отец Ро - иезуитский богослов, считал, что человек ради спасения собственной жизни имеет право не подчиниться решению суда, королевской воле и даже воле Церкви.)

Он не оправдывался. Он тянул время. Наверно, так и погибли неведомые мне посланцы Конгрегации.

Я, в свою очередь, оглянулся. Дождь неистовствовал, вокруг - ни души, все, кто мог, забились в шатры и под навесы.

- Я был на могиле брата Алессо Порчелли... В его лице что-то дрогнуло. Дрогнуло, вновь затянулось камнем.

- Если... Если к концу разговора мы оба будем живы, вы расскажете, где он... Где его похоронили? Мы... дружили.

Я не ответил. Зачем это знать Брахману? Помолиться на могиле друга - или выкопать из земли Черную Книгу?

- Давайте сразу, брат Илочечонк! Каяться мне не в чем, исповедоваться - тоже. В Риме все знают, я сам написал. Да вы, наверно, читали!..

Я благословил тьму за то, что он не видел моего лица. В Риме все знали... И Генерал? И Его Высокопреосвященство Инголи? Знали - что?

- Вы натравили фанатиков на киевскую миссию. Убили сотни невинных! Женщин, детей!..

...По данному им знаку Киев обступили со всех сторон, началась на улицах злая потеха: начали разбивать латинские кляшторы, до остатка все выграбили, что еще в них оставалось, и монахов, и ксендзов волочили по улицам, за учениками же коллегиума гонялись, как за зайцами, с торжеством великим и смехом хватали их и побивали. Набравши на челны 113 человек ксендзов, прочих братьев, шляхтичей и шляхтянок с детьми, побросали в воду...

Кажется, не уследил за голосом. Брахман подошел ближе, покачал головой.

- Вы что, из новициев, брат Илочечонк? Крови боитесь?

Цель оправдывает средства - не мною сказано. Погибли сотни, но спаслись десятки тысяч! Вы что... не знаете? Действительно не знаете?

Знал ли я? Догадывался? Чувствовал кожей? Нет, конечно!

Укус клеща незаметен, нечувствителен...

"...Обыкновенный клещ, а тако же клещ собачий, к которому относятся вышеприведенные наблюдения, был известен Аристотелю под названием "кротона"..."

"...Это прирожденный мятежник, монсеньор. В Индии ему удалось свергнуть раджу Серингпатама. Поэтому брата Паоло называли не только Брахман, но и Джанардана - Бунтарь. Говорят, ему стоило заиграть на дудочке, чтобы начался мятеж..."

"...После указанной подготовки осуществить снятие защиты от "даймона", для чего потребно нейтрализовать систему кровообращения у нужного числа людей. Для сего должно использовать подходящее насекомое..."

- Вы... Вы хотели с помощью ваших... клопов подавить мятеж?

- Что? - Брахман даже отшатнулся. - Я?! О чем вы? А-а! Теперь понимаю! Вам решили ничего не говорить! Умно!..

* * *

Мы стояли, глядя друг другу в глаза, а дождь все лил, вода заливала навес, и лошади жалобно ржали, чувствуя на своих теплых боках ледяные струи.

Темнота сгущалась, твердела, наваливалась каменной глыбой, мешая дышать, не давая биться сердцу...

- Ма foi! Гуаира! Господи, скорее переодевайтесь! Нет, сначала водки! Пейте! Да пейте же!

Я не стал спорить. Глотнул из филижанки, сбросил пропитанный холодной водой плащ, расстегнул камзол.

- И рубашку тоже! Да где вас носило? Тут у нас такое! Когда они час назад снова пошли на штурм, я Бог весть что подумал! Нет вас и нет...

Оказывается, был еще один штурм? Странно, я ничего не слышал!

Нет, не странно. Сейчас бы я не обратил внимания даже на Армагеддон.

- Вы были правы, друг мой! Нас осадили с трех сторон, а проклятый дождь залил гати! Мы в ловушке, дьявол их всех разрази! Но ничего, этот генерал Джаджалий знает свое дело! Однако же почувствовал я, что иные генералы не особо спешат исполнять его приказы!..

Сухая рубашка, казацкие шаровары, черкеска... Вот и мне довелось "перевоплотиться"! Господи, как холодно! Как холодно!..

- Кажется, отсутствие генералиссимуса Хмельницкого обойдется черкасам весьма дорого! Vieux diable! Я всегда знал, что с татарами нужно держать ухо востро!..

Я не слушал, не отвечал. Все и так было ясно.

Без capitano Хмельницкого его воинство превратилось просто в огромную охваченную страхом толпу. И не потому, что Джаджалий или Богун бесталаннее своего повелителя. Слишком сильна рука гетьмана, слишком он страшен (даже сейчас, даже в плену!), чтобы кто-то решился поднять брошенную булаву. Пусть на время, пусть для спасения окруженной армии!

Без Валтасара Вавилон не продержался и недели. Мене, такел, упарсин!

- Дорогой друг! Ваша гитара чуть не пропала! Mort Dieu! Такой дождь! К счастью, я вовремя заметил и приказал ее спрятать.

- Спасибо, шевалье...

* * *

У меня - гитара, у брата Паоло - дудочка: Не такая, как у Джанарданы- Бунтаря, разумеется! В Индии - гонги и заунывные молитвы, здесь - перезвон колоколов.

Он так и не сказал, сам ли научился вычислять "даймона" или ему помогли друзья-брахманы. Да это не так и важно. Кажется, его не спрашивали об этом даже в Риме. Достаточно того, что людьми можно управлять. Сначала - непонятное нашествие клещей, затем - во всех храмах звонят гонги...

...И разбегается воинство раджи Серингпатама. И открываются окованные железом ворота. Марионетки пляшут, корчат рожи, бьют друг друга картонными палками, пальцы кукловода еле заметно дергаются...

Странно, но брат Паоло действительно верил, что служит добру. Разогнать вражье воинство - без выстрелов, без крови, обуздать толпу погромщиков, смирить безумцев.

Верил в Индии, верил в Киеве. Верил - до той весны, когда поднялась в поле трава...

Почему он не выстрелил мне в спину? Почему отпустил?..

- Кстати, дорогой друг, после штурма сюда забегал наш мозгляк - синьор Гарсиласио. Он, кажется, вообразил себя Баярдом. Ему чуть не оторвало ядром руку, представляете?

- Лучше бы язык!

- Гм-м... Жалко! Хотя...

...Не выстрелил, не выхватил саблю. Я бы на его месте...

Я не был на его месте. К счастью. У меня не хватило бы сил на такое. Нет, не на атаку беззащитного Киева, не на резню и погром. На большее - перестать быть трупом, топором, кистенем в чужих руках.

Секира вырвалась - и ударила дровосека. Брат Паоло Полегини узнал о замысле мессера Сфорца...

А я не понимал! Не мог догадаться, почему киевская миссия была так спокойна! Почему даже зимой високосного 1648-го брат Сфорца слал в Рим заверения в том, что все скоро образуется! Он не боялся бунта, не страшился того, что capitano Хмельницкий собирает войско, зовет на помощь хана, ведет переговоры с Москвой и турками.

До осени 1648 года в Варшаве и Чигирине думали договориться. Зимой стало ясно, что договариваться не о чем. И тогда брат Сфорца приказал позаботиться о клещах. Стоило лишь дождаться весны, зеленой травы и первых листьев. И тогда ударили бы колокола...

"Согласно предписанию куратора миссии монсеньора Дмсеро-нимо Сфорца. Воеводство Киевское. Начало работы - март 1642 A. D. Цель: пресечение эпидемии безумства, в особливости же на религиозной почве..."

Наивный брат Паоло!

Не пресечение - уничтожение. Десятки тысяч безумцев затопили бы страну, передавая свое безумие дальше, до самых польских кордонов. И тогда колокола бы вновь заговорили - но уже по-иному. Коронное войско железной поступью двинулось бы вперед, заливая кровью Русь.

Страшная работа велась уже без ведома брата Полегини. Но он узнал - уже весной, когда до колокольного звона оставалось всего несколько дней...

...И тогда хлопы подступили к киевскому перевозу. И встретил их там Павло Полегенький, казак бывалый, с которым было все сговорено. Убивали всех - чтобы не спасся кто-то из знающих.

...Кроме брата Алессо. Бывалый казак пощадил друга, помог бежать.

А может, Полегини не столь и наивен? Бог весть какие сребреники мог предложить ему capitano Хмельницкий! В одном из докладов Джеронимо Сфорца вскользь упомянул о своей "размолвке" с братом Паоло.

Из Общества трудно уйти. Тысячи невидимых нитей держат каждого из нас, сплетаясь гордиевым узлом. Трудно - но все же возможно.

Брахман разрубил гордиев узел.

* * *

- Дорогой де Гуаира! А не сыграете ли вы нам? Здесь, под навесом, сухо.

- О чем вы, шевалье? Впрочем... Прикажите принести гитару!

- Ага!

Теплое сухое дерево под руками... Что играть? А, все равно, пальцы сами найдут дорогу среди струн!

Там, на берегах Парагвая, музыка всегда была с нами. И не только потому, что кадувеи и маскира не трогали тех, кто играл на флейте или лютне.

Наша музыка несла мир, несла слово Божье. Мог ли я тогда подумать, что в далекой Индии брат Паоло Брахман тоже примеряется к дудочке!

Не Божья работа!

Не Божья!

Ох, как вы правы. Ваше Высокопреосвященство!

Правы?

Но ведь брат Паоло выполнял приказ! И брат Сфорца тоже выполнял волю Конгрегации, волю Общества Иисусова! Мы все - солдаты Христовы, и тот, кто не следует Ему, - презренный трус!

Полегини струсил - и стал предателем, мерзким предателем и убийцей! Но ведь то, что готовил Джеронимо Сфорца, - хуже чумы! Брат Паоло спас тысячи, может быть, десятки тысяч!..

Трус? Предатель?

Герой?

Разве взбунтовавшийся топор может быть героем? А я? Кто я? Я, всегда выполнявший приказы?

- Что это было, друг мой? Ма foi! Я никогда не слышал, чтобы вы так играли!

- Не помню, шевалье. Не помню...

- Но как же так ?

* * *

К полуночи ливень стих, лишь редкие капли продолжали метко и точно бить в переполненные водой навесы и пологи шатров. Табор наконец умолк. Все, что могло случиться в этот страшный день, уже случилось.

Издалека, от королевского лагеря, сквозь волглую мглу ветер принес обрывки знакомого песнопения. "Те Deum lau datum". Там славили Бога.

И вновь черное покрывало сна разлетелось в клочья, в глаза ударила яркая синева зимнего неба, и лик Бирюзовой Девы Каакупской глядел на меня сурово, без сожаления, без милости.

Руки черпали песок, скрюченные пальцы цеплялись за уходящий из-под ног склон. Тщетно, тщетно! Исчезло небо, навсегда сгинул Ее лик, сменившись серым холодным сумраком.

Надежды нет! Я падал, скользил, снова падал, и подо мной разверзлась бездна.

Я знал, что там, внизу. Круг первый, второй, пятый, огненные мечети Дита, сырой огонь Злых Щелей...

...Ниже, ниже, ниже. Без остановки, без задержки. И вот подо мной необъятное ледяное поле. Джудекка, обитель предателей.

Круг девятый.

* * *

Я уже был здесь, и мне почему-то не страшно. Страх остался позади, там, на поляне, возле дерева кебрачо, возле окровавленного тела отца Мигеля Пинто, провинциала Гуаиры, строителя Города Солнца. Моего отца...

Да, мне уже не страшно. Пусть лед, пусть вечный холод, вечная мука. Я заслужил! И если была бы пытка горше этой...

...Хохот за левым ухом. Рука Черного Херувима хватает за волосы, тянет вниз, вниз, вниз...

И тут вернулся страх. Значит, есть мука еще страшнее? Что там? Пасть Люцифера? Его мерзкие клыки, рвущие обреченную душу на части?

...Вниз, вниз, вниз...

Ледяное поле обдает холодом, превращая меня в снежинку, в осколок разбитой сосульки, в ничто, в серое пятнышко...

Куда же мы? Куда?

Хохот - страшный, торжествующий...

Вниз, вниз, вниз...

Перед глазами - темный лед, но странно, холод отступает, кровь снова пульсирует в венах, звенит в висках. Куда же мы? Рука Черного Херувима мертво вцепилась в волосы, в мои волосы, никогда не знавшие тонзуры. Я не священник, я - лжесвященник, лжеклирик, лжебрат. Мне нет пощады, нет прощения...