Чтение 33–й страницы книги ~Ведьмин век~

Высокомерный вершитель судеб. "Шестьдесят два процента", "трид-
цать восемь процентов"... "Именно то, что тебе надлежит увидеть". По
какому праву он обращается с ней, как с лабораторной свинкой? Нет, как
с микробом. Как с болезнетворным микробом, а он - добрый доктор...

Приступ ярости оказался внезапным и беспричинным. Просто лопнул
тугой пузырь, вместилище ее потерь, унижений и страхов.

Кажется, ее зубы хрустнули. Кажется, глаза застлала красная пеле-
на; невероятно, как в одном человеческом существе может помещаться
столько ненависти. Непонятно, как она смогла вынести такое - молча и
неподвижно. Со стиснутыми зубами.

Но уже в следующую секунду она вцепилась в волосы сидевшего за
рулем мужчины.

Вернее, чуть было не вцепилась. Потому что в последний момент он
ушел в сторону, поймал ее руку и резко дернул на себя. Машина вильну-
ла; рука инквизитора обхватила ее за шею и вдавила лицом в твердое
плечо.

- Палач!..

Она рванулась. Машина вильнула снова; Ивге показалось, что сейчас
она кувыркнется вперед и упадет на руль, пробив ногами ветровое стек-
ло.

- Палач! Собака! Гад! Сволочь! Пусти-и...

Рот ее оказался зажат жесткой обшивкой сидения. Руки, взявшиеся
было царапать и рвать, ослабели от боли; боль была такая, будто голову
выворачивают из плеч, как пробку с бутылки.

- Палач!..

Машина замедлила ход, потом остановилась. Ивгу выпустили; прядь
ее рыжих волос зацепилась за пуговицу на его воротнике и, отпрянув на-
зад, она чуть не сняла с себя скальп. Так, что на глаза мгновенно на-
валились слезы.

- Всех вас, - прошипела она сквозь боль. - Всех вас, сволочей...
Ненавижу. Раздавить, как клопов... Палачи...

Она на минуту ослепла. Может быть, из-за пелены слез, а может
быть, у нее просто потемнело в глазах; дверца, на которую она навали-
лась в поисках выхода, вдруг поддалась, и Ивга вывалилась из машины -
на обочину.

Туман перед глазами разошелся. Специально для того, чтобы Ивга
увидела лежащий неподалеку камень; скрючившись от боли, подняла и
швырнула. Боковое стекло роскошной машины пошло сотней трещин, перес-
тало быть прозрачным, перестало быть стеклом; Ивга ощутила мгновенную
свирепую радость; камней больше не было, она набрала полную горсть ще-
бенки:

- Я... тебя... трогала? Я что-то тебе сделала?! Я преступница?
Воровка? Да я в жизни... и ты мне будешь указывать? Назару... Я что,
кому-то чего-то должна?!

На узкой дороге не было ни одной машины, только по шоссе, остав-
шемуся в отдалении, полз серый грузовик. Далеко в поле бродила бездом-
ная собака, а инквизитор стоял, оказывается, рядом, стоял, прислонив-
шись к капоту, и сверху вниз глядел на сидящую Ивгу.

- Я тебя не боюсь, - она бестрепетно посмотрела прямо в его су-
зившиеся глаза. - Я НИКОГО не боюсь. Понял, гад?

Инквизитор молчал.

Она с трудом поднялась - не хотелось быть перед ним как бы на ко-
ленях.

- Ты... мерзавец. Ты... ничего... а у нас бы сын родился! С Наза-
ром! Теперь уж все, теперь уж... ты рад? Что мы не будем... что у нас
не будет... никогда... что я теперь... ни-когда!.. А ты радуйся. Пото-
му что ты... Ты кого-нибудь когда-нибудь любил?.. Ты не умеешь, душа у
тебя налысо стрижена, под ноль...

Ей вдруг явственно, остро представилось утро с пятнами солнца,
лежащего на полу, с приглушенным звоном посуды, с жужжанием кофемолки,
с запахом молока. Она ощерилась, прогоняя видение; челюсти ее сводило
от ненависти. Как от неспелого, твердого крыжовника.

- Я же ничего не хотела! Ничего особенного! Только, чтобы меня в
покое... чтобы дали просто жить... миллионы людей спокойно живут! Но
вот какая-то мразь решила, что я так, червячок... Змеенышем уроди-
лась... Да?!

Ей казалось, что слезы на ее глазах вот-вот закипят. Такие они
были горячие.

- Только бы хватать... Давить, мучить... Принуждать... Паук пога-
ный. Палач грязный, вонючий. И предатель!..

Она сама не знала, откуда взялось это последнее слово - оно выс-
кочило, как по наитию. И в ту же секунду ей показалось, что лицо инк-
визитора дрогнуло. На мгновение; вдохновленная победой, она растянула
губы в свирепой ухмылке:

- А, не нравится? Правда - не сладенькая, да? Не мяконькая?..

Ей казалось, что по узкому темному лабиринту она проталкивается к
чему-то... к чему-то, чем она сможет ранить его по-настоящему. Даже,
может быть, убить.

- ...палач и предатель. Тебе еще отмстится! За то... за ТО, как
ты с ней обошелся!..

Она понятия не имела, о чем и о ком говорит. Но цель была рядом -
инквизитор побледнел; ох, как он побледнел - Ивга и не думала, что это
возможно...

- Да! Ничего тебе не забудется, потому ты и садист ненормальный,
потому тебе пытать - одна радость в жизни... которая осталась... Ты
даже тех баб, - она захлебнулась, но продолжала, - тех баб, в притоне
своем... на сексодроме... ты их мучил, да? Как крыс? Тебе иначе без
удовольствия, да?!

Кажется, она нащупала в нем живое место. Теперь ей хотелось его
ДОСТАТЬ; ей так сильно этого хотелось, что на языке неожиданно рожда-
лись слова, до которых она в нормальном состоянии не додумалась бы ни-
когда в жизни:

- Тебе любить - нечем! Потому что любят не тем, что в штанах... А
душой, а твоя душа голая, кастрированная! Потому ты и женщин мучить
взялся... Потому что... помнишь - тебе было приятно тогда, когда ОНА
умирала! Ты понял, как это сладко, когда...

Он не шевельнул и бровью, только зрачки его вдруг расширились - и
она получила удар. Да такой, что потемнело в глазах, голос мгновенно
сорвался от крика, а на свитер хлынула кровь из носа. Теплая жидкость
на губах, на руках...

Она боялась крови. От одного вида ее теряла сознание; на этот раз
мягкий обморок был во спасение. Она очнулась через минуту, лежа лицом
в траву; ее голова была, как футбольный мяч, по которому колотят де-
сятки ног, обутых в бутсы. В ушах звон и крики трибун, и рев, и апло-
дисменты...

Она заплакала. Не от жалости к себе - просто от невозможности
терпеть всю эту боль. И души и тела...

Потом сквозь шум стадиона, существующий только в ее воображении,
пробился шум мотоцикла. Стих, уступая место озабоченному голосу:

- Господин, может, помочь?

Спокойный голос в ответ. Абсолютно бесстрастный, четко произнося-
щий каждое слово... но Ивга не может понять, о чем речь.

- Так на спину же надо... Лицом вниз - так еще хуже будет...

Снова спокойный ответ... с еле слышной ноткой раздражения. Или ей
мерещится?

- Хорошо, господин... пусть поправляется...

Удаляющийся шум мотора. Трава под ее лицом теплая и красная - или
это тоже мерещится?..

Я - ведьма. Ведьмы ДОЛЖНЫ быть злыми.

Клавдий проводил мотоциклиста глазами. Подождал, пока зеленая
курточка, наполненная ветром, как пузырь, скроется за поворотом.

И еще подождал - пока пройдет дрожь. Даже руки трясутся, вот
пес-то... Сигарета вот-вот выскочит...

Он слишком хорошо о себе думал. Как о человеке с железными нерва-
ми, со стопроцентной защитой; ан нет, пришла случайная девчонка, паль-
чиком ткнула - и стоит Клавдий Старж на обочине, рядом со слегка поби-
той машиной, трясется и курит...

Ничего себе "случайная девчонка". Ничего себе случайные прозре-
ния. Вот так, играючи, не отдавая себе отчета, вычленить в его душе
самый больной, самый тяжелый груз... И превратить в оружие. Да в ка-
кое!..

Нет, она не поняла, что сделала. Ей просто хотелось уязвить -
что ж, она своего добилась...

Видывал он матерых ведьм, инициированных, опытных, во всеоружии
пытавшихся проделать с ним то же самое. Тогда он смеялся, обращая их
оружие против них же, сейчас...

Он не удержался и плюнул. Сбил плевком половину белых перьев оди-
нокого одуванчика, разозлился и плюнул опять, но на этот раз промазал,
и одуванчик так и остался - наполовину лысый.

Надо признать, что она на редкость мужественно все это вынесла.
Клавдий ударил, почти не сдерживаясь. Полностью потеряв над собой
контроль. Давно, давно, ох как давно его не щелкали по носу...

Ему вдруг захотелось сесть в машину, подкатить к желтому зданию и
вызвать патруль; вместо этого он подошел к лежащей Ивге и сел рядом.

Хорошая защита. Отменное здоровье. Кровь - ерунда. Просто кровь
из носа, и уже свернулась. Запеклась на рыжих волосах...

Он вдруг вспомнил, как в детстве простаивал часами у стальной ре-
шетки, в зверинце, у клетки с лисами. Единственный лисенок, родившийся
в неволе, грязное забитое существо, в которое чем только не бросали и