глубокого озера обязательно бывает дно... Иначе где бы спаривались раки?
затеяла драку с деревенскими мальчишками... Мать одного из них потом
приходила ко мне жаловаться - ты выбила ему два зуба... Или три, ты не
помнишь?
день, звал тебя то на рыбалку, то в лес, то еще куда-то... Помнишь?
рисунок разбудили давнее, притупившееся горе, и теперь Тория заново
переживала свою потерю.
снова взлетел с деловитым гудением.
привык считать его своим сыном... Да так ведь оно и было. Поверь, я и
сейчас горько жалею о вашей с ним неслучившейся жизни, о ненаписанных
книгах и нерожденных детях... Он был славным мальчиком, добрым и
талантливым, и гибель его нелепа, несправедлива... Но теперь представь
себе, ведь Солль... Знаю, тебе неприятно даже имя, но подумай, Солль мог
спрятать эту книгу, выбросить, отдать кухарке на растопку, продать,
наконец... Но он решил вернуть ее... мне, а через меня - тебе. Понимаешь,
какого мужества требовало это его решение?
Мужество - и теперешний Солль? Это нелепо, как...
неразборчиво бормоча под нос слова старой детской песенки:
обед..." - рука его резко опустилась на столешницу, будто желая
прихлопнуть муху. - Да, и здесь ты права... Но, раз мы вспомнили сегодня
Динара... Я, честно говоря, не думаю, что в подобной ситуации он стал бы
так упиваться своей ненавистью... Не могу себе представить. А ты?
а как еще тебя убедить? Тория вскочила, отбросив волосы за спину, и
заплаканные глаза ее встретились со спокойными глазами декана:
меня, не имеет права судить, поступил бы он так или иначе! Динар - мой...
И память о нем - моя... А этот... Солль... посмел... Он убийца, зачем ты
ему позволяешь... Видеть не могу, думать о нем не могу, знать о нем не
желаю... Как он мог... Коснуться... Смотреть... А ты...
строгом порядке; декан вздохнул и тяжело поднялся из-за стола.
бродячий котенок. Он обнял ее нерешительно, боясь обидеть - ведь она давно
уже не ребенок. Тория на секунду замерла, чтобы тут же и разреветься прямо
в черную хламиду.
устыдилась. Отстраняясь, сказала в пол:
был отважным подонком - теперь он подонок трусливый... Это же никак не
лучше, это хуже, отец... Место ему... не здесь... а... разве что среди
служителей Лаш!
тот из них, что был покрыт шерстью. Спросил негромко, не оборачиваясь:
все ли ему равно - одним бродягой больше, одним бретером меньше...
почему иначе... Я думаю, он правильно поступил... Случись мне встретить
его - пожала бы руку, клянусь.
дерись.
страстно мечтал встретиться со Скитальцем, и счастлив теперь, что встреча
не состоялась. Кто знает, тот ли он, за кого я его принимаю...
обернулась, будто намереваясь что-то сказать - но промолчала.
с потолка и раскатились по каменному полу.
напряженных, запутанных размышлений. Лис ненадолго уехал к родителям в
пригород, и Эгерт, целиком завладевший комнатой, то наслаждался
одиночеством, то от него же и страдал.
ощущать насилие - до поры до времени притупилась, спряталось, как жало в
пчелином брюхе. Эгерт радовался передышке - но твердо знал, что тягостная
способность не оставила его и еще проявит себя.
прочь - но мысли возвращались, вязкие, как размытая глина, и такие же
неопределенные. Утомленный борьбой, он брал в руки книгу о заклятиях и
садился к окну.
в скрипе ворота его отважный различит стоны и жалобы..."
ведут в бездну, и чудовища поселились на башнях, а кто посмотрит со стен
его - увидит вокруг смрадное пепелище, а кто пройдет по залам его - не
вернется более к людям..."
пересилило страх. Не имея сил видеться с деканом и не желая общаться с
товарищами-студентами, замороченный раздумьями и гонимый тоской, Эгерт
решился выбраться в город.
ощущениям. Минута проходила за минутой, город неспешно торговал, работал и
развлекался, но волны его страстей доносились до Эгерта редко и смутно.
Возможно, эти дальние отголоски были плодом Соллевой фантазии; как бы то
ни было, а Эгерт, слегка успокоившись, купил себе кремовое пирожное на
палочке и съел его со сладострастным аппетитом.
горбатом мостике, привалившись к перилам. Ему с детства нравилось смотреть
на воду - сейчас, следя глазами за медленно тонущей тряпицей, он вспомнил
мост за городскими воротами Каваррена, мутную весеннюю Каву и незнакомца
со светлыми прозрачными глазами, который, вероятно, уже тогда решил за
Эгерта всю его дальнейшую судьбу...
оторвавшись от перил, двинулся в обратный путь.
застелена была полами его просторного, почти совсем истлевшего плаща, а из
широкого рваного рукава неподвижно торчала сухая и черная, как мертвая
ветка, протянутая ладонь. Нищий сидел не шевелясь, будто уродливое
изваяние, и только ветер теребил седые волосы, полностью закрывающие лицо.
вокруг не было ни души, глухие стены лишены были окон, и протянутая ладонь
предназначалась разве что паре бродячих собак, бесстыдно предававшихся
соитию на самой середине улочки. Усилия нищего с самого начала были тщетны
- однако он сидел все так же неподвижно, будто высеченный из камня.
глядя и не задерживаясь; однако забытый на пустынной улочке старик с
протянутой в пространство ладонью чем-то задел Соллево сердце: возможно,
смиренным терпением, а возможно, самой обреченностью своей. Руки Солля
сами собой потянулись к кошельку; среди всего его состояния было две
золотых монетки, десяток серебряных и десяток медных. Эгерт выбрал медяк
и, превозмогая робость, шагнул к старику, намереваясь опустить денежку в
черную сухую ладонь.
улице разнеслось неожиданно громкое, пронзительное:
силой, что Эгерт невольно вскрикнул.
красным, деловитым лицом мясника. Нищий с необыкновенной ловкостью
пробежался свободной рукой по Эгертовой одежде, вцепился в кошелек и
сдернул его с пояса - похоже, старец был вовсе не так уж стар. Кошелек со
звоном перелетел в руки его компаньона, и только тогда Эгерт, обмерший от
страха, в панике попробовал вырваться.
ржавый нож. - Тихо, ш-ш-ш...
сдавленная спазмом, не могла набрать воздуха. Молодчик ловко накинул ему
на шею веревку, одновременно заламывая руки назад - даже младенцу ясно,
что в городе ограбленного лучше удушить, чтобы не опознал при случае.
Солль забился - но слабо, очень слабо, парализованный страхом.
Суворов Виктор
Никитин Юрий
Скальци Джон
Каргалов Вадим
Корнев Павел
Смит Кордвейнер