запястья, и она снова обернулась ко мне, и я увидел ее глаза, смотревшие
как-то сквозь меня -- ей, наверное, казалось, что рядом сидит сам великий
Сидо Перейра, и поэтому она не отняла руки, и острые лепестки селиора
царапали мне лицо; но мне было наплевать, за кого она меня принимает, потому
что наступило то, ради чего я пошел на предательство, на проклятье этого
дня, которое неминуемо настигнет меня где-нибудь на закате, но сейчас еще
был день, и мы сидели рядом, просто рядом для всех, кто мог бы увидеть нас,
но на самом деле мы были так близки, что между нашими глазами не было места
для взгляда, между нашими губами не было места для вздоха, между нашими
телами не было места для человеческого тепла...
успевал увидеть, услышать -- не успевал наглядеться, наслушаться. Но разве
это можно успеть? Я вдруг понял, что Гамлету уже все равно, быть ему самому
или не быть, а только бы всей силой своего ума, всей любовью своей и всей
своей жестокостью оградить от гибели эту тоненькую девочку, -- и он понимал,
что не в силах сделать этого; и тогда, не дожидаясь, пока это сделают
другие, он сам губил ее, поджигая ее крылья, и она сгорала, таяла, как
Снегурочка, и мы, замирая и цепенея, видели, как, не подчиняясь уже никаким
людским законам, трепещут, изгибаются ее руки, отыскивая воображаемые цветы;
и она скользила по сцене бесшумно и невесомо, словно уже плыла, словно уже
тонула; вот и последняя ее песня -- о нем же, все о нем, и уже совсем без
грусти, совсем спокойно, потому что где-то совсем близко -- соединение,
потому что:
ложь, и яд, и рапиры, и справедливая месть, которая ничего не могла
искупить.
и молча. Лакоста уже не было -- наверное, он видел нас и тактично исчез,
предоставив нам возвращаться в том же крошечном одноместном кораблике.
другого места в этой малютке и не было -- и думал, как же она простится со
мной; я ведь понимал, что нелепо и бессовестно было бы с моей стороны
пользоваться тем, что потрясло ее совсем еще ребячье воображение; что будь
на моем месте Лакост или даже Туан -- для нее не было бы никакой разницы.
заговорит. Нам осталось совсем немного -- несколько минут. А потом останется
несколько месяцев. А потом мы будем вместе, и это так же верно, как тогда,
когда я сидел на своем буе, не имея ни тысячного шанса на спасение -- и у
меня даже не возникало сомнений в том, что рано или поздно я вернусь на
Землю. И теперь будет так же. Ты -- моя Земля, мое счастье, и вся жизнь моя.
И что мне до того, что сейчас я не нужен тебе. У нас с тобой еще все
впереди... Если только там, куда я возвращаюсь, ничего не произошло за эти
несколько часов. Но ничего не могло произойти. Что -- несколько часов перед
целым годом? Ничего не могло произойти. Ну, вот и мои горы. Скажи мне на
прощанье несколько вежливых, ничего не значащих слов. Они действительно
ничего не будут значить после тех минут, когда я держал твою руку и смотрел
на тебя -- на вторую Илль, прячущуюся под белокурым париком датчанки. Ну,
придумывай же эти слова -- вот ведь и синяя долина Егерхауэна.
возвращался после наших встреч в Хижине. Илль повернулась ко мне, тихонечко
вздохнула, как тогда, в самый первый раз, и сказала:
люблю тебя, Рамон.
скажет, что это не так. Она перепутала. Пошутила. Сошла с ума. Но я увидел,
что это -- правда, но только ничего больше не будет и она не переступит того
заколдованного круга, которым сама себя очертила.
Теперь?
другой нащупал кнопку вертикального полета. Нас швырнуло об стенку, и
мобиль, задирая нос кверху, полез в высоту. Четыре тысячи метров... Пять...
Пять с половиной... Мы задыхались. Мобиль шел почти вертикально, и
волей-неволей я ее выпустил. Она вскинула руки к пульту, и мобиль, описывая
плавную дугу, помчался куда-то на юг на самой дикой скорости. Теперь мы шли
вниз, и сквозь прозрачное янтарное дно я видел, как мелькают смутные контуры
лесов, городов и озер. Илль теперь тоже сидела на полу, опираясь плечами на
сиденье и запрокинув голову, и мне казалось, что она уплывает от меня по
стремительно мчащемуся потоку, и я вижу мельканье причудливого дна, тянущего
ее к себе.
это я позволю тебе уплыть от меня.
я... и чего хочешь ты. Не вырывайся. Я буду груб. Я знаю, что ты сильнее
меня. К чертям всех хрупких и беззащитных. С тобой можно только так. Ты ведь
сама этого хочешь.
Почти год назад. Я прилетала к отцу и видела тебя. Я только видела тебя. Не
целуй меня. Мне нужно только видеть тебя.
никто больше!
следа. И еще я понял, что мои губы были первыми, и огромная нежность к этим
тихим рукам, зацелованным мною, поднялась и переполнила меня. Я приподнял ее
и прижал к себе.
нежность будет моим последним разумным, человеческим ощущением. -- Моя Илль.
Моя.
люблю тебя.
своими губами и целовал их, пока хватало дыхания. Но когда его не хватило, я
услышал:
за тобой. Корабль шел до тех пор, пока не почувствовал излучения. Тогда они
вернулись, и... Теперь очередь Саны.
благодарности за то, что я сделала.
накренился, помчался еще быстрее. Я не знаю, сколько мы летели. Наконец, он
скользнул вниз и остановился.
сказала.
сторону. Я поднялся и пошел к дому.
что сказать! Я стоял и разглядывал ее. Даже не ее. Платье. Она надела самое
богатое. Прическу. Она выбрала самую изящную. Она всегда умела убирать свои
волосы. Тяжелые, с матовым отливом, волосы. Волосы цвета... Педеля.
всегда. Как это сказала Илль -- чувствовать благодарность. Я буду
чувствовать благодарность. Какое хорошее слово! Оно исполнено уважения и
совсем не обязывает к любви. Я наклонил голову. Мне не хотелось, чтобы она
Чернецов Андрей
Афанасьев Роман
Пехов Алексей
Посняков Андрей
Херберт Фрэнк
Лукин Евгений