Чтение 33–й страницы книги ~Сто полей~

отдает ее. Учинивший насилие бедняк опять-таки норовит продать свою землю
могущественному человеку и получить ее обратно в пользование. Воистину,
как говорит советник, одни утрачивают свободу, чтобы защититься от
насилия, другие - чтоб иметь возможность творить его безнаказанно.

Король слушал дела в необыкновенно дурном настроении. Советника
Арфарры все не было. Истцы и соприсяжники бранились, изворачивались,
благоговейно разглядывали роспись на потолке и лгали под сенью Золотого
Дерева так же нагло, как и под священной сосной.

Перед глазами короля вставал недавний любимый дружинник: родовое
кольцо на цепких пальцах, глаза синие и злые как море, красный волк на
боевом шлеме, и дыханье коня - как туман над полями. И кровь на плаще -
как багровый закат. Прав, прав советник: "Вы не на поединке! Вам не нужен
противник, вам нужен образ противника!"

Киссур Ятун явился в полдень со свитой. Огляделся вокруг и сказал:

- Однако, какая красота! Многое можно простить советнику Арфарре за
такую красоту!

Кречеты были, по наследству, членами королевского совета, но в знак
неповиновения в нем давно не сидели, и Киссур встал у стены, окруженный
вассалами.

Тут к нему подошел Белый Эльсил, боевой друг Марбода, и сказал:

- Я слыхал, что ты гадал на постороннем, и никто, кроме тебя,
постороннего не видел. И сдается мне, что это был не посторонний, а бес,
который позавидовал Марбоду. Боги любят лгать из зависти! И уже не раз
бывало с Арфаррой-советником, что род отсекал ветвь за ветвью, чтобы его
успокоить, и начиналось с того, что люди презирали род, а Арфарра потом
род истреблял.

Киссур ухватился зубами за свой палец и ничего не ответил. Только
через некоторое время промолвил:

- Однако, что за привычки у чиновников империи? Приговоренные пришли,
а палач опаздывает!

И, действительно, советника Арфарры все еще не было.

Господин Даттам, извещенный о готовящемся, тоже явился в залу и
заметил там, как ни жался тот в угол, одного хуторянина, некоего Зана
Дутыша, в желтом кафтанчике с изодранными локтями и в конопляных туфлях.
Тут Даттам понял, что Арфарра знает о Дутыше все, и велел принести ларец с
бумагами, из-за которых вчера не спал; если Дутыш будет жаловаться сразу
после суда над Кукушонком, лучше отдать и не связываться...

А Клайд Ванвейлен стоял, окруженный горожанами. Главный интерес суда
для горожан был такой, что вчера торговый человек утер нос знатному
мерзавцу, а сеньоры тут же стали говорить, что это можно было сделать
только колдовством. Точно такие же слухи распускались и о битве у Козьей
Реки, когда "третьи стали первыми". Стали, и вот как: первые два ряда
рыцарей испугались и убежали, городская пехота пропустила их сквозь щели,
врылась в землю острыми концами щитов и выиграла битву.

Горожане были люди рассудительные, колдовства не терпели. При
Ванвейлене был адвокат и семьдесят два соприсяжника, готовых клясться
вместе с ним, что Сайлас Бредшо - не колдун, и никакого колдовства не
было.

Наконец явился советник Арфарра.

Киссур Ятун и Арфарра-советник вышли перед королем и стали друг
против друга, один - на яшмовом поле, а другой - на лазуритовом. Каждому
под ноги положили стрелу-громотушку, чтоб они говорили только правду.

Киссур Ятун был в бирюзовом кафтане с золотым шнуром по вороту и
рукавам. На пластинах боевого панциря были нарисованы пасти и хвосты, и
такие же пасти и хвосты, только серебром, были на коротком плаще. Сапоги у
него были высокие, красные, а рукоять меча и ножны отделаны жемчугом и
нефритом. Арфарра-советник был в зеленом шелковом паллии, глаза у него
были не золотые, а розоватые, и было видно, что всю ночь он не спал.
Киссур Ятун погляделся в зеркало, усмехнулся и сказал соприсяжнику:

- Я одет достойно, как кукла на ярмарке, а он - скверно, как
кукольник.

Тут Арфарра-советник заведенным чином начал обвинять Марбода
Кукушонка в похищении и увечьях, нанесенных свободному человеку,
послушнику Неревену.

Первым его свидетелем был Клайд Ванвейлен. Ванвейлен взял, как было
велено, священный треножник и рассказал, как его друг увидел в храме
разбой и поспешил на помощь. А кого, почему били - откуда им знать?

- А что он делал у храма? - спросил король.

- Шел молиться, - удивился Ванвейлен.

Король нахмурился. Вчера заморский торговец не был столь богобоязнен!
Вспомнил следы: врет, на треножнике врет! Тысячу, тысячу раз прав
советник: надо, надо искоренить нелепые суды, и соприсяжников, и судебные
поединки, и ввести правильное слогоговорение, с защитой и обвинением, с
юридическим разбирательством и пытками.

А Киссур Ятун улыбнулся и сказал, как велела старая женщина:

- Вы, Арфарра-советник, ошиблись в обвинении! У меня есть семьдесят
два соприсяжника, что король называл вас хозяином Неревена, и мальчик
носит на руке железное кольцо. Стало быть, он ваш раб, и нельзя обвинять
моего брата в похищении свободного человека!

Тут Арфарра сказал, что Неревен - вейский подданный, а в империи
рабов нет, а Киссур Ятун поглядел на бывшего наместника и сказал,
улыбаясь:

- А я скажу, что в империи нет свободных.

Советник слегка побледнел.

А Киссур Ятун продолжал:

- А еще у меня есть семьдесят два соприсяжника, что Неревен - не
только раб, но и колдун. И в свидетели того я беру следы Сайласа Бредшо,
которого поволокло к храму с такого места, от которого он не мог слышать
происходящего. И еще другое колдовство было в этом деле, и свидетель тому
- клинок моего брата, оплавленный, а не разрубленный.

Клайд Ванвейлен закрыл глаза и подумал: "Ой, что сейчас будет!"

А дядя короля, граф Най Третий Енот, наклонился к старому сенешалю и
зашептал, что Киссур Ятун, видно, решил драться до последнего, но все же
придется ему сегодня уйти отсюда или без брата, или без Мертвого Города.
Король услышал, как они шепчутся, и ему послышалось: "Киссур решил драться
до последнего, и конечно, нам придется рассказать о том, что меч
раскололся из-за того, как король разбил хрустальный шар". Тут король, в
нарушение всех приличий, подошел к советнику и спросил тихо:

- Что же, доделали вы гороскоп?

- Нет, - ответил Арфарра-советник.

Король вернулся на возвышение, взял в руки серебряную ветвь:

- Нехорошо королю брать назад свое слово, и если я называл мальчика
рабом господина советника, - так тому и быть. И так как мальчик жив и
здоров, то за посягательство на чужое имущество род Кречетов должен
уплатить владельцу денежный штраф.

И если бы мальчик был крепок и высок, и пригоден в качестве боевого
вассала, то по законам наших предков за него полагался бы штраф в десять
золотых государей, а если бы он некрепок, но знал ремесло доезжачего или
псаря, или другое ремесло, необходимое в знатном доме, то он стоил бы пять
государей. Но так как он некрепок и не учен нужным ремеслам, а умеет
только читать, рисовать и вышивать, за него полагается штраф в три
ишевика. Есть ли еще обвинения?

Арфарра-советник посмотрел на короля, потом на Киссура Ятуна, потом
обвел глазами залу и сказал:

- Я не вижу смысла в других обвинениях.

Сошел со стрелы и сел на свое место в совете. Най Третий Енот
обрадовался и громко сказал:

- Кто смеет говорить, что король привержен законам империи, где не
различают господина и раба!

Это многие услышали.

А в дальнем конце залы стоял хуторянин Зан Дутыш, в латаном кафтане с
капюшоном и в конопляных башмаках. Он понурил голову и сказал: "Если
государь нарушает законы, вряд ли другие станут их соблюдать".

Его, однако, мало кто слышал, он повернулся и ушел.

Киссур Ятун поклонился королю и потом подошел к советнику. В руках он
держал шелковый мешочек, вышитый золотой гладью.

- Три золотых государя, - сказал он, - такой штраф причитается с
горожанина или торговца. Наш род - старейший в королевстве, и мы платим
тридцать золотых.

Арфарра встал и с поклоном принял мешочек. Дело было закончено. И
многие поразились великодушию, с которым король не стал поднимать вопроса
о поединке.

Тут выступил вперед господин Даттам:

- Умоляю о милости, - сказал он и протянул ворох разноцветных бумаг.

Король листал бумаги. В первой речь шла о поместье Гусий Ключ,
жалованном храму три года тому назад. Храм тогда же отдал поместье Зану
Дутышу в лен. Теперь, судя по грамоте, храм уступал Дутышу поместье в
полную собственность.

Во второй грамоте, писанной через день, - надо же, как переменчив
нрав покупателя, - оный Дутыш продавал означенное поместье господину
Даттаму. А в третьей грамоте, меченой следующим днем, Дутыш смиренно
просил Даттама, чтобы земля, которую он продал вейцу и за которую,
согласно свидетелям, получил сполна деньги, была отдана из милости Дутышу
в пользование.

Кроме Гусьего Ключа, Даттам заплатил, судя по грамотам, еще за три
поместья, - и тут же, как человек, безусловно, щедрый, спешил даром