стариной. Вообще все снасти главного желоба поразили Кудыку своей
древностью и в то же время какой-то прочностью, основательностью. Было
в них что-то от столетнего замшелого колодца на капище, столь хорошо
знакомого и самому Кудыке, и тем более Ухмылу...
главный желоб обрывается тупиком, причем глухая стена тупика выглядит
куда новее, нежели все остальное на извороте.
приметную эту стену. - А за ней-то что же?..
ней... Тот же самый ров, только заброшенный...
своей простотою. Но на самом-то деле просто красовался слегка перед
новичком...
удовольствия. - Словом, когда мы еще преисподнюю с греками делили...
этого не видал, не слыхал, и даже на свет о ту пору не рождался... А
уж ты - тем паче... Давно. Сразу после того, как мы от греков
отложились...
вдруг легкий ласковый звон. Потом возникло из этого звона суровое
шамканье старого Пихто Твердятича: "А не надо было греков пущать в
государствие... Знаешь, почему их греками зовут? Грешные потому
что..."
Деревня, деревня, голова тетерья... Ну, ясно, вам же наверху даже и
этого знать не положено... Мы ж ведь с греками когда-то одной страной
были... И солнышко у нас было одно. То есть я что разумею-то? В
небесах одно. А под землей их, наверно, изделий семь с запада на
восток катали, ежели не больше... Во-от... А мы, стало быть, с дура
ума возьми да и отделись. Своей головой, стало быть, жить захотели...
Три солнышка себе выговорили...
смолкло, а взамен зазвучал внятный ликующий вопль Шумка: "Было оно
тресветлым!.. А теперь двусветлое!.. Сами сочтите..."
лоботесы... Кинули да не докинули. Целого города как не бывало...
Единым махом...
разбившись, повалилась набок. Перед глазами проступили горбатые
оземленелые развалины мертвого города Сволочь-на-Сволочи, тянущиеся на
многие переклики чуть ли не до самой Ярилиной Дороги...
мигом подбирая лампу. - Расколотишь - ключник новую не выдаст!.. Ишь,
обдряб! Баба, что ли?.. Нас-то, чай, с тобой пока солнышком не
накрыло?..
прошевелил. Но Ухмыл понял.
надо было точнее, вот и весь грех!.. Это волхвы уж потом смекнули
объявить: за грехи, мол... И благо еще, что смекнули. А то, брат,
такая бы наверху смута заварилась - страсть да и только!..
сотника Нажира Бранятича повелел зычно:
бежал, отчаянно подавая запретительные знаки лампой. С той самой
стороны, куда Завид Хотеныч настрого запретил ходить Кудыке...
громоздилось готовое к дальнейшей прокатке солнышко, и оказался рослым
немилорожим детиной неопределенных лет.
просит... приостановить... прогон...
пыльных сводов, прокатился над обоими рвами.
зимушка опять наверху настанет...
Завида Хотеныча. Повернулся к Чурыне, процедил: - Если Лют Незнамыч
просит, знамо дело, повременим... Только задержку спишем на вас,
уразумел?
Не на вас же...
Незнамыч велел ров обыскать... Может, он во рву где-нибудь залег...
подпрыгнет... Не по обломку, чай...
устами, Ухмыл, да мед пить... Там такой, оказывается, дурак, что
переезжать - себе дороже...
земля дрогнула. Оба подземных прохода лениво колебнулись, как
отражение в воде. Полые недра наполнились гулким рычанием. Сверху на
Кудыку пролилась струйка пыли вперемешку с мелкими камушками, и
древорез приужаснулся, представив на миг всю толщу земную над
нечесанной своей головушкой.
и вдруг с державной медлительностью двинулось, пошло самокатом по
главному рву, тяжко ударяя броневой латкой о дубовые ребра и с каждым
переплевом пути наращивая прыть.
Бранятич, но голос его потонул в победном мерном грохоте.
главного рва. Чурыня подскочил к сигнальной веревке и отчаянно
задергал ее, давая знать по прогону, что светлое и тресветлое наше
солнышко вырвалось на волю.
Бранятич плюнул и махнул рукой.
ответчики!.. - Покачал головой, хмыкнул. - И надо ж ему было хвостом
плеснуть!.. Вот ведь подгадал...
прозорливый. За два дня работы грузчиком синеглазый красавец Докука и
впрямь многое углядел и многое понял, причем первая открывшаяся ему
истина заключалась в том, что разницы между жизнью и смертью никакой
нету. Вот все вокруг говорят: ты, мол, живой, просто-де под землю
угодил... Так это что, по-ихнему, жизнь, что ли?.. Косточки ныли,
жилочки тянулись... Девки тутошние, что на раскладке, решительно
Докуке не нравились: бледные какие-то все, чумазые, ухватить не за
что...
драгоценностью не показался, поэтому поселить его решили отнюдь не в
отдельной клетушке, как некоторых, а - жутко молвить! - в мужском
общежитии. Докука инда обмер, услышав. Вспомнилось вдруг, что как раз
за подобные дела и был сожжен дотла ясным солнышком целый город -
Сволочь-на-Сволочи [Согласно летописцу - за мужеложство горожан (прим.
ред.).].
содроганием подумал, а просто обширным подвалом, уставленным лавками
для спанья и личными сундучками...
в отхожее место, называемое здесь весьма ласково и почему-то
по-гречески - "параша" [Параскева, Прасковья (греч.) - женское имя,
дословно - украшенная.], а сам шасть за косяк - и был таков. Вместе с
лампой.
огромную бесконечную в обе стороны пещеру с полукруглым рвом на дне.
Одолев ров, двинулся влево, потом вернулся, поискал обратного пути, не
нашел и остановился, шибко озадаченный.
почувствовал наконец щекой легкий сквознячок. Веяло, как выяснилось,
от стены - из узкой щели в рост берендея. Докука сунулся в тесное это
Черепнин Владимир
Глуховский Дмитрий
Роллинс Джеймс
Лондон Джек
Самойлова Елена
Конан-Дойль Артур