Чтение 33–й страницы книги ~Холодные берега~

можно и вторую ночь в дороге провести.

-- Значит, решено.

Рууд махнул рукой возницам, те стали распрягать коней.

-- Ты знаешь, где здесь можно хорошо поесть и отдохнуть? -- спросил
он.

-- Конечно. Идем, святой брат. Вот только...

Он смотрел на меня, ожидая продолжения.

-- Не стоит ли нам переодеться? Святой паладин, да в компании с
миссионером -- не самое обычное зрелище.

-- Ты опять предлагаешь таиться, брат Ильмар?

-- Даже Сестра не пренебрегла одеждами рабыни, когда пришла
Искупителя увидеть...

-- А что ей сказал Искупитель, помнишь? "По душе своей выбираешь
одеяния. Сбрось чужое с себя, будь той, кем была."

Мне ли тягаться со священником в знании святых книг?

Я склонил голову.

-- Твоя воля, брат. Идем.

Такая досада меня взяла, что повел я его в самое людное и знаменитое
место Брюсселя -- к статуе Жаннеке-пис. Конечно же, на улицах на нас
смотрели. В первую очередь -- на Рууда. Иногда к нему подходили,
склоняли голову, и брат Рууд смиренно благословлял верующих.

В тени его популярности, за роскошью алого плаща, я совсем терялся.

Ох, беда!

Видно, Рууд и впрямь был смиренный брат в большом храме. И вдруг --
пришла удача в моем лице. Само собой так вышло, из-за требований
секретности, из-за наказа Пасынка Божьего -- лишним людям об Ильмаре не
говорить, из-за слабости и болезности епископа, неспособного самолично
со мной в Урбис отправится.

Вот и сложилось.

Получил брат Рууд, считай от самой Сестры, соизволение делать, что
хочешь. Мирские радости -- одно, Сестра против глотка доброго вина или
вкусного обеда никогда против не говорила. А вот гордыня... гордыня, она
похуже пьянства будет. Кто ей поддался, тому успокоится тяжело.

Шел брат Рууд впереди меня, касался смиренной ладонью калек, гулящих
девиц, добропорядочных бюргеров, малых детей, опрятных старушек, мудрых
старцев, грязных нищих, воспитанных юношей, нарядных красоток. Раздавал
благословения... ну, не всем подряд, но каждому, кто попросит.

Хорошее дело?

Только вот каждому хорошему делу надо время и место знать. На
пылающий дом воды плеснуть -- благо, на утопающего -- насмешка и
преступление.

Но я молчал. Только иногда говорил брату Рууду, куда сворачивать --
город он плохо знал. Вышли мы на площадь, к фонтану, сели на открытой
площадке "Снежной страны" -- ресторанчика с хорошей руссийской кухней.
Прислуга здесь ходила в меховых шапках и долгополых красных рубахах, на
манер жителей Ханства. Правда в самой Руссии я такие одежды встречал
редко, праздничные они, наверное.

Брат Рууд принял от официанта меню, отпечатанное роскошно на бумаге,
глянул на меня. Взгляд был смущенный. Не знал он, что здесь стоит брать,
а чего поостеречься.

-- Принеси нам, любезный, -- сказал я пареньку, -- борща. Потом --
бешбармак и пельмени. Бутылку водки с ледника, обычной, не клюквенной, и
соленых грибов.

Парень кивнул, по руссийскому обычаю ладонь к сердцу прижал, на кухню
двинулся. Вскоре подали борщ -- он всегда в огромном котле стоит
готовый, -- тарелки с рубленой вареной бараниной, вазочку со злой
горчицей, черный хлеб.

С любопытством поглядывая на меня брат Рууд принялся за еду. Доев
борщ, признал:

-- Варварская кухня приятна.

-- Эх, жаль Китай далеко, -- вздохнул я. -- Ты бы попробовал, брат,
что желтолицый народ готовит.

-- Вкусно? -- полюбопытствовал Рууд.

-- Да. Только непривычно. Они и змей едят, и крыс, и насекомых...

Лицо святого паладина дрогнуло, и я замолчал.

-- Надеюсь, здесь ничего такого нет?

-- Нет, -- поспешил я его успокоить. И без того народ вокруг
любопытные взгляды исподтишка бросает, а уж если паладину дурно станет,
и заблюет он ресторан...

Утолив первый голод, мы расслабились. Дурные мысли у меня стали
проходить. В конце концов, из кольца стражников выбрались! Кто нас
теперь остановит?

На площади, у фонтана, ребятня играла. Бросалась камешками в
Жаннеке-пис, пятое столетье занятую своим делом. Скульптура была глупая,
и в чем-то даже неприличная, только горожане ее любили всем сердцем.
Легенда гласила, что в старые времена, когда Европу еще сотрясали
настоящие войны, к Брюсселю подступил враг. И прокрался бы незамеченным
мимо задремавшей стражи, если бы не маленькая девочка, вышедшая по нужде
-- иногда прибавлялось "по нужде, Сестрой посланной!", и заметившая
врагов.

Легенда была глупая. Ну что это за враг, если вся его сила в
скрытности, и одна маленькая девочка способна весь город разбудить?
Шайка воровская, а не враг... Да и с чего вдруг ребенок врагов углядел?
На стену, что ли, девочка поднялась свои дела делать? Как-то неудобно
это для женского пола...

Да и скульптура -- так себе. Уж могли бы свою героиню изобразить в
тот миг, когда она тревогу поднимала, а не перед тем! И уж тем более --
обошлись бы скульптурой, зачем в фонтан ее было превращать?

Но в каждом городе свои обычаи. Вот и стояла, точнее -- сидела
мраморная девочка посреди фонтана, вымученно улыбаясь горожанам.

-- Глупая скульптура, -- вдруг сказал Рууд.

Я кивнул. Умен святой брат, разделяет мои мысли.

-- В хрониках сказано, что на самом деле это был мальчик, -- объяснил
он. -- И вовсе он не поднимал тревогу, а просто затушил фитиль у бомбы,
под казарму заложенной.

Вот оно как...

-- Причем -- сделал он это случайно... -- добавил брат Рууд, и впился
взглядом в приближающегося подавальщика. На руках у того исходил паром
огромный противень, заваленный мясом и вареным тестом.

-- А почти все подвиги, запомнившиеся на века, совершены случайно.

-- Да? Почему это? -- заинтересовался Рууд.

-- Чего же запоминать подвиг, который совершен великим и непобедимым
героем? Или победу, когда войско было неисчислимо? Тут ничего необычного
нет. И помнят такое только если рассказано о таком подвиге талантливо --
рассказ о подвиге запоминают, а не сам подвиг. А вот когда девочка вышла
по нужде -- и врага углядела, или когда человек пустил стрелу -- и
случайно попал в предводителя чужого войска... Или если помочиться, и
случайно затушить фитиль. Вот тут -- сразу запоминается.

Блюдо водрузили перед нами на стол. Брат Рууд поискал взглядом
приборы, недоуменно глянул вслед подавальщику.

-- Это полагается есть руками, -- пояснил я.

-- Варвары, -- вздохнул Рууд. Но за еду все же принялся.

Глава пятая, в которой я узнаю, кого боятся святые паладины, но все
еще не знаю -- почему.

После сытного обеда брат Рууд расслабился. Его больше не тянуло
бродить по улицам, он готов был сидеть у неправильного фонтана с
неправильной скульптурой и пить крепкий русский чай -- до которого
оказался большим охотником.

Я был доволен. Не стоит лишний раз показываться. Все равно, конечно,
слухи по городу уже идут. И все же запоздалая осторожность лучше, чем
никакая.

-- Ильмар, скажи мне, смиренному служителю Сестры... -- начал Рууд.

Как он полюбил подчеркивать свое смирение, едва накинул алый плащ!

-- Что движет тобой в жизни?

-- Что?

Вот такого вопроса я не ожидал.

-- В чем ты видишь смысл существования?

-- Ни в чем особенно, святой брат. Уж если дана жизнь милостью
Господней -- так живи. Грешить не греши, или хоть поменьше греши... Вот
и все.

-- Так живут дикие звери! -- брат Рууд твердо вознамерился наставить
меня на путь истинный.

-- Прости, святой брат.

-- Сестра простит, -- буркнул Рууд недовольно. -- Есть две стези в
жизни. Одна -- набивать брюхо, тешить похоть, гордыню до небес
возносить. Это и есть животная жизнь, от которой нас Сестра с
Искупителем отучили!

-- Что-то не помню я зверей, которые гордыней страдают...

Но святой паладин на эти слова внимания не обратил.

-- А есть путь второй, человеческий. Пороки изгонять, душу смирять, к
Божественному лику приближаться.

Я молчал. Не понимал, к чему он клонит.

-- Есть в тебе зерно, Искупителем посеянное, -- сообщил Рууд. -- Ты
ведь грешник, большой грешник. Но порой к правде обращался -- свитки
святые храмам жертвовал...

-- Это... Рууд, да я всего раз так поступил. Да и то потому, что
прибыли от них не ждал...