оглядывался назад, разглядеть это в темноте глазам пастуха не удавалось.
гигант все так же далеко от него. Но словно невидимая длань скользнула по
его глазам, раскрывая их - и аркадянин обнаружил, что стоит прямо перед
троном. Каждая из золотых сандалий гиганта была больше человека во много
раз. Калхас не поднимал взора, он боялся, что один вид того, кто восседает
на солнечном свете, раздавит его как муравья. А когда он заметил, что
гигант перешел в движение - отпрянул в ужасе, закрывая руками голову.
пропал ужас, а глаза оказались в состоянии без страха взирать на гиганта и
- более того - видеть его всего. Лицо хозяина этого странного места
менялось, черты его смягчались и становились все более знакомыми.
мановением руки запретил ему делать это.
Олимпе.
самая сердцевина мира. Золотые чертоги - для Зевса, который правит.
Сердцевина мира - для меня, который предопределяет. Я - вестник, но я - и
тот, кто подает весть. Время верным псом бежит по моему следу. Зевс -
другой, но Зевс - это тот же я, и мое лицо, которое ты видишь сейчас,
далеко не единственное. Вот знание, о котором ты мечтал.
И я же привел тебя сюда. Ты услышал мой зов.
спасали жизнь Эвмену и Дотиму, я уверен, что это ты помог мне вернуть
Гиртеаду. Ты приблизил меня к событиям, от которых зависит судьба стольких
людей. Но я не чувствую себя избранным. Я по-прежнему ничего не понимаю и
не знаю своего предназначения. Каждый раз, когда Ты открываешься мне, я
оказываюсь в еще большей тьме и неведении. Вместо мудрости я нахожу в себе
растерянность. Твой смех не дает мне молиться о близких, а я желаю им
блага гораздо больше, чем себе. Но Ты обращаешься только ко мне. Зачем я
нужен Тебе? В чем моя цель?
покажется искушением, - глаза Гермеса по-прежнему оставались
безоблачно-ясными. - Отчего ты уверен, что знание Цели избавит тебя от
вопросов и мучений? Отчего ты думаешь, что мои слова хоть в чем-то будут
отличаться от того, что подсказывает тебе твой здравый смысл?
потомки Царя. Боги пекутся о справедливости, поэтому я и оказался рядом с
Эвменом. Возможно, они станут помогать ему еще каким-то образом. Но ныне,
чувствую, вокруг стратега сгущаются недобрые силы. Ясно, что мои
предсказания только помогают, но сами по себе принести победу не смогут.
Так где же тогда боги, Гермес?
которые только тем и занимаются, что журят напроказивших учеников. Нет,
пастух, Цель твоя не там, где ты ее ищешь. Она проще и лучше.
Гермеса стала более серьезной. - Не потому, что в тебе убавилось
благочестия. Просто ты стал видеть дальше. Поэтому постарайся понять: ты
должен взрослеть, быть мудрей, видеть дальше, любить жену, предсказывать
Эвмену, быть справедливым - вот твои цели.
слове? Не будет этого, да и невозможно. Ищи такое слово сам.
скрываешься от меня.
Калхасу.
ничего понять.
сердце не могут уравновесить друг друга. Что же, тебе было открыто все
необходимое. Смирись и поверь мне наконец... Не можешь? Ладно. К счастью,
на земле размышлять об этом тебе будет некогда.
происходит, многое должно произойти. Нам нужно прощаться. - Гермес взял
Калхаса за руку - от прикосновения его длани по жилам пастуха побежала
теплая, успокаивающая волна. - Твои упования на земле, поэтому не напрягай
мысль. Пусть все, что ты увидел, останется сном и пусть он занимает тебя
не более, чем любой другой.
солнцем лощина. Снизу доносилось торопливое лепетание ручья, луг на другом
ее берегу покрывало лиловое поле мака. Невысокие горы на горизонте
казались колеблющимися как медузы в истомленном жарой воздухе. Хотелось
укрыться в чаще сикомор, покрывавших склоны лощины, и заснуть - без тревог
и сновидений.
Цель.
лощину. У ног Гермеса, словно у ног обычного пастуха теснились овцы, а на
плечах лежал пушистый, белый ягненок. Над непокрытой головой бежала едва
приметная радуга. Калхас хотел позвать его; прощание и уход бога
показались гораздо более странными и тревожными, чем все, увиденное этой
ночью. Однако чья-то рука вцепилась в его плечо и потянула назад, в
темноту. Он пытался ее сбросить, но рука встряхивала пастуха и тащила
обратно, пока не швырнула на ложе.
уходит!
голос одного из слуг Эвмена. - Тебя зовет стратег.
медленно узнавая дом, в котором стояли они с Гиртеадой. Завеса из плотной
ткани скрывала от него жену. Аркадянин прислушался - оттуда доносилось
тихое, ровное дыхание: вторжение посланника ее не разбудило.
несколько больших глотков из чаши, стоявшей у изголовья. Вода показалась
сладкой и приторной. Тогда аркадянин плеснул ее остатки себе на лицо.
забыл снять, придя с пира, и накинул сверху длинный теплый плащ.
шатер Александра, замерла под пустым холодным небом. Над крышами
поднимались белесые прозрачные облачка дыма. Звуки распространялись так
ясно, что Калхасу казалось, будто он слышит потрескивание сучьев под
лапами охотящейся в горах рыси.
сотрясать крупная дрожь. Он проклинал вчерашний пир и церемониальные
одежды. Надо было задержаться и натянуть походные варварские штаны.
заметил персов Певкеста и людей других сатрапов. "Что могло произойти? -
подумал он. - Я спал меньше одной ночной стражи". На самом пороге Калхаса
догнало удивительное четкое воспоминание о жаркой, спокойной лощине, в
которую спускался Гермес. Он запнулся, горло сжало в болезненном и
недоуменном спазме. Но шедший позади посланник налетел на него и оба
ввалились в прогретый жаровнями, пропитанный винным духом шатер.
Александра стояло девять кресел и центральное занимал мрачный Эвмен.
Иероним, Филипп, еще несколько военачальников стратега, сумрачно
поглядывая по сторонам, стояли за его спиной.
Красные, набухшие глаза смотрели на стратега без всякого дружелюбия.
Последним появился Певкест. Он вышел из боковой комнаты, утирая рот
влажной тряпкой. По измученному, серо-зеленому лицу персидского сатрапа
было видно, что тот только что пытался избавиться от груза в желудке.
Эвмен указал ему на свободное место рядом с собой. Певкест вместо того,
чтобы садиться, остановился и принял оскорбленный вид:
ответа, так как он, жалобно застонав, повиновался стратегу.
сатрапов, он поклонился, немного неуклюже и скованно, после чего
вопрошающе посмотрел на стратега.