Чтение 33–й страницы книги ~Отель "У Погибшего Альпиниста"~

из-за стола Луарвик Л. Луарвика, поставил его на ноги, и тот, меланхолично
дожевывая лимон, потащился за ним, заплетаясь башмаками.

За столом остался только Хинкус. Он сосредоточенно ел, словно
намеревался заправиться впрок и надолго. Кайса собирала посуду, хозяин
помогал ей.

- Ну что, Хинкус? - сказал я. - Поговорим?

- Это насчет чего? - угрюмо проворчал он, поедая яйцо с перцем.

- Да насчет всего, - сказал я. - Как видите, смотаться у вас не
получится. И на крыше вам больше торчать незачем. Верно?

- Не о чем нам говорить, - сказал Хинкус мрачно. - Ничего я по этому
делу не знаю.

- По какому делу? - спросил я.

- Про убийство! По какому еще...

- Есть еще дело Хинкуса, - сказал я. - Вы кончили? Тогда пойдемте.
Вот сюда, в бильярдную. Там сейчас солнышко, и нам никто не помешает.

Он ничего не ответил. Дожевал яйцо, проглотил, утерся салфеткой и
поднялся.

- Алек, - сказал я хозяину. - Будьте добры, спуститесь вниз и
посидите в холле, где вы вчера сидели, понимаете?

- Понимаю, - сказал хозяин. - Будет сделано.

Он торопливо вытер руки полотенцем и вышел. Я распахнул дверь в
бильярдную и пропустил Хинкуса вперед. Он вошел и остановился, засунув
руки в карманы и жуя спичку. Я взял у стены один из стульев, поставил на
самое солнце и сказал: "Сядьте". Помедлив секунду, Хинкус сел и сразу
сощурился - солнце било ему в лицо.

- Полицейские штучки... - проворчал он с горечью.

- Служба такая, - сказал я и присел перед ним на край бильярда в
тени. - Ну, Хинкус, что там у вас произошло с Барнстокром?

- С каким еще Барнстокром? Что у нас может произойти? Ничего у нас не
произошло. Я его и знать не знаю.

- Записку угрожающую вы ему писали?

- Никаких записок я никому не писал. А вот жалобу я напишу. За
истязание больного человека...

- Слушайте, Хинкус. Через час-другой прилетит полиция. Прилетят
эксперты. Записка ваша у меня в кармане. Определить, что написали ее
именно вы, ничего не стоит. Зачем же вы запираетесь?

Он быстрым движением перебросил изжеванную спичку из одного угла рта
в другой. В зале брякала тарелками Кайса, напевая что-то тонким фальшивым
голоском.

- Ничего не знаю про записку, - сказал наконец Хинкус.

- Хватит врать, Филин! - гаркнул я. - Мне все о тебе известно! Ты
влип, Филин. И если ты хочешь отделаться семьдесят второй, тяни на пункт
"д"! Чистосердечное признание до начала официального следствия... Ну?

Он выплюнул изжеванную спичку, покопался в карманах и вытащил мятую
пачку сигарет. Затем он поднес пачку ко рту, губами вытянул сигарету и
задумался.

- Ну? - повторил я.

- Путаете вы что-то, - ответил Хинкус. - Филин какой-то. Я не Филин,
я - Хинкус.

Я соскочил с бильярда и сунул ему под нос пистолет.

- А это узнаешь? А? Твоя машинка? Говори!

- Ничего не знаю, - угрюмо сказал он. - Чего вы ко мне привязались?

Я вернулся на стол, положил пистолет рядом с собой на сукно и
закурил.

- Думай, думай, - сказал я. - Быстрей думай, а то поздно будет. Ты
подсунул Барнстокру записку, а он отдал ее мне - этого ты конечно, никак
не ожидал. Пистолет у тебя отобрали, а я его нашел. Ребятам своим ты дал
телеграмму, а они не поспели, потому что случился обвал. А полиция будет
часа через два, самое большее. Понял, какая картина?

В дверь просунулась Кайса и пропищала:

- Подать чего-нибудь? Угодно?

- Идите, идите, Кайса, - сказал я. - Ступайте.

Хинкус молчал, сосредоточенно шаря в кармане, потом извлек коробок
спичек и закурил. Солнце пекло. На его лице выступил пот.

- Маху ты дал, Филин, - сказал я. - Перепутал божий дар с яичницей.
Чего ты привязался к Барнстокру? Напугал бедного старика до полусмерти...
Разве его приказали тебе держать на мушке? Мозеса! Мозеса надо было
держать! Олух ты царя небесного, я бы тебя в дворники не взял, не то что
такое поручение давать... И твоя шпана тебе это еще припомнит! Так что
теперь, Филин, тебе только одно и остается...

Он не дал мне закончить поучение. Я сидел на краю бильярда, свесив
одну ногу, а другой упираясь в пол, покуривал себе и при этом, дурак
этакий, самодовольно разглядывал струйки дыма в солнечном луче. А Хинкус
сидел на стуле в двух шагах от меня, и он вдруг наклонился вперед, поймал
меня за свисающую ногу, изо всех сил дернул на себя и круто повернул.
Недооценил я Хинкуса, прямо скажем, недооценил. Меня снесло с бильярда, и
я всеми своими девяноста килограммами, плашмя, мордой, животом, коленями
грохнулся об пол.

О том, что случилось дальше, я могу только догадываться. Коротко
говоря, примерно через минуту я пришел в себя окончательно и обнаружил,
что сижу на полу, прислонясь к бильярду, подбородок у меня разбит, два
зуба шатаются, со лба на глаза течет кровь, а правое плечо ломит
совершенно невыносимо. Хинкус валялся тут же неподалеку, скорчившись и
обхватив руками голову, а над ним, как Георгий Победоносец над поверженным
Змием, возвышался осклабившийся героический Симонэ, держа в руке обломок
самого длинного и самого тяжелого кия. Я утер кровь со лба и поднялся.
Меня пошатывало. Хотелось лечь в тень и забыться. Симонэ нагнулся, поднял
с пола пистолет и подал его мне.

- Вам повезло, инспектор, - сказал он, сияя. - Еще секунду, и он
проломил бы вам голову. Куда вам попало? По плечу?

Я кивнул. У меня перехватило дыхание, и говорить я не мог.

- Подождите-ка, - сказал Симонэ и выскочил в столовую, бросив обломок
кия на бильярд.

Я обошел стол и присел в тени так, чтобы видеть Хинкуса. Хинкус все
еще лежал неподвижно. Экий дьявол, а ведь посмотришь на него - соплей
перешибить можно... Да, джентльмены, это настоящий ганмен в лучших
чикагских традициях. И откуда, не понятно, они берутся в нашей
добропорядочной стране? И подумать только - ведь у Згута такой же оклад,
как у меня. Да его же озолотить надо!.. Я достал из кармана платок и
осторожно промокнул ссадину на лбу.

Хинкус застонал, заворочался и попытался встать. Он все еще держался
за голову. Симонэ вернулся с графином воды. Я взял у него графин, кое-как
добрался до Хинкуса и полил ему на лицо. Хинкус зарычал и оторвал одну
руку от макушки. Физиономия у него опять была зеленоватая, но теперь это
объяснялось вполне понятными причинами. Симонэ присел на корточки рядом с
ним.

- Надеюсь, я не перестарался? - озабоченно сказал он. - Времени
разбираться у меня, сами понимаете, не было.

- Ничего, старина, все будут в порядке... - Я поднял руку, чтобы
похлопать его по плечу, и застонал от боли. - Сейчас я его возьму в
оборот.

- Мне уйти? - спросил Симонэ.

- Нет уж, вы лучше останьтесь. А то как бы он не взял в оборот меня.
Принесите еще воды... на случай обмороков...

- И бренди! - с энтузиазмом сказал Симонэ.

- Правильно, - сказал я. - Мы его живо приведем в порядок. Только
никому не говорите, что случилось.

Симонэ принес еще воды и початую бутылку коньяку. Я разжал Хинкусу
рот и влил в него полстакана чистого. Еще полстакана чистого выпил я сам.
Симонэ, предусмотрительно запасшийся вторым стаканом, выпил с нами за
компанию. Потом мы оттащили Хинкуса к стенке, прислонили его спиной, я
снова облил его из графина и два раза ударил по щекам. Он открыл глаза и
громко задышал.

- Еще коньяку? - спросил я.

- Да... - сипло выдохнул он.

Я дал ему еще коньяку. Он облизнулся и решительно произнес:

- Что вы там говорили насчет семьдесят второй "д"?

- Там видно будет, - сказал я.

Он помотал головой и сморщился.

- Нет, так не пойдет. Мне бессрочная и так обеспечена.

- Wanted and listed? - сказал я.

- В точности так. У меня теперь только один интерес: уклониться от
галстука. И между прочим, все шансы у меня есть - к Олафу я отношения не
имею, сами знаете, а тогда что остается? Незаконное ношение оружия?
Ерунда, это еще доказать надо, что я его носил...

- А нападение на инспектора полиции?

- Так об этом и речь!.. - сказал Хинкус, осторожно ощупывая макушку.
- По-моему, там никакого нападения и не было, а было одно только сплошное
чистосердечное признание до начала официального следствия. Как ваше
мнение, шеф?

- Признания пока не было, - напомнил я.

- Сейчас будет, - сказал Хинкус. - Но вот в присутствии этого
физика-химика обещаете, шеф? Семьдесят вторую "д" - обещаете?

- Ладно, - сказал я. - Для начала будем считать, что имела место
драка на личной почве в состоянии опьянения. То есть это ты был в
состоянии опьянения, а я тебя урезонивал.

Симонэ заржал.

- А я что? - спросил он.

- А вы помогли мне справится... Ладно, хватит болтать. Рассказывай
Филин. И смотри, если ты хоть слово соврешь. Ты мне два зуба расшатал,