Чтение 33–й страницы книги ~Хищные вещи века~

природой - иллюзорной, конечно, - станут многообразнее, а связи с
обществом - тоже иллюзорным, но ведь он об этом не будет знать, - станут и
мощнее и плодотворнее. И не надо горевать о конце прогресса. Ты же знаешь,
все имеет конец. Вот кончается и прогресс реального мира. Раньше мы не
знали, как он кончится. Теперь знаем. Мы не успели познать всей
потенциальной яркости реального бытия, может быть, мы и достигли бы этого
познания через сотни лет, а теперь оно в наших руках. Слег дарит тебе
восприятие отдаленнейших потомков и отдаленнейших предков, какого ты
никогда не достигнешь в реальной жизни. Ты просто в плену одного старого
идеала, но будь же логичен, идеал, который тебе предлагает слег, столь же
прекрасен... Ведь ты же всегда мечтал о человеке с фантазией и гигантским
воображением...

...Римайер, сказал я. Если бы ты знал, как я устал. Мне надоело
спорить. Всю жизнь я спорю и с самим собой и с другими людьми. Я всегда
любил спорить, потому что иначе жизнь - это не жизнь. Но я устал именно
сейчас, и именно о слеге я не хочу спорить...

...Тогда иди, Иван, сказал Римайер.

Я вставил слег в приемник. Как и он тогда. Я поднялся. Как и он
тогда. Я уже ни о чем не думал, я уже не принадлежал этому миру, но я еще
услышал, как он сказал: не забудь только плотно запереть дверь, чтобы тебе
не мешали. И тогда я сел.

...Ах вот как, Римайер! - сказал я. Вот как это было! Ты сдался. Ты
плотно запер дверь. А потом ты писал лживые отчеты своим друзьям, что
никакого слега нет. А еще потом ты, поколебавшись всего минуту, послал
меня на смерть, чтобы я тебе не мешал. Твой идеал - дерьмо, Римайер. Если
во имя идеала человеку приходится делать подлости, то цена этому идеалу -
дерьмо. Именно так, Римайер. Так. Так... Я мог бы сказать тебе еще много,
слегач. Я мог бы еще долго говорить о том, что не так просто вырвать из
крови природное стремление каждого человека бороться с остановкой, с любой
остановкой, со смертью, с покоем, с регрессом. Твой слег - та же ядерная
бомба, только замедленного действия и для сытых. Но я не буду
распространяться об этом. Я скажу тебе только одно: если во имя идеала
человеку приходиться делать подлости, то цена этому идеалу - дерьмо...

Я взглянул на часы и сунул приемник в карман. Мне надоело ждать
Оскара. Я хотел есть. И еще у меня было чувство, будто я сделал, наконец,
в этом городе что-то полезное. Я оставил портье свой телефон - на случай,
если вернется Оскар или Римайер, - и вышел на площадь. Я не верил, что
Римайер вернется и даже что я когда-нибудь его увижу, но Оскар еще мог
сдержать свое обещание, хотя скорее всего его придется все-таки искать. И
искать его буду уже не я. И, вероятно, не здесь.

В кафе-автомате был только один посетитель: за столиком в углу,
обставившись закусками и бутылками, сидел смуглый, прекрасно, но нелепо
одетый человек восточного типа. Я взял себе простоквашу и творожники со
сметаной и принялся за еду, время от времени поглядывая на него. Он ел и
пил много и жадно, лицо его блестело от пота, ему было жарко в дурацком
лоснящемся фраке, он отдувался, откидываясь на спинку стула, и распускал
широкий ремень на брюках. При этом на солнце ярко вспыхивала длинная
желтая кобура, висящая у него под фалдами. Я уже доедал последний
творожник, когда он вдруг окликнул меня.

- Алло! - сказал он. - Вы местный?

- Нет, - сказал я. - Турист.

- А, значит, вы тоже ничего не понимаете...

Я сходил к стойке, сбил себе коктейль из соков и подошел к нему.

- Почему пусто? - продолжал он. У него было живое худощавое лицо и
свирепый взгляд. - Где жители? Почему все закрыто?.. Все спят, никого не
добьешься...

- Вы только что приехали?

- Да.

Он отодвинул пустую тарелку и придвинул полную. Потом он отхлебнул
светлого пива.

- Откуда вы? - спросил я. Он свирепо взглянул на меня, и я поспешно
добавил: - Если это не секрет, конечно...

- Нет, - сказал он, - не секрет... - И принялся есть.

Я допил сок и собрался было уходить, но он сказал:

- Здорово живут, собаки. Такая еда, и сколько хочешь, и все
бесплатно.

- Ну, все-таки не совсем бесплатно, - возразил я.

- Девяносто долларов! Гроши! Я за три дня съем на девяносто долларов!
- Глаза его вдруг остановились. - С-собаки, - пробормотал он, снова
принимаясь за еду.

Я знал таких людей. Они приезжали из крошечных, разграбленных до
полной нищеты королевств и республик, они жадно ели и пили, вспоминая
прокаленные солнцем пыльные улицы своих городов, где в жалких полосках
тени неподвижно лежали умирающие голые мужчины и женщины, а дети с
раздутыми животами копались в помойках на задворках иностранных
консульств. Они были переполнены ненавистью, и им нужны были только две
вещи: хлеб и оружие. Хлеб для своей шайки, находящейся в оппозиции, и
оружие против другой шайки, стоящей у власти. Они были самыми яростными
патриотами, горячо и пространно говорили о любви к народу, но всякую
помощь извне решительно отвергали, потому что не любили ничего, кроме
власти, и никого, кроме себя, и готовы были во славу народа и торжества
высоких принципов уморить свой народ - если понадобится, до последнего
человека - голодом и пулеметами.

- Оружие? Хлеб? - спросил я.

Он насторожился.

- Да, - сказал он. - Оружие и хлеб. Только без дурацких условий. И по
возможности даром. Или в кредит. Истинные патриоты никогда не имеют денег.
А правящая клика купается в роскоши...

- Голод? - спросил я.

- Все что угодно. А вы тут купаетесь в роскоши. - Он ненавидяще
посмотрел на меня. - Весь мир купается в роскоши, и только мы голодаем. Но
вы напрасно надеетесь. Революцию не остановить!

- Да, - сказал я. - А против кого революция?

- Мы боремся против кровопийц Бадшаха! Против коррупции и разврата
правящей верхушки, за свободу и истинную демократию... Народ с нами, но
народ надо кормить. А вы нам заявляете: хлеб дадим только после
разоружения. Да еще грозите вмешательством... Какая гнусная лживая
демагогия! Какой обман революционных масс! Разоружиться перед лицом
кровопийц - это значит накинуть петлю на шею настоящих борцов! Мы
отвечаем: нет! Вы не обманете народ! Пусть разоружаются Бадшах и его
убийцы! Тогда мы посмотрим, что надо делать.

- Понятно, - сказал я. - Но Бадшах, вероятно, тоже не хочет, чтобы
ему накинули петлю на шею.

Он резко отставил бокал с пивом, и рука его привычно потянулась к
кобуре. Впрочем, он быстро опомнился.

- Я так и знал, что вы ни черта не понимаете, - сказал он. - Вы
сытые, вы осоловели от сытости, вы слишком кичливы, чтобы понять нас. В
джунглях вы бы не осмелились так разговаривать со мной!

В джунглях я бы говорил с тобой по-другому, бандюга, подумал я и
сказал:

- Я действительно многого не понимаю. Я, например, не понимаю, что
случится после того, как вы одержите победу. Предположим, вы победили,
повесили Бадшаха, если он, в свою очередь, не успел удрать за хлебом и
оружием...

- Он не успеет. Он получит то, что заслужил. Революционный народ
раздерет его в клочья! И вот тогда мы начнем работать. Мы построим у себя
химические заводы и завалим страну едой и одеждой. Мы вернем территории,
отторгнутые у нас сытыми соседями, мы выполним всю программу, о которой
вопит сейчас лживый Бадшах, чтобы обмануть народ... И вот тогда, только
тогда, мы разоружимся. Нам уже не нужна будет ваша помощь. Понимаете? Мы
разоружимся не потому, что вы поставили нам такие условия, а потому что
нам уже не нужно будет оружие. И вот тогда... - Он закрыл глаза, сладко
застонал и повел головой.

- Тогда вы станете сытыми, будете купаться в роскоши и спать до
полудня?

Он усмехнулся.

- Я это заслужил. Народ это заслужил. Никто не посмеет попрекнуть
нас. Мы будем есть и пить, сколько пожелаем, мы будем жить в настоящих
домах, мы скажем народу: теперь вы свободны, отдыхайте и развлекайтесь!

- И ни о чем не думайте, - добавил я. - А вам не кажется, что это все
может выйти вам боком?

- Бросьте! - сказал он благодушно. - Это демагогия. Вы демагог. И
догматик. У нас тоже есть такие догматики, вроде вас: бойтесь сытости!
Человек, мол, потеряет смысл жизни. Нет, отвечаем мы, человек ничего не
потеряет. Человек найдет, а не потеряет. Надо чувствовать народ, надо
самому быть из народа, народ не любит умников! Ради чего же мы, черт
побери, даем себя жрать древесным пиявкам и сами жрем червей? - Он вдруг
вполне добродушно ухмыльнулся. - Вы, наверное, на меня обиделись немного.
Я тут обозвал вас сытыми и еще как-то... Не надо, не обижайтесь. Изобилие
плохо, когда его у тебя нет, а у соседа оно есть. А завоеванное изобилие -
это отличная штука! За него стоит подраться. Все за него дрались. Его
нужно добывать с оружием в руках, а не обменивать на свободу и демократию.

- Значит, все-таки, ваша конечная цель - изобилие?

- Безусловно!.. Конечная цель всегда изобилие. Учтите только, что мы
разборчивы в средствах.