годился ни один из них, даже Стефан. Любого могли не послушать в Нижнем
Новгороде. И тут Алексий вновь подумал о Сергии. Сергий один должен был
заменить ему армию.
царили разномыслие и разброд. Алексию все чаще приходило на ум, что
Дионисий Печерский в Нижнем куда успешливее, чем он, митрополит всея Руси,
ведет монастырское строительство, понеже ученики Дионисия основывают все
новые общежительные монастыри, а он не может преобразовать даже тех,
которые состоят под его началом. Ни в одном из старых московских
монастырей общежительный устав не был принят. Дело содеивалось и
устраивалось у одного Сергия. И теперь, продумывая посыл в Нижний и, как
крайнюю меру, закрытие в нем церквей, Алексий понял, что выполнить эту
задачу возможет один Сергий, тем паче что он близок с игуменом Дионисием,
а без воли оного никакое закрытие храмов в Нижнем Новгороде сотворить
невозможно.
Сергия все еще не получила в научном освещении четких границ, а крайний
разброс мнений воистину удивителен. То он идеолог, поднявший Русь на
Куликово поле, исключительный духовный деятель в истории страны, то
<робкая, пассивно-смиренная натура>, всецело подчиненная влиянию
митрополита Алексия и Дмитрия Донского. То он - патриот Москвы, то - почти
враг князя Дмитрия. Указывают также (и справедливо) на то, что Сергий не
был исключителен и единствен в тогдашней русской действительности, что
<над изменением монастырского устава в ту пору трудилась целая плеяда
энергичных деятелей: это Стефан Махрищенский (кстати, друг Сергия!), Иван
Петровский, Пахомий Нерехотский, Авраамий Чухломский, Дмитрий Прилуцкий,
Мефодий Пешношский и другие>*. И <других>, прибавим, было тоже не мало.
Великие явления, как и великие деятели, не вырастают на пустом месте. Весь
этот список имен свидетельствует лишь об одном - о закономерности
появления Сергия Радонежского. И то подтвердим и с тем согласимся, что без
постоянной опеки Алексия Сергий не стал бы тем, кем он стал для всей
страны, не прославился. Все так! И все же это не отменяет того, что Сергий
был единственный и неповторимый. И уже теперь трудно да и невозможно - да
и зачем? - отделять живого Сергия от того пиетета, коим его окружило в
веках признание россиян. Слава человека - это тоже он сам, его продолжение
во времени. Спросим себя хотя бы: а мог ли состояться Пушкин или Лев
Толстой без миллионов читателей и почитателей их талантов?
утихнут страсти, вызванные <борьбой с религией>. Но он был. Действовал.
По-видимому, далеко не всегда по житийному канону. И поход в Нижний был
одним из таких деяний Сергия, скорее политических, чем религиозных,
далеких от собственно духовного подвижничества и намеренно не отмеченных
потому <Житием>, но зато занесенных во все летописные своды. Впрочем, и
тут истина устанавливается не без труда. В <Рогожском летописце> событие
отнесено к 1363 году, а посланцами Алексия названы архимандрит Павел и
игумен Герасим. Во всех других сводах - к 1365-му, а посланный - Сергий
Радонежский. Проверка по пасхалии легко устанавливает ошибку <Рогожского
летописца>. Событие было одно и произошло в 1365 году. С другой стороны,
Павел и Герасим, названные архимандритами, это именно те, кого, согласно
<Житию>, Алексий посылал к Сергию на Киржач, призывая его вернуться назад,
к Троице.
Сергия за тем и призывали с Киржача, дабы тут же послать улаживать
нижегородские дела. Иного решения попросту не придумать*.
удивительного. Все тогдашние подвижники властно вмешивались в политическую
жизнь страны, указывали князьям, мирили и воспрещали, наставляли и даже
ободряли к ратным подвигам, отнюдь не замыкаясь только в трудах духовных.
Таков был век и таковы были люди в нем!
и книги, и грамоты, разнообразная переписка владыки, касающаяся не только
церковных, но и хозяйственных, и политических, и военных дел княжества.
Видим и рабочее место секретаря, на котором склонился над грамотою
Леонтий-Станята, постепенно из бродяги-созерцателя превращенный волей
Алексия в дельного и преданного помощника в тьмочисленных владычных
трудах.
решенном, и Станята понятливо склоняет голову. Говорено о том было
многажды и по разным поводам, и нынешнее решение владыки - это созревший
плод долгих дум, ныне претворяемых в дело.
договаривает Алексий, кладя на аналой сжатые кулаки. - А из Троицкой
обители должны уйти все те, кто его обидел, истинно так!
митрополита? Оба знали: Сергия можно убедить, но заставить - нельзя.
Алексий начинает диктовать, отчетисто отделяя слова друг от друга:
Станята кивает, твердо и уверенно выдавливая на воске буквы послания.
Алексий, больше не останавливаясь, додиктовывает до конца: - <...Зело
взвеселихся, слышав твое житие, еже в дальней пустыне, яко и тамо от
многих прославится имя Божие. Но убо довлеет тобою сотворенная церковь и
Богом собранное братство; да его же веси в добродетели искусна от своих
ученик, того постави вместо себе строителя святому монастырю. Сам же пакы
возвратися в монастырь Святыя Троица, яко да не надлезе братия, скорбяще о
разлучении святого ти преподобия, от монастыря разлучатся. А иже досаду
тебе творящих изведу вон из монастыря, яко да не будет ту никого же,
пакость творящего ти; но токмо не прослушай нас! Милость же Божия и наше
благословение всегда да есть с тобою>*.
грядущих читателей. Много такого, о чем Сергию не надобно говорить, но
надобно сказать тем, грядущим, еще и не рожденным на свет.
откинувшись в кресле. Потом прикладывает ко грамоте серебряную вислую
печать со своим оттиском, ставит подпись: <Алексие>.
Алексий, размышляя вслух, что он позволяет себе только в присутствии
Станяты. - Старцы достойные! Созови!
послушает ли его Сергий?
Сергием, имея сугубое уважение в сердце и на устах, и через них же
пригласил Сергия посетить его, Алексия, <ради некоей сугубой надобности>
во граде Москве.
согласится ли Сергий отправиться по его зову в Нижний. И, следственно,
прав ли он, возвращая преподобного к Троице? Пока не понял наконец, что
прав, истинно прав! И уже не думал и не сомневался больше.
Христовых, приму с радостью и ни в чем же не ослушаюсь тебя!
митрополита, долго сидел и думал. Стояло лето. Серебристые кусты трепетали
над лазурно-синей водой. Близила осень, когда кусты пожелтеют и опадут,
расцветив мгновенной парчою густо-синюю воду потока. Уже и к этому месту
прикипело Сергиево сердце! Умом он, разумеется, понимал Алексия и чуял,
что владыка опять прав. Но все сидел и все медлил, не в силах собрать на
совет братию, повестить ей, что уходит отселе назад...
обратился к Роману. Тот попросил у преподобного времени подумать - до
утра.
Молились. Они собрались под утро маленькой кучкою, верные спутники
преподобного, подобно древним апостолам готовые идти за своим учителем на
край света. Ждали Романа, наконец пришел и он. Сергий поднял на него свой
загадочно-строгий, с легкою грустной усмешливостью в глубине зрачков взор.
Взор, коего не могли забыть, единожды увидав, многие. Будто в живом,