Принято считать, что естественный отбор всегда должен вести к выживанию
особей, более приспособленных к борьбе за существование. Однако Дж. Б. С.
Холден отмечает, что это правильно для редкого и разбросанного вида,
вынужденного защищать себя от других видов и неорганической природы. Но как
только население становится плотным, отдельные представители вида вступают
в соперничество друг с другом. Если даже отдельные особи оказываются
победителями, сама борьба биологически вредна для вида. Например, развитие
громадных рогов и игл у самцов помогает им одерживать личные победы, но
часто бывает началом исчезновения вида[54].
Это соображение относится и к человеку, который является господствующим
видом, верхним, завершающим звеном биоценоза. Отмеченная Дж. Холденом
борьба особей внутри вида не имеет ничего общего с внутривидовой борьбой за
пищу, и ее закономерности неправомерно переносить на человеческое общество.
Здесь констатируется совсем другое: обострение борьбы за преобладание в
стае или в стаде, причем, как это ни неожиданно, именно победители не
оставляют потомства. Следовательно, мы встречаем не дарвиновский закон
выживания наиболее приспособленных особей, а своего рода эксцессы, не
отражающиеся на эволюции коллектива в целом. Отбор, происходящий при
столкновении взрослых самцов или изгнании из стада подрастающих детенышей,
не ведет к образованию новых популяций. Наоборот, он является мощным
фактором, консервирующим признаки большинства особей, включая стереотип
поведения. И это вполне понятно: каждый вид, населяющий определенный
регион, входит в его биоценоз и приспособлен к нему наилучшим образом.
Положение это нарушается лишь при изменении либо физико-географических
условий, например при устойчивой засухе или мощном наводнении, когда
почвенный слой перекрывается отложениями, либо при миграциях в регион
других животных, что изменяет равновесие в биоценозе.
Но влияние любых экзогенных факторов не объясняет, почему даже при
отсутствии катастроф одни этносы сменяются другими, оставляя в наследство
потомкам только руины архитектурных сооружений, обломки скульптуры, отрывки
литературы, битую посуду да сбивчивые воспоминания о славе предков.
Очевидно, для человека отбор имеет иное значение, чему Дж. Холден уделяет
большое внимание. "Биологический отбор направлен на такие признаки, от
которых зависит, чтобы каждый член этноса имел больше детей, чем другой.
Таковы: сопротивляемость болезням и физическая сила, но не те качества,
которые служат умножению этноса (или вида) как целого и потому особо
ценятся людьми". По Холдену, гены мучеников идеи и науки, храбрых воинов,
поэтов и артистов в последующих поколениях встречаются все реже и реже. Для
нашего же анализа важно иное - что является итогом этого процесса в
дальнейшей судьбе этноса, разумеется, не в плане общественном, а в
интересующем нас в данный момент - популяционно-генетическом? Дж. Холден
формулирует это положение так: "Естественный отбор действует на изменения,
имеющие приспособительный характер, а эти изменения не идут в любом
направлении. Большая часть их ведет к потере сложности строения или к
редукции органов - к дегенерации"[55].
Этот тезис, доказанный Холденом, на первый взгляд, противоречит школьным
представлениям об эволюции как прогрессивном развитии. Но только мы
применим диалектический метод - противоречие исчезнет, как дым. Виды либо
вырождаются, либо стабилизируются и превращаются в персистенты (реликты,
пережившие собственное развитие), но возникают новые виды, более
совершенные, нежели предшествовавшие. Однако и они уступят место под
солнцем тем, кто придет вслед за ними, а пока вызревают для грядущего.
Рептилии заменили гигантских амфибий, млекопитающие - динозавров, а
современный человек - неандертальца. И каждому взлету предшествовало
глубокое падение.
Переведем это на язык этнологии и применим к нашему материалу в качестве
модели простейший образец - локализованный (территориально), замкнутый
(генетически), самооформившийся (социально) этнический коллектив.
АЛЬТРУИЗМ. ТОЧНЕЕ-АНТИЭГОИЗМ
Новорожденный этнос, как только заявляет о своем существовании,
автоматически включается в мировой исторический процесс. Это значит, что он
начинает взаимодействовать с соседями, которые ему всегда враждебны. Да
иначе и быть не может, ведь появление нового, активного, непривычного
ломает уже установившийся и полюбившийся уклад жизни. Богатства региона, в
котором произошло рождение этноса, всегда ограничены. Прежде всего это
относится к запасам пищи. Вполне понятно, что те, кто спокойно существовал
при устоявшемся порядке, отнюдь не хотят стеснять себя или уступить свое
место другим, чужим, непонятным и неприятным для них людям. Сопротивление
новому возникает как естественная реакция самозащиты к всегда принимает
острые формы, чаще всего истребительной войны. Для того чтобы победить или,
как минимум, отстоять себя, необходимо, чтобы внутри этноса возникла
альтруистическая [56] этика, при которой интересы коллектива становятся
выше личных. Такая этика наблюдается и среди стадных животных, но только у
человека принимает значение единственного видоохранительного фактора. Она
всегда соседствует с эгоистической этикой, при которой личное плюс семейное
становится выше общественного, но. поскольку интересы личности и коллектива
часто совпадают, острые коллизии возникают редко. С точки зрения сохранения
человеческого аналога видового таксона, т.е. этноса, сочетание обеих
этических концепций создает оптимальную ситуацию. Функции разделены.
"Альтруисты" обороняют этнос как целое, "эгоисты" воспроизводят его в
потомстве. Но естественный отбор ведет к сокращению числа "альтруистов",
что делает этнический коллектив беззащитным, и по прошествии времени этнос,
лишившись своих защитников, поглощается соседями. А потомство "эгоистов"
продолжает жить, но уже в составе других этносов, вспоминая "альтруистов"
не как своих защитников-героев, а как людей строптивых и неуживчивых, с
дурным характером.
Проверить эту формулу на историческом материал" можно столько одним
способом, о котором следует сказать подробно. Этика рассматривает отношение
сущего к должному, а должное, как и сущее, в каждую эпоху меняется. Эти
изменения весьма чутко фиксируются авторами источников, которые в других
отношениях, не стесняясь, искажают факты. Здесь же они искренни, потому что
описывают не действительность, а идеал, который им самим каждый раз
представляется несомненным. Поэтому для фиксации смены поведенческого
императива мы можем использовать историографию и даже художественную
литературу прошлых эпох, приняв их не за источник информации, а за факт,
подлежащий критическому исследованию, и при его помощи установить, как
протекает этот процесс в натуре. Возьмем для примера какой-нибудь
законченный отрезок истории народности (не государства, не политических
институтов, не социально-экономических отношений, а именно этноса),
достаточно хорошо известный читателю, и бегло просмотрим его фазы.
Подходящий пример - город-государство Древний Рим. Если отбросить его
легендарный период царей, от первой сецессии (ухода плебеев на Священную
гору, вслед за чем последовал их компромисс с патрициями), определивший
характер общественной системы, до эдикта Каракаллы (признания провинциалов,
подданных Рима-римлянами), т.е. с 949 г. до н.э. по 212 г. н.э., можно
легко проследить эволюцию соотношения "альтруистов" и "эгоистов". Впрочем,
это сделали уже в древности римские историки, именуя этот процесс "падением
нравов".
В первый период, до конца Пунических войн, как сообщают авторы источников,
не было недостатка в героях, желавших гибнуть за отечество. Муций Сцевола,
Аттилий Регул, Цинцинат, Эмилий Павел и множество им подобных, вероятно, в
значительной мере были созданы патриотической легендой, но важно, что
именно подобные личности служили идеалом поведения. В эпоху гражданских
войн положение резко изменилось. Героями стали вожди партий: Марий или
Сулла, Помпей, Красе или Цезарь и Серторий, Юний Брут или Октавиан. Они уже
не отдавали жизнь за отечество, а рисковали ею в интересах своей партии и с
непременной выгодой для себя. В эпоху Принципата тоже было немало храбрых и
энергичных деятелей, но все они действовали неприкрыто в личных интересах,
и это воспринималось общественным мнением как должное и даже как
единственно возможное поведение. Императоров и полководцев теперь хвалят за
добросовестное исполнение своих обязанностей, т.е. за отсутствие
нечестности и бессмысленной жестокости, но ведь это значит, что их
воспринимают как "разумных эгоистов", ибо это и им самим выгодно. Уходят в
прошлое партии оптиматов и популяров, и выступают группы тех или иных
легионов, например сирийская, галльская, паннонская и т.п., которые
сражаются между собой исключительно ради власти и денег. При династии
Северов торжествует идеал и выгоды, и не случайно, что в это же время
римский этнос, называвшийся Populus Romanus, растворяется среди народов, им
же завоеванных.
Аналогичную картину мы видим в Средние века в Западной Европе, когда самым
актуальным занятием была война с мусульманами. Образы первых эпических
поэм: Роланд и Сид - паладины христианства. На самом деле, первый был
маркграфом Бретонской марки и был убит не маврами, а басками; второй же -
просто беспринципный авантюрист. Нужды нет: идеалы альтруистичны и
героичны. Позже, во второй период, герой не забывает себя. Таковы Кортес и
Писарро, Васко да Гама и Албукерки, Фрэнсис Дрейк и Хуан Австрийский,
победитель при Лепанто. То, что они будучи храбрецами откровенно корыстны,
никто не ставит им в вину; даже наоборот, это вызывает восхищение и
одобрение. Проходит время, и героем становится наемный солдат, которому
важна только собственная шкура, хотя ему нельзя отказать в уме, выдержке и
самообладании.
Шилова Юлия
Панов Вадим
Грабб Джеф
Конюшевский Владислав
Никитин Юрий
Никитин Юрий