понемногу разжимаются, ибо поначалу он решил, что произошло непоправимое.
умирают целые семьи! От голода, синьор Гуччо. И подумайте сами, если такая
толстуха, как я, совсем иссохла, на ногах еле держусь, так что же сделал
голод с моей дочкой, ведь она еще девочка, совсем худенькая, еще не
перестала расти.
что от голода страдают только бедняки.
рождению рыцарского звания и имеем замок, который вот-вот рухнет нам на
голову, вы полагаете, нам легче, чем всем прочим? Все достояние неимущих
дворян в наших крепостных и в труде наших крепостных. А как мы можем
требовать, чтобы они нас кормили, когда им самим нечего есть и когда они
один за другим умирают у наших дверей, моля о куске хлеба. Нам и так
пришлось забить весь скот, чтобы поделиться с ними. Добавьте к этому, что
здешний прево отбирает у нас последнее, как это делается, впрочем,
повсеместно, по приказу из Парижа, чтобы кормить своих приставов,
пристава-то у него все как на подбор, по-прежнему жиреют... Когда все наши
крестьяне перемрут, что тогда останется нам делать? У нас одна дорога -
смерть. Ведь наши угодья ничего не стоят, земля имеет цену, только когда ее
обрабатывают, но не трупы же будут ее пахать и засевать. Нет у нас больше ни
слуг, ни служанок. Наш бедный хромоножка...
так вот, и его мы схоронили на той неделе. Одно к одному.
замка Крессэ о соблюдении приличий.
посещению.
Гуччо вихрем взлетел по лестнице, перепрыгивая через три ступеньки.
простынями, полулежала, полусидела Мари де Крессэ. Подушки были подсунуты ей
под спину.
синевой, казались неестественно огромными; длинные густые каштановые волосы
с золотым отливом рассыпались по бархатной подушке. Кожа на ввалившихся
щеках и на тоненькой шейке казалась совсем прозрачной, ее белизна внушала
страх. Раньше при взгляде на Мари чудилось, что она вобрала в себя весь
солнечный свет, а теперь ее точно прикрыло большое облако.
невольно подумалось, не известна ли их тайна владелице замка, не призналась
ли матери больная Мари в своем чувстве к юному ломбардцу.
боялась, что умру и не увижу вас.
но тревожный вопрос.
покинули.
так поспешно, что даже не успел вас известить.
ее глаз стоял немой вопрос. И Гуччо вдруг стало непереносимо стыдно за свое
цветущее здоровье, за свой подбитый мехом плащ, за беспечные дни,
проведенные в Италии, ему стыдно было даже того, что в Неаполе сверкало
солнце, стыдно своего тщеславия, которое еще так недавно переполняло его
душу при мысли о близости к великим мира сего.
свою, пальцы их узнали друг друга, задали друг другу безмолвный вопрос,
переплелись - в этом прикосновении любовь тверже, чем в поцелуях, дает обет
верности, ибо две руки соединяются здесь как бы в общей молитве.
молчали; девушка чувствовала, как прикосновение пальцев Гуччо словно
возвращает ей ушедшие силы.
кошеля две золотые пряжки тонкой работы с жемчугом и неграненными
драгоценными каменьями: такие пряжки только начали входить в моду среди
знати, и носили их на воротнике верхней одежды. Мари взяла подарок и прижала
его к губам. У Гуччо до боли сжалось сердце, ибо драгоценность, даже
вышедшая из рук самого искусного венецианского ювелира, не могла утолить
голод, "Горшок меда или варенье были бы сейчас куда дороже всех этих
побрякушек", - с горечью подумал он. Ему не терпелось действовать, что-то
предпринять.
надо. Неужели вы уже покидаете меня?
ресницы, как бы говоря "нет".
открыть нашу тайну, - прошептала она. - И не открою, пока вы сами того не
пожелаете.
ее сыновей, только что возвратившихся с охоты. Внешний облик Пьера и Жана де
Крессэ - всклокоченные бороды, неестественно блестевшие от усталости глаза,
рваная и кое-как зачиненная одежда - достаточно красноречиво
свидетельствовал о том, что бедствие наложило и на них свою лапу. Братья
встретили Гуччо радостно, как старого друга. Однако они не могли отделаться
от чувства зависти и с горечью думали, что юный ломбардец, который к тому же
моложе их летами, по-прежнему благоденствует. "Нет, право же, банкирский дом
- более надежный оплот, чем благородное происхождение", - решил Жан де
Крессэ.
Ворон да суслик - вот и вся наша добыча. Хорош получится суп из этакой дичи
для целой семьи! Но что поделаешь? Все, что можно было переловить, уже
переловлено. Грозите сколько угодно крестьянам поркой за самочинную охоту,
они предпочитают терпеть удары, лишь бы съесть кусок дичины. И это вполне
понятно: на их месте и мы поступали бы точно так же.
охоте? - осведомился Гуччо.
сдержанным нравом, решился открыть всю правду:
последнюю нашу свинью. Да к тому же мы не могли как следует учить соколов -
не было дичи.
подарком Гуччо.
постараюсь достать вам соколов не хуже.
с тех пор, как вы избавили нас от его когтей, он ничуть не стал покладистее.
Да он хуже всякой голодухи, и из-за него нам еще тяжелее переносить
невзгоды.
великому стыду, лучшего вам предложить не в силах, - сказала вдова.
обеду служащие отделения банкирского дома в Нофле.
вашей дочери, мадам Элиабель, - добавил он, - и не дать ей погибнуть. Я этим
займусь.
удастся достать, кроме придорожной травы, - заметил Жан де Крессэ.
подвешенному к поясу. - Не будь я ломбардец, если не добьюсь успеха.
выступал в роли рыцаря-спасителя, а никак не кредитора, хотя и был таковым,
ибо долг в триста ливров так и остался непогашенным после смерти сира де
Крессэ.
Толомеи выручат его из беды. "Насколько я их знаю, они уж наверняка
запаслись всем необходимым или, на худой конец, укажут, куда следует
обратиться, чтобы купить съестные припасы", - думал он.
уныло жавшихся к печурке, где горел торф; лица у них были какого-то
воскового оттенка, и они даже не оглянулись на вошедшего.
Гуччо, - заявили они. - Слава Богу, если удается провести хоть одну операцию
в день, проценты по долгам не поступают, и сила тут не поможет: того, чего
нет, не возьмешь... Где, спрашиваете, раздобыть съестные припасы?