благословенья, я благословляю вас правдой, которую вы от меня слышите. Вы!
- повторил он. - Ваша жизнь была как бы трагикомедией на сцене, и тысячи
глаз следили за вами. Со сцены шел свет, играла музыка, было много шуму;
вы носили плащ, красиво подбитый горностаем; но в то время, когда надо
было работать в поте лица, вы разыгрывали легкомысленную комедию, пан
гетман. Разве ваш двор не должен был служить примером добродетели, а был
вместо того воплощением легкомысленного поведения?!!
то, что вам кажется ветреным поступком, для нас является средством.
что, по-моему, человеческое общество должно быть, как civitas Dei, а вы
тут ведете войну между собой, откладывая покаяние и добродетель для иной
жизни за гробом. Вы думаете, что ксендзы вымолят вам прощение грехов, что
вклады в монастырь выведут вас из чистилища, что маленькие добрые дела
искупят все большие прегрешения.
каким вы меня изображаете. Провинился много раз, но на совести ничего не
имею.
уху, шепнул несколько слов; Браницкий сильно побледнел.
Свидетель, я делал все, что было в моей власти, чтобы исправить зло.
содеянное, - прибавил ксендз.
Елисей. - Вот какова мораль вашего света!!!
все...
случилось. Вы, паны, за все хотите платить.
- Скажи, что делать?!! Я все сделаю, как ты скажешь.
им в судьи.
а отец Елисей снова загляделся на своих воробьев.
же мне вы, перед которым открыто будущее...
отвечал старец. - Вы едете исполненный надежд, заранее приветствуемый
криками толпы; а возвратитесь печальным и удрученным, потому что грехов
ваших больше, чем союзников и приверженцев.
победа будет для них убийством и самоубийством, а корона - их тернием, а
жезл - тростником, который сломает ветер? Почему вы знаете, что в борьбе
не погибнут все вожди и все войска за то, что брат восстал против брата, и
то, что должно быть соединено, разъединилось из-за себялюбия? Истинно
говорю тебе: ни один грех не останется неотомщенным - ни твой, ни брата
твоего, ни отцов ваших, ни детей, которые в грехах придут в мир!
старца превратился во вдохновенного пророка; а гетман, который вначале еще
пробовал протестовать и возмущаться, стоял перед ним побежденный и
подавленный, убитый приговором, который прозвучал над его головою.
чтобы перед глазами не стоял призрак, от которого навертываются на глаза
запоздалые слезы.
скажите, что я должен делать?
руководить вами, - заговорил отец Елисей. - Сбросьте с себя духовную
леность; ведите толпу к свету, а не во тьму! Добродетель покроет вас
большим блеском, чем свечи ваших хвалителей.
беседа с монахом не оскорбила гетмана, настоятель, стоявший около дверей и
схвативший слухом только отдельные выражения, и, вероятно, придавший им
более серьезный смысл, чем было в действительности, не выдержал, наконец,
приоткрыл дверь и вошел в келью, чтобы прервать затянувшуюся беседу с
отцом Елисеем.
окну; гетман, должно быть, не был особенно доволен тем, что ему помешали
открыто высказаться перед отцом Елисеем, он подумал немного, взглянул на
отца Целестина и, обращаясь к старцу, сказал:
взгляд и вышел вместе с гетманом в коридор. Он внимательно следил за
выражением его нахмуренного лица.
- чтобы моя осторожность по отношению к отцу Елисею не была ложно
истолкована. Старец - богобоязненный, но в голове у него все перемешалось;
он не умеет с должным почтением отнестись к людям, с которыми говорит.
правду из уст того, кто ушел из мира.
то, что болтает этот бедняга, не отвечал весь монастырь... Ваше
превосходительство, можете мне поверить, что мы в своих сердцах питаем к
вам величайшее почтение. Горе для меня этот старик! - прибавил он. - Я уж
давно добиваюсь, чтобы его или перевели в другой монастырь или позволили
жить при родном брате...
спросил гетман.
монастырь, поспешными шагами направился к калитке, где остался его конь.
ему из монастыря; Браницкий, сев на коня, приказал ему ехать во дворец в
Хороще и там ждать его. Сам гетман поскакал по дороге к зарослям и лесу и
исчез из виду.
придало этому всегда равнодушному лицу характер давно утраченной им
энергии.
тишина. Вдова редко показывалась даже на крыльце. Большую часть дней она
проводила, запершись в своей комнате, за чтением религиозных книг или в
молитве. Хозяйство целиком перешло в руки эконома и ключницы; она ни во
что не вмешивалась и позволяла им делать, что они хотят. Рассеянно
выслушивала их донесения и снова возвращалась в свой угол, в котором
просиживала целые дни, почти не двигаясь...
Теодора; она с жадностью перечитывала их по нескольку раз, немножко
оживлялась на время, но потом снова впадала в прежнюю апатию, которая
сделалась ее обычным состоянием духа.
полнейшее нежелание позаботиться о себе оказали огромное влияние на
егермейстершу; наружность ее страшно изменилась. Даже слуги, для которых
эти изменения происходили постепенно, видели, что их пани тает на глазах у
них. От ее еще недавней красоты почти не осталось следов; теперь это был
скелет, в котором еще светились по временам, как догорающая лампа,
когда-то прекрасные черные глаза. Волосы ее быстро начали седеть, кожа
пожелтела, а голос с таким трудом выходил из ее груди, что ей тяжело было
говорить.
ноги отказывались служить ей, воздух кружил голову, и она чувствовала себя
еще более слабой.
нее самый холодный прием; она просто не захотела его видеть, и он,
полагая, что ее обидела история с сапфиром, перестал ездить совсем.
сидела с чулком на крыльце, покрикивая на работниц, когда вдруг у ворот
послышался конский топот, и в воротах показался немолодой мужчина,
направлявшийся прямо к крыльцу.
в парадном платье и окруженного свитой; ей даже на мысль не приходило,
чтобы этот могущественнейший магнат, почитаемый наравне с королями, мог
один приехать в Борок. Она приняла гетмана, как совершенно незнакомого ей
человека, и когда мальчик взял у него коня, а гетман поднялся на крыльцо,