только весьма красноречивым жестом молча указал на свое сердце... Наконец
Андрей Филиппович, вероятно желая пощадить чувствительность седовласого
старца, отвел господина Голядкина немного в сторону и оставил его, впрочем,
кажется, в совершенно независимом положении. Улыбаясь, что-то бормоча себе
под нос, немного недоумевая, но во всяком случае почти совершенно
примиренный с людьми и судьбою, начал пробираться наш герой куда-то сквозь
густую массу гостей. Все ему давали дорогу, все смотрели на него с каким-то
странным любопытством и с каким-то необъяснимым, загадочным участием. Герой
наш прошел в другую комнату - то же внимание везде; он глухо слышал, как
целая толпа теснилась по следам его, как замечали его каждый шаг, как
втихомолку все между собою толковали о чем-то весьма занимательном, качали
головами, говорили, судили, рядили и шептались. Господину Голядкину весьма
бы хотелось узнать, о чем они все так судят, и рядят, и шепчутся.
Оглянувшись, герой наш заметил подле себя господина Голядкина-младшего.
Почувствовав необходимость схватить его руку и отвести его в сторону,
господин Голядкин убедительнейше попросил другого Якова Петровича
содействовать ему при всех будущих начинаниях и не оставлять его в
критическом случае. Господин Голядкин-младший важно кивнул головою и крепко
сжал руку господина Голядкина-старшего. Сердце затрепетало от избытка
чувств в груди героя нашего. Впрочем, он задыхался, он чувствовал, что его
так теснит, теснит; что все эти глаза, на него обращенные, как-то гнетут и
давят его... Господин Голядкин увидал мимоходом того советника, который
носил парик на голове. Советник глядел на него строгим, испытующим
взглядом, вовсе не смягченным от всеобщего участия... Герой наш решился
было идти к нему прямо, чтоб улыбнуться ему и немедленно с ним объясниться;
но дело как-то не удалось. На одно мгновение господин Голядкин почти
забылся совсем, потерял и память, и чувства... Очнувшись, заметил он, что
вертится в широком кругу его обступивших гостей. Вдруг из другой комнаты
крикнули господина Голядкина; крик разом пронесся по всей толпе. Все
заволновалось, все зашумело, все ринулись к дверям первой залы; героя
нашего почти вынесли на руках, причем твердосердый советник в парике
очутился бок о бок с господином Голядкиным. Наконец он взял его за руку и
посадил возле себя, напротив седалища Олсуфия Ивановича, в довольно
значительном, впрочем, от него расстоянии. Все, кто ни были в комнатах, все
уселись в нескольких рядах кругом господина Голядкина и Олсуфия Ивановича.
Все затихло и присмирело, все наблюдали торжественное молчание, все
взглядывали на Олсуфия Ивановича, очевидно ожидая чего-то не совсем
обыкновенного. Господин Голядкин заметил, что возле кресел Олсуфия
Ивановича, и тоже прямо против советника, поместился другой господин
Голядкин с Андреем Филипповичем. Молчание длилось; чего-то действительно
ожидали. "Точь-в-точь как в семье какой-нибудь, при отъезде кого-нибудь в
дальний путь; стоит только встать да помолиться теперь", - подумал герой
наш. Вдруг обнаружилось необыкновенное движение и прервало все размышления
господина Голядкина. Случилось что-то давно ожидаемое. "Едет, едет!" -
пронеслось по толпе. "Кто это едет?" - пронеслось в голове господина
Голядкина, и он вздрогнул от какого-то странного ощущения. "Пора!" - сказал
советник, внимательно посмотрев на Андрея Филипповича. Андрей Филиппович, с
своей стороны, взглянул на Олсуфия Ивановича. Важно и торжественно кивнул
головой Олсуфий Иванович. "Встанем", - проговорил советник, подымая
господина Голядкина. Все встали. Тогда советник взял за руку господина
Голядкина-старшего, а Андрей Филиппович господина Голядкина-младшего, и оба
торжественно свели двух совершенно подобных среди обставшей их кругом и
устремившейся в ожидании толпы. Герой наш с недоумением осмотрелся кругом,
но его тотчас остановили и указали ему на господина Голядкина-младшего,
который протянул ему руку. "Это мирить нас хотят", - подумал герой наш и с
умилением протянул свою руку господину Голядкину-младшему; потом, потом
протянул к нему свою голову. То же сделал и другой господин Голядкин... Тут
господину Голядкину-старшему показалось, что вероломный друг его улыбается,
что бегло и плутовски мигнул всей окружавшей их толпе, что есть что-то
зловещее в лице неблагопристойного господина Голядкина-младшего, что даже
он отпустил гримасу какую-то в минуту иудина своего поцелуя... В голове
зазвонило у господина Голядкина, в глазах потемнело; ему показалось, что
бездна, целая вереница совершенно подобных Голядкиных с шумом вламываются
во все двери комнаты; но было поздно... Звонкий предательский поцелуй
раздался, и...
растворились с шумом, и на пороге показался человек, которого один вид
оледенил господина Голядкина. Ноги его приросли к земле. Крик замер в его
стесненной груди. Впрочем, господин Голядкин знал все заранее и давно уже
предчувствовал что-то подобное. Незнакомец важно и торжественно приближался
к господину Голядкину... Господин Голядкин эту фигуру очень хорошо знал. Он
ее видел, очень часто видал, еще сегодня видел... Незнакомец был высокий,
плотный человек, в черном фраке, с значительным крестом на шее и одаренный
густыми, весьма черными бакенбардами; недоставало только сигарки во рту для
дальнейшего сходства... Зато взгляд незнакомца, как уже сказано было,
оледенил ужасом господина Голядкина. С важной и торжественной миной подошел
страшный человек к плачевному герою повести нашей... Герой наш протянул ему
руку; незнакомец взял его руку и потащил за собою... С потерянным, с убитым
лицом оглянулся кругом наш герой...
ваш давнишний знакомец, Яков Петрович! - защебетал чей-то противный голос
под самым ухом господина Голядкина. Он оглянулся: то был отвратительный
подлыми качествами души своей близнец господина Голядкина.
Неблагопристойная, зловещая радость сияла в лице его; с восторгом он тер
свои руки, с восторгом повертывал кругом свою голову, с восторгом семенил
кругом всех и каждого; казалось, готов был тут же начать танцевать от
восторга; наконец он прыгнул вперед, выхватил свечку у одного из слуг и
пошел вперед, освещая дорогу господину Голядкину и Крестьяну Ивановичу.
Господин Голядкин слышал ясно, как все, что ни было в зале, ринулось вслед
за ним, как все теснились, давили друг друга и все вместе, в голос,
начинали повторять за господином Голядкиным: "что это ничего; что не
бойтесь, Яков Петрович, что это ведь старинный друг и знакомец ваш,
Крестьян Иванович Рутеншпиц..." Наконец вышли на парадную, ярко освещенную
лестницу; на лестнице была тоже куча народа; с шумом растворились двери на
крыльцо, и господин Голядкин очутился на крыльце вместе с Крестьяном
Ивановичем. У подъезда стояла карета, запряженная четверней лошадей,
которые фыркали от нетерпения. Злорадственный господин Голядкин-младший в
три прыжка сбежал с лестницы и сам отворил карету. Крестьян Иванович
увещательным жестом попросил садиться господина Голядкина. Впрочем,
увещательного жеста было вовсе не нужно; было довольно народу
подсаживать... Замирая от ужаса, оглянулся господин Голядкин назад: вся
ярко освещенная лестница была унизана народом; любопытные глаза глядели на
него отвсюду; сам Олсуфий Иванович председал на самой верхней площадке
лестницы, в своих покойных креслах, и внимательно, с сильным участием,
смотрел на все совершавшееся. Все ждали. Ропот нетерпения пробежал по
толпе, когда господин Голядкин оглянулся назад.
могущего возбудить строгость... и внимание всех, касательно официальных
отношений моих? - проговорил, потерявшись, герой наш. Говор и шум поднялся
кругом; все отрицательно закивали головами своими. Слезы брызнули из глаз
господина Голядкина.
Крестьяну Ивановичу...
судьбу Крестьяну Ивановичу, как страшный, оглушительный, радостный крик
вырвался у всех окружавших его и самым зловещим откликом прокатился по всей
ожидавшей толпе. Тут Крестьян Иванович с одной стороны, а с другой - Андрей
Филиппович взяли под руки господина Голядкина и стали сажать в карету;
двойник же, по подленькому обыкновению своему, подсаживал сзади. Несчастный
господин Голядкин-старший бросил свой последний взгляд на всех и на все и,
дрожа, как котенок, которого окатили холодной водой, - если позволят
сравнение, - влез в карету; за ним тотчас же сел и Крестьян Иванович.
Карета захлопнулась; послышался удар кнута по лошадям, лошади рванули
экипаж с места... все ринулось вслед за господином Голядкиным.
Пронзительные, неистовые крики всех врагов его покатились ему вслед в виде
напутствия. Некоторое время еще мелькали кое-какие лица кругом кареты,
уносившей господина Голядкина; но мало-помалу стали отставать-отставать и
наконец исчезли совсем. Долее всех оставался неблагопристойный близнец
господина Голядкина. Заложа руки в боковые карманы своих зеленых форменных
брюк, бежал он с довольным видом, подпрыгивая то с одной, то с другой
стороны экипажа; иногда же, схватившись за рамку окна и повиснув на ней,
просовывал в окно свою голову и, в знак прощания, посылал господину
Голядкину поцелуйчики; но и он стал уставать, все реже и реже появлялся и
наконец исчез совершенно. Глухо занывало сердце в груди господина
Голядкина; кровь горячим ключом била ему в голову; ему было душно, ему
хотелось расстегнуться, обнажить свою грудь, обсыпать ее снегом и облить
холодной водой. Он впал наконец в забытье... Когда же очнулся, то увидел,
что лошади несут его по какой-то ему незнакомой дороге. Направо и налево
чернелись леса; было глухо и пусто. Вдруг он обмер: два огненные глаза
смотрели на него в темноте, и зловещею, адскою радостию блестели эти два
глаза. Это не Крестьян Иванович! Кто это? Или это он? Он! Это Крестьян
Иванович, но только не прежний, это другой Крестьян Иванович! Это ужасный
Крестьян Иванович!...
начал было робко и трепеща наш герой, желая хоть сколько-нибудь покорностью
и смирением умилосердить ужасного Крестьяна Ивановича.
ви недостоин, - строго и ужасно, как приговор, прозвучал ответ Крестьяна
Ивановича.
Акунин Борис
Суворов Виктор
Шилова Юлия
Прозоров Александр
Херберт Фрэнк
Самойлова Елена