гулевое время, выйдет, бывало, на крылечко казармы, сядет, задумается,
подопрет щеку рукой и затянет ее высоким фальцетом. Слушаешь, и как-то душу
надрывает. Голоса у нас были порядочные.
проглядывали среди пьянства и гульбы. Смеявшийся за час тому назад уже
рыдал где-нибудь, напившись через край. Другие успели уже раза по два
подраться. Третьи, бледные и чуть держась на ногах, шатались по казармам,
заводили ссоры. Те же, у которых хмель был незадорного свойства, тщетно
искали друзей, чтобы излить перед ними свою душу и выплакать свое пьяное
горе. Весь этот бедный народ хотел повеселиться, провесть весело великий
праздник - и, господи! какой тяжелый и грустный был этот день чуть не для
каждого. Каждый проводил его, как будто обманувшись в какой-то надежде.
Петров раза два еще забегал ко мне. Он очень немного выпил во весь день и
был почти совсем трезвый. Но он до самого последнего часа все чего-то
ожидал, что непременно должно случиться, чего-то необыкновенного,
праздничного, развеселого. Хоть он и не говорил об этом, но видно было по
его глазам. Он сновал из казармы в казарму без устали. Но ничего особенного
не случалось и не встречалось, кроме пьянства, пьяной бестолковой ругани и
угоревших от хмеля голов. Сироткин бродил тоже в новой красной рубашке по
всем казармам, хорошенький, вымытый, и тоже тихо и наивно, как будто ждал
чего-то. Мало-помалу в казармах становилось несносно и омерзительно.
Конечно, было много и смешного, но мне было как-то грустно и жалко их всех,
тяжело и душно между ними. Вон два арестанта спорят, кому кого угощать.
Видно, что они уже долго спорят и преж-того даже поссорились. У одного в
особенности есть какой-то давнишний зуб на другого. Он жалуется и, нетвердо
ворочая языком, силится доказать, что тот поступил с ним несправедливо: был
продан какой-то полушубок, утаены когда-то какие-то деньги, в прошлом году
на масленице. Что-то еще, кроме этого, было... Обвиняющий - высокий и
мускулистый парень, неглупый, смирный, но когда пьян - с стремлением
дружиться и излить свое горе. Он ругается и претензию показывает как будто
с желанием еще крепче потом помириться с соперником. Другой - плотный,
коренастый, невысокого роста, с круглым лицом, хитрый и пронырливый. Он
выпил, может быть, больше своего товарища, но пьян только слегка. Он с
характером и слывет богатым, но ему почему-то выгодно не раздражать теперь
своего экспансивного друга, и он подводит его к целовальнику; друг
утверждает, что он должен и обязан ему поднести, "если только ты честный
человек есть".
к экспансивному другу, потому что тот пьет не на свои, а его потчуют,
достает и наливает чашку вина.
его взяла, - потому ефто твой долг.
целовальника чашку, - потому ты мне деньги должен; совести нет и глаза-то у
тебя не свои, а заемные! Подлец, Степка, вот тебе; одно слово подлец!
кричит целовальник на экспансивного друга, - не до завтра над тобой стоять!
с легким поклоном обратился он, держа чашку в руках, к Степке, которого еще
за полминуты обзывал подлецом. - Будь здоров на сто годов, а что жил, не в
зачет! - Он выпил, крякнул и утерся. - Прежде, братцы, я много вина
подымал, - заметил он с серьезною важностью, обращаясь как будто ко всем и
ни к кому в особенности, - а теперь уж, знать, лета мои подходят.
Благодарствую, Степан Дорофеич.
выходишь передо мной большой подлец, я тебе скажу...
терпение Степка. - Слушай да всякое мое слово считай: вот тебе свет
пополам; тебе полсвета и мне полсвета. Иди и не встречайся ты больше мне.
Надоел!
трудовая, да потная, да мозольная. Замаешься с моим пятаком на том свете.
мясистый, настоящий мясник; лицо его красно. Он чуть не плачет, потому что
очень растроган. Другой - тщедушный, тоненький, худой, с длинным носом, с
которого как будто что-то каплет, и с маленькими свиными глазками,
обращенными в землю. Это человек политичный и образованный; был когда-то
писарем и трактует своего друга несколько свысока, что тому втайне очень
неприятно. Они весь день вместе пили.
левой рукой, которою он обхватил его. "Дерзнул" - значит ударил. Мясистый
друг, сам из унтер-офицеров, втайне завидует своему испитому другу, и
потому оба они, один перед другим, щеголяют изысканностью слога.
упорно не подымая на него своих глаз и с важностью смотря в землю.
своего милого друга. - Ты один мне теперь на всем свете остался, слышь ты
это? Потому я тебе одному говорю: он меня дерзнул!..
только стыд твоей голове! - тоненьким и вежливым голоском возражает писарь,
- а лучше согласись, милый друг, все это пьянство через твое собственное
непостоянство...
глазами на самодовольного писаришку и вдруг, совершенно неожиданно, изо
всей силы ударяет своим огромным кулаком по маленькому лицу писаря. Тем и
кончается дружба за целый день. Милый друг без памяти летит под нары...
бесконечно добродушный и веселый парень, неглупый, безобидно-насмешливый и
необыкновенно простоватый с виду. Это тот самый, который, в первый мой день
в остроге, в кухне за обедом искал, где живет богатый мужик, уверял, что он
"с анбицией", и напился со мною чаю. Он лет сорока, с необыкновенно толстой
губой и с большим мясистым носом, усеянным угрями. В руках его балалайка,
на которой он небрежно перебирает струны. За ним следовал, точно
прихвостень, чрезвычайно маленький арестантик, с большой головой, которого
я очень мало знал доселе. На него, впрочем, и никто не обращал никакого
внимания. Он был какой-то странный, недоверчивый, вечно молчаливый и
серьезный; ходил работать в швальню и, видимо, старался жить особняком и ни
с кем не связываться. Теперь же, пьяный, он привязался, как тень, к
Варламову. Он следовал за ним в ужасном волнении, размахивал руками, бил
кулаком по стене, по нарам и даже чуть не плакал. Варламов, казалось, не
обращал на него никакого внимания, как будто и не было его подле.
Замечательно, что прежде эти два человека почти совсем друг с другом не
сходились; у них и по занятиям и по характеру ничего нет общего. И разрядов
они разных и живут по разным казармам. Звали маленького арестанта - Булкин.
стал поодаль против меня, что-то сообразил, покачнулся и, неровными шагами
подойдя ко мне, как-то молодцевато избоченился всем корпусом и, слегка