Чтение 33–й страницы книги ~Рудин~

Рудин обернулся. Он не мог разобрать черты Лежнева, стоявшего к свету
спиною, и с недоумением глядел на него.

- Вы меня не узнаете? - заговорил Лежнев.

- Михайло Михайлыч!- воскликнул Рудин и протянул руку, но смутился и
отвел ее было назад...

Лежнев поспешно ухватился за нее своими обеими.

- Войдите, войдите ко мне! - сказал он Рудину и ввел его в нумер.

- Как вы изменились! - произнес Лежнев, помолчав и невольно понизив
голос.

- Да, говорят! - возразил Рудин, блуждая по комнате взором. - Года...
А вот вы - ничего. Как здоровье Александры... вашей супруги?

- Благодарствуйте, хорошо. Но какими судьбами вы здесь?

- Я? Это долго рассказывать. Собственно, сюда я зашел случайно. Я ис-
кал одного знакомого. Впрочем, я очень рад...

- Где вы обедаете?

- Я? Не знаю. Где-нибудь в трактире. Я должен сегодня же выехать от-
сюда.

- Должны?

Рудин значительно усмехнулся.

- Да-с, должен. Меня отправляют к себе в деревню на жительство.

- Пообедайте со мной.

Рудин в первый раз взглянул прямо в глаза Лежневу.

- Вы мне предлагаете с собой обедать? - проговорил он.

- Да, Рудин, по-старинному, по-товарищески. Хотите? Не ожидал я вас
встретить, и бог знает, когда мы увидимся опять. Не расстаться же нам с
вами так!

- Извольте, я согласен.

Лежнев пожал Рудину руку, кликнул слугу, заказал обед и велел поста-
вить в лед бутылку шампанского.

-------------

В течение обеда Лежнев и Рудин, как бы сговорившись, все толковали о
студенческом своем времени, припоминали многое и многих - мертвых и жи-
вых. Сперва Рудин говорил неохотно, но он выпил несколько рюмок вина, и
кровь в нем разгорелась. Наконец лакей вынес последнее блюдо. Лежнев
встал, запер дверь и, вернувшись к столу, сел прямо напротив Рудина и
тихонько оперся подбородком на обе руки.

- Ну, теперь, - начал он, - рассказывайте-ка мне все, что с вами слу-
чилось с тех пор, как я вас не видал.

Рудин посмотрел на Лежнева.

"Боже мой! - подумал опять Лежнев, - как он изменился, бедняк!"

Черты Рудина изменились мало, особенно с тех пор, как мы видели его
на станции, хотя печать приближающейся старости уже успела лечь на них;
но выражение их стало другое. Иначе глядели глаза; во всем существе его,
в движениях, то замедленных, то бессвязно порывистых, в похолодевшей,
как бы разбитой речи высказывалась усталость окончательная, тайная и ти-
хая скорбь, далеко различная от той полупритворной грусти, которою он
щеголял, бывало, как вообще щеголяет ею молодежь, исполненная надежд и
доверчивого самолюбия.

- Рассказать вам все, что со мною случилось? - заговорил он. - Всего
рассказать нельзя и не стоит... Маялся я много, скитался не одним телом
- душой скитался. В чем и в ком я не разочаровался, бог мой! с кем не
сближался! Да, с кем! - повторил Рудин, заметив, что Лежнев с каким-то
особенным участием посмотрел ему в лицо. - Сколько раз мои собственные
слова становились мне противными - не говорю уже в моих устах, но и в
устах людей, разделявших мои мнения! Сколько раз переходил я от раздра-
жительности ребенка к тупой бесчувственности лошади, которая уже и хвос-
том не дрыгает, когда ее сечет кнут... Сколько раз я радовался, надеял-
ся, враждовал и унижался напрасно! Сколько раз вылетал соколом - и возв-
ращался ползком, как улитка, у которой раздавили раковину!.. Где не бы-
вал я, по каким дорогам не ходил!.. А дороги бывают грязные, - прибавил
Рудин и слегка отвернулся . - Вы знаете... - продолжал он...

- Послушайте, - перебил его Лежнев, - мы когда-то говорили "ты" друг
другу... Хочешь? возобновим старину... Выпьем на ты!

Рудин встрепенулся, приподнялся, а в глазах его промелькнуло что-то,
чего слово выразить не может.

- Выпьем, - сказал он, - спасибо тебе, брат, выпьем.

Лежнев и Рудин выпили по бокалу.

- Ты знаешь, - начал опять, с ударением на слове "ты" и с улыбкою,
Рудин, - во мне сидит какой-то червь, который грызет меня и гложет и не
даст мне успокоиться до конца. Он наталкивает меня на людей - они сперва
подвергаются моему влиянию, а потом...

Рудин провел рукой по воздуху.

- С тех пор, как я расстался с вами... с тобою, я переиспытал и пере-
изведал многое... Начинал я жить, принимался за новое раз двадцать - и
вот видишь!

- Выдержки в тебе не было, - проговорил, как бы про себя, Лежнев.

- Как ты говоришь, выдержки во мне не было!.. Строить я никогда ниче-
го не умел; да и мудрено, брат, строить, когда и почвы-то под ногами не-
ту, когда самому приходится собственный свой фундамент создавать! Всех
моих похождений, то есть, собственно говоря, всех моих неудач, я тебе
описывать не буду. Передам тебе два-три случая... те случаи из моей жиз-
ни, когда, казалось, успех уже улыбался мне, или нет, когда я начинал
надеяться на успех - что не совсем одно и то же...

Рудин откинул назад свои седые и уже жидкие волосы тем самым движени-
ем руки, какие он некогда отбрасывал свои темные и густые кудри.

- Ну, слушай, - начал он. - Сошелся я в Москве с одним довольно
странным господином. Он был очень богат и владел обширными поместьями;
не служил. Главная, единственная его страсть была любовь к науке, к нау-
ке вообще. До сих пор я постигнуть не могу, почему эта страсть в нем
проявилась! Шла она к нему, как к корове седло. Сам он с усилием держал-
ся на высоте ума и говорить почти не умел, только поводил выразительно
глазами и значительно покачивал головой. Я, брат, не встречал бездарнее
и бедней его природы... В Смоленской губернии есть такие места - песок и
больше ничего, да изредка трава, которую ни одно животное есть не ста-
нет. Ничего ему в руки не давалось - все так и ползло от него прочь, по-
дальше; а он еще помешан был на том, чтобы все легкое делать трудным.
Если бы это зависело от его распоряжений, у него бы люди ели пятками,
право. Работал, писал и читал он неутомимо. Он ухаживал за наукой с ка-
кою-то упрямой настойчивостью, с терпением страшным; самолюбие в нем бы-
ло огромное, и характер он имел железный. Он жил один и слыл чудаком. Я
познакомился с ним... ну, и понравился ему. Я, признаюсь, скоро его по-
нял, но рвение его меня тронуло. Притом, он владел такими средствами,
столько можно было через него сделать добра, принести пользы существен-
ной... Я поселился у него и уехал с ним, наконец, в его деревню. Планы,
брат, у меня были громадные: я мечтал о разных усовершенствованиях, но-
вовведениях...

- Как у Ласунской, помнишь, - заметил Лежнев с добродушной улыбкой.

- Какое! там я знал, в душе, что из слов моих ничего не выйдет; а
тут... тут совсем другое поле раскрывалось передо мною... Я навез с со-
бою агрономических книг... правда, я до конца не прочел ни одной... ну,
и приступил к делу. Сначала оно не пошло, как я и ожидал, а потом оно