менить его.
ний с внешним миром! Слышите!
так плакал и стонал, что мог бы разжалобить тигра.
вили его там на весь день. И весь день Бонасье плакал, как настоящий га-
лантерейщик: да ведь, по его же собственным словам, в нем не было и тени
воинского духа.
ги в коридоре. Шаги приближались к его камере; дверь открылась, и вошли
караульные солдаты.
с солдатами.
кой час? Куда это, господи помилуй?
я погиб!
раульными.
они пересекли двор, прошли через другое здание и, наконец, достигли во-
рот главного двора, где ждала карета, окруженная четырьмя верховыми. Бо-
насье посадили в карету, полицейский чиновник устроился рядом с ним,
дверцы заперли на ключ, и оба оказались как бы в передвижной тюрьме.
решетку, защищавшую окно, арестованный мог видеть только дома и мосто-
вую. Но коренной парижанин, каким был Бонасье, узнавал каждую улицу по
тумбам, вывескам и фонарям. Подъезжая к церкви святого Павла, возле ко-
торой казнили узников Бастилии, приговоренных к смерти, он чуть не ли-
шился чувств и дважды перекрестился. Он думал, что карета здесь остано-
вится. Но карета проехала мимо.
вдоль кладбища Святого Якова, где хоронили государственных преступников.
Одно только его несколько успокоило: прежде чем их похоронить, им обычно
отрубали голову, а его собственная голова пока еще крепко сидела на пле-
чах. Но, когда он увидел, что карета сворачивает к Гревской площади,
когда он увидел островерхую крышу городской ратуши и карета въехала под
арку, он решил, что все кончено, и попытался исповедаться перед поли-
цейским чиновником. В ответ на отказ чиновника выслушать его он принялся
так жалобно кричать, что тот пригрозил заткнуть ему рот кляпом, если он
не замолчит.
Гревской площади, не стоило затыкать ему рот: они ведь уже почти достиг-
ли места казни. И действительно, карета проехала через роковую площадь,
не останавливаясь. Приходилось опасаться еще только Трагуарского креста.
А туда именно карета и завернула.
казнили приговоренных низкого звания. Бонасье напрасно льстил себе, счи-
тая себя достойным площади Святого Павла или Гревской площади. Его путе-
шествие и его жизнь закончатся у Трагуарского креста. Ему не виден был
еще злосчастный крест, но он почти ощущал, как этот крест движется ему
навстречу. Шагах в двадцати от рокового места он вдруг услышал гул тол-
пы, и карета остановилась. Этого несчастный Бонасье, истерзанный всеми
пережитыми волнениями, уже не в силах был перенести. Он издал слабый
крик, который можно было принять за последний стон умирающего, и лишился
чувств,
были повесить, а сбежалась смотреть на повешенного.
сквозь толпу, миновала улицу Сент-Оноре, повернула на улицу Добрых Детей
и остановилась у невысокого подъезда.
поддерживаемого полицейским. Его втолкнули в длинный вестибюль, ввели
вверх по какой-то лестнице и оставили в передней.
улавливал какие-то звуки, но не осознавал их. Если бы его в эти минуты
казнили, он бы не сделал ни одного движения, чтобы защититься, не испус-
тил бы ни одного вопля, чтобы вымолить пощаду.
ки, в том самом месте, где караульные усадили его.
жающих его жизни, ничего, представляющего опасность, видя, что стены
покрыты мягкой кордовской кожей, красные тяжелые шелковые портьеры подх-
вачены золотыми шнурами, а банкетка, на которой он сидел, достаточно
мягка и удобна, он понял, что страх его напрасен, и начал поворачивать
голову вправо и влево и то поднимать ее, то опускать.
храбрость, и он рискнул согнуть сначала одну ногу, затем другую. В конце
концов, опершись руками о сиденье диванчика, он слегка приподнялся и
оказался на ногах.
портьеру, продолжая говорить с кем-то находившимся в соседней комнате.
Затем он обернулся к арестованному.
страха. - Это я, к вашим услугам.
новался и вошел в комнату, где его, по-видимому, ожидали.
оружием; ни один звук не доносился сюда извне. Хотя был всего лишь конец
сентября, в камине уже горел огонь. Всю середину комнаты занимал квад-
ратный стол с книгами и бумагами, поверх которых лежала развернутая ог-
ромная карта города Ла-Рошели.
лбом и пронзительным взглядом. Худощавое лицо его еще больше удлиняла
остроконечная бородка, над которой закручивались усы. Этому человеку бы-
ло едва ли более тридцати шести - тридцати семи лет, но в волосах и бо-
родке ужо мелькала седина. Хотя при нем не было шпаги, все же он походил
на военного, а легкая пыль на его сапогах указывала, что он в этот день
ездил верхом.
каким принято у нас изображать его, то есть не согбенный старец, страда-
ющий от тяжкой болезни, расслабленный, с угасшим голосом, погруженный в
глубокое кресло, словно в преждевременную могилу, живущий только силой
своего ума и поддерживающий борьбу с Европой одним напряжением мысли, а
такой, каким он в действительности был в те годы: ловкий и любезный ка-
валер, уже и тогда слабый телом, но поддерживаемый неукротимой силой ду-
ха, сделавшего из него одного из самых замечательных людей своего време-
ни. Оказав поддержку герцогу Невэрскому в его мантуанских владениях,
захватив Ним, Кастр и Юзэс, он готовился изгнать англичан с острова Рэ и
приступить к осаде Ла-Рошели.
человеку, не знавшему его в лицо, невозможно было догадаться, кто стоит
перед ним.
только что описанного нами, впился в него, словно желая проникнуть в
глубину его прошлого.
шись, вышел.
век, стоявший у камина, время от времени поднимал глаза от бумаг и оста-
навливал их на арестанте, и тогда несчастному казалось, что два кинжала
впиваются в самое его сердце.
все было ясно.
рим... - прошептал он. - Вы обвиняетесь в государственной измене, - мед-
ленно проговорил кардинал.
тулуя своего собеседника так, как его только что титуловал офицер. - Но
клянусь вам, что я ничего не знаю.
цогом Бекингэмом.
зывала эти имена.
Мацумото Сэйте
Сертаков Виталий
Конан-Дойль Артур
Гуль Роман Борисович
Соломатина Татьяна
Шилова Юлия