Борю Данилина, начинающего драматурга, которого нашел в литобъединении и
привел в театр сам Новик. Однако выходить замуж Даша не торопилась.
общем, нравился: мастер спорта по десятиборью, а победами не кичился;
красив, пользуется успехом, но не дамский угодник; остроумен, но не
насмешник. Честно говоря, пользуясь своей дружбой с Дашей, я сводничала,
выставляя Валерия в выгодном свете. Да и смотрелась эта пара -- все взгляды
приковывала.
колоссальной дамской клиентурой, обеспечивающей ему блестящие заработки.
Уважая Костю за высокое мастерство, я все же относилась к нему с прохладцей:
слишком благополучен и избалован вниманием. Понимала, что и благополучие и
внимание он заслужил своим талантом, но мужчины, лоснящиеся от постоянных
удач, были мне не по душе, я уже давно научились критически смотреть и на
своего Сергея, и на ему надобных баловней судьбы. Костя был совсем неглуп и
-- важное преимущество перед соперниками! -- свободен в расходах и щедр: ни
Валерию, ни тем более школьному учителю Боре Костины заработки и не снились.
утенком, такой знаток женских сердец, как Новик, полагал, что у его протеже
есть шанс. Казалось бы, о каком шансе можно говорить, если Борис при виде
Даши немеет и становится беззащитным? Можно, утверждал Новик, ибо,
во-первых, беззащитность трогает женское сердце и побуждает
покровительствовать, и, во-вторых, Боря фанатично предан театру, для
которого и муках сочиняет свою вторую пьесу.
поставил его первую пьесу, которая принесла автору сплошные огорчения: мало
того, что успеха она не имела, так в ней еще не оказалось роли для Даши --
непростительный для драматурга просчет. Возмущенная Даша демонстративно
третировала влюбленного, а когда несчастный взмолился: "Клянусь, Клюква, что
в следующей пьесе..." -- во всеуслышание его оборвала: "Для кого Клюква, а
для тебя -- Клюква Николаевна!" И только когда Борис, обмирая от страха,
прочитал на труппе первый акт новой комедии, Даша милостиво разрешила вновь
называть себя просто Клюквой -- условно, предупредила она.
соперниками, каждый из которых посвоему завоевывал Дашу: Валерий отображал
ее жизнь и деятельность на кинопленке, Костя придумывал для нее модели и
обшивал, а Боря сочинял пьесу, где Даше предназначалась главная женская
роль. Остряки из фотостудии состряпали смешной фотомонтаж: Даша с ведром
клюквы стояла у финиша и наблюдала за скачкой трех лошадей, иа морды которых
были приклеены фото Валерия, Кости и Бори. Надпись вопрошала: "Кому
достанется Клюква?"
залов, находился на девятом этаже, под киностудией. Если отвлечься от
громкого и не очень удачного названия, то салон представлял собой большую
комнату с пятью рабочими креслами вдоль стен, выгороженной кассой, столиком
маникюрши да еще каморкой уборщицы, занавешенной шторкой; для ожидающих
очереди у дверей стояли несколько стульев; вешалки в салоне не было --
раздевались внизу, в гардеробе.
благодаря своим мастерам, призерам всевозможных конкурсов, и от клиенток не
было отбоя.
жену директора крупнейшего в городе универмага, которая каждую наделю
причесывалась у Даши. Когда-то рядовая продавщица, Клавдия Алексеевна, или
просто Клавка, как ее между собой называли девушки, превратилась в
величественную матрону, с красивым холеным лицом и пустыми наглыми глазами
выскочки. Чаевых она не давала ни копейки -- расплачивалась телефонными
звонками (сапожки, туфли и прочее женское счастье). Даша, со свойственным ей
легкомыслием, с одной стороны, беззастенчиво пользовалась блатом и
устраивала его подружкам, а с другой -- чуть не в открытую презирала и
высмеивала свою постоянную клиентку, напыщенную и глупую. Но -- хозяйка
дефицита! В каких только домах ее не принимали -- причем, вполне достойные с
виду люди. Однажды, услышав от Даши, что я "все на свете знаю про Пушкина",
Клавка и ко мне в музей заявилась -- нахвататься верхушек и блеснуть в
"светских гостиных"; с первых же слов я поняла, что о творчестве Пушкина она
не имеет ни малейшего понятия, зато ее крайне интересуют любовники его жены.
Я очень люблю Наталью Николаевну, до нежности, и могу сгрубить, когда ко мне
обращаются за подобного рода альковными сплетнями. Но сгрубить курице -- не
много чести, и я ей поведала по секрету, что наукой достоверно выявлен лишь
один любовник Натальи Николаевны, государь-император Петр III, которого за
эту измену и свергла с престола ревнивая жеиа, будущая Екатерина II.
Ссылаясь на источник, курица прокудахтала эту сенсацию по всему городу,
стала всеобщим посмешищем и отныне при встречах со мной так отворачивала
голову, что был слышен хруст шейных позвонков.
Даше массу неприятностей, и, во-вторых, именно ее в своем знаменитом очерке
"Человек в тельняшке" журналист изобразил "миловидной, но беспомощной
женщиной", которую спас Чепурин (об этой истории я еще расскажу). Отдадим
Клавке должное: именно она первой пожаловалась, что в салопе запахло дымом
-- единственное, что можно поставить ей в заслугу, потому что все
всполошились, выключили на всякий случай электроприборы, и звонок Веты
Юрочкиной не был для находившихся в "Несмеяне" столь
неожиданно-ошеломляющим, как для многих других.
слово в слово: "Клюква, ты? Это я, Вета, у нас пожар! На лифте не
спускайтесь, это очень опасно, и вообще лифтовые холлы горят... Ты слушай
меня, оповещение не сработало, мне еще миого нужно звонить! Ты сбегай и
посмотри, если правая лестница не горит, то бегите вниз, а если горит, то
собери, кого сможешь найти, в "Несмеяну", там у вас вода в кранах! Щели в
дверях забейте, ждите, пожарные уже прибывают!"
"Несмеяне", вдруг задумался и сказал "Про твою Клюкву я много слышал, на ней
там в самом разе все замкнулось. Только охаешь и изумляешься ты зря, ничего
такого уж исключительного там не случилось, не Клюква -- так другая или
другой бы нашелся. Почему? А потому, что есть, Леля, закон: когда в пожар
попадает группа людей, то есть не обязательно в пожар, а вообще -- в
опасность, то из этих людей вдруг сам собой появляется, как теперь говорят,
лидер. Закон! Тут бывает такое, что умом никогда не предугадаешь. Помню, как
сейчас, на Садовой, дом 24, от взрыва газа на кухне квартира запылала;
гостей -- как селедок в бочке, а прихожая горит, не выйти. Знаешь, кто
головы не потерял? Четырнадцатилетний мальчишка, и не хозяев сын, а из
гостей. Посмотрел-посмотрел, как взрослые заметались, пригляделся, выломал
забитую на зиму балконную дверь, окрутил вдвое и привязал к перилам бельевую
веревку... -- словом, спас кучу народа. А в другой раз... Ладно, случаев
тысячи, а закон один: как в стае вожак, так и у людей -- лидер. Заранее,
Леля, можно назначить кого угодно -- начальника, заместителя,
ответственного, но сколько я помню, лидером обычно становился не
назначенный, а вытолкнутый наверх обстоятельствами -- самый волевой, храбрый
и гордый. Может, это и есть то самое чувство чести, о котором ты написала,
по большому счету оно встречается у одного человека из целой сотни..."
ситуации обязательно -- закон! -- появляется лидер, "вытолкнутый наверх
обстоятельствами", самый волевой, храбрый и с наиболее обостренным чувством
чести.
склянку и с силой швырнула ее в стену. Все женщины, а их вместе с мастерами
в салоне оказалось двенадцать, на миг притихли.
потрясла ножницами. -- Кто будет орать -- волосы отрежу! Вера, Любка, никого
не выпускать, я быстро, только лестницу посмотрю!
сумасшедшее, кровь будто кипит -- шутка ли, пожар! Вижу, в центральном
лифтовом холле полно дыма, побежала в правый, там поменьше, но тоже не
очень-то подышишь... Нет, думаю, вниз людей не поведу, бабы ведь, а вдруг с
кем истерика? Тут вспомнила Вету: собирай, мол, всех в "Несмеяну", где вода.
А кого всех? Ателье -- рядом, вбегаю, а там ничего не знают! Заведующая,
Анна Ивановна, по телефону хохочет, Костя вокруг платиновой блондинки вьюном
вьется, выгодная, значит, патронку на ее телеса прикидывает... Я Косте
вполголоса, чтоб раньше времени панику не поднимать: подойди, слово скажу. А
блондинка, надменная такая, лет под сорок, сквозь зубы: "Анна Ивановна, мне
мерку на манто снимают, а тут какие-то посторонние мастера отвлекают...
Прощу не мешать, любезная!" Ах, ты, дрянь, думаю, я ее еще щадить должна...
"А на саван мерку не хочешь? -- закричала. -- Анна Ивановна, пожар у нас!
Костя, бросай, веди всех в "Несмеяну", у нас вода!" Ну, тут визг, вопли,
Костя истуканом застыл, губы дрожат: "Ты не шутишь, Клюква?" Я поняла, что
от злости перегнула палку, и со смехом: "Ой, говорю, бабоньки, какие вы
сейчас смешные, глаза выпученные, рты перекошенные, да на вас, на таких, ни
один мужик и смотреть не захочет! Подумаешь, не видали мы пожаров, и ну-ка,
с улыбкой -- за мной!" Похватали они что под руки попалось, материй всяких,
шкурок и привела я их в салон. А тут одна в обмороке лежит, вторая обмирает,
третья по телефону "спасите!" орет, и всех заводит до истерики твоя "
закадычная подруга" Клавка, визжит, на людей бросается, Верке лицо
расцарапала -- она Клавку в коридор не выпускала. Ну, думаю, или я ее, или
она всех нас! Схватила ее за волосы -- и под кран, голову холодной водой
остудила, не жалея. А она: "Хулиганка! Мерзавка!" Я ее -- по щекам наотмашь,
и девчатам кричу: "Так каждую, кто скандалить будет! Костя, бери полотенца
-- истеричек связывать!" Веришь, Оленька, я как зверь злая была, добра ведь
Роллинс Джеймс
Белов Вольф
Пехов Алексей
Лукин Евгений
Браун Дэн
Акунин Борис