злоключениях, и знаю я - не по твоей вине пути испанцев и твои
пересекались в недобрый час, родив события печальные, не вполне сообразные
с поведением людей доброй воли.
обменялись рукопожатием. Испанцу было, вероятно, лет тридцать пять. Лицо
его так и сияло благожелательностью, а рот уж и вовсе растянулся в
широчайшей улыбке. Однако, внимательней присмотревшись к нему, я невольно
изумился: глаза его оставались холодными и никак не вязались с любезностью
слов и сладостью улыбок. Казалось, они принадлежали совсем другому
человеку, и странно-ледяной его взгляд поражал какой-то жуткой
жестокостью. Одним словом, глаза выражали нечто совсем иное, чем губы, но
что из них выражало подлинные чувства?
красивой лжи и клюнул на удочку медоточивых речей. "Уж не волк ли это в
овечьей шкуре? - подумалось мне. - А если волк, то глаза явно выдают его
истинную натуру".
продолжал испанец, улыбаясь и вежливо беря меня под руку. - Мне нужна ваша
помощь, без нее дело не двигается с места... Конесо - бессовестный
мерзавец, грязный пройдоха и паршивая собака! Дон Хуан согласен со мною?
имеет в виду? - спросил я с невинной миной на лице, слегка приподняв
брови.
крутят хвостами, мошенники! Мало того, что они не собираются выплачивать
своих долгов, они еще, канальи, погрязнув в невежестве, не хотят ценить
тех великих благ, какие несем мы этим дикарям, и, о неблагодарные, еще
сопротивляются!
мы хотим показать в Ангостуре, что есть усердный труд на полях, и научить
их правильно обрабатывать землю. Через два года они вернутся сюда и, со
знанием дела работая для себя и для племени, приумножат всеобщий достаток
и благоденствие.
выглядело на самом деле! Индейцы слишком хорошо знали, что такое "усердный
труд" на испанских гасиендах, во что обернутся эти два года, и не давали
себя обмануть.
удивления. - А вернувшись из Ангостуры, они сделают араваков самым
образцовым и самым счастливым племенем в Венесуэле?
на нем написано, но, не обнаружив ничего подозрительного, улыбнулся
глазами. Впервые в глазах его мелькнули проблески жизни - вот чудеса! Но
это была дьявольская улыбка глаз, чуть заносчивая, чуть издевательская и
презрительная. Дон Эстебан, видимо, не уловил моей иронии.
он с оттенком высокомерия, тоном, каким обращаются порой к скудоумному
простаку, - все верно, но лишь отчасти. Араваки действительно станут
образцовым и счастливым племенем после возвращения этих пятидесяти
человек, но в Венесуэле есть и другие племена, более счастливые, уже
познавшие прелести нашей цивилизации.
требовало выражение простого удивления. Двусмысленность моих слов и
выражение лица он приписал тому, что я, как иностранец, неправильно
выразился, плохо владея испанским языком.
это, вы пользуетесь у араваков большим почетом. Не у всех, правда, но у
тех, что пришли с вашей милостью и признали вас своим вождем. Конесо
подговаривал меня взять в Ангостуру ваших индейцев и негров, но я не стану
этого делать, ибо они только что прибыли сюда и ничего в долг у меня не
брали, а брали люди Конесо. Теперь же, когда пришло время отдавать людей,
Конесо юлит и уверяет меня, что людей у него нет, а те, кого он хотел мне
отдать, будто бы убежали в лес. Я знаю, часть действительно убежала, но
многие еще остались. Поэтому я прошу, ваша милость, заставь глупых понять
свое благо и добром отправляться в Ангостуру. А если Конесо не выдаст мне
всех пятьдесят человек, передай ему от меня, я сдеру с него шкуру.
араваков, окруженных неподалеку от нас охраной из числа индейцев чаима. -
Чего они ждут?
пятьдесят.
снова устремил на меня острый взгляд, настороженный и, как вначале,
невыразимо холодный. Он подошел ко мне вплотную. У него были черные
нависшие брови, длинные густые ресницы, серые, как свинец, глаза, что
придавало его лицу твердое, стальное выражение. Губы его перестали
улыбаться и сжались в жесткую складку.
лицо. - Сеньор кавалер, надеюсь, ваша милость хорошо слышал и оценил
значение того, что я только что сказал.
собрать пятьдесят человек.
уж тяжек будет мой грех?
ружья.
же ты явно издеваешься! Ладно, тогда шутки в сторону! Если ты не сделаешь
того, о чем тебя просят, может случиться, я вспомню, что советовал мне
Конесо относительно твоих людей.
громким смехом.
голову мне пришла забавная мысль: а что, если и мои люди сбегут в лес, как
и прочие, что тогда?
стреляют.
моих людей есть ружья.
обменялись рукопожатием, в десятке шагов от главного тольдо. Под этим
просторным навесом, ожидая нас, сидел на табурете Конесо, рядом с ним
стоял Манаури, как переводчик, и тут же вожди Пирокай и Фуюди, а за ними
несколько лучших воинов при оружии. Шамана Карапаны видно не было.
становясь серьезным, - прежде чем произнести свое последнее слово
относительно позиции, какую я займу по поводу сделанного предложения,
позволь мне сначала поговорить с людьми, отобранными в Ангостуру, и
разобраться в обстановке.
показаться трусом, поспешил согласиться:
его коротко рассказать, что здесь происходило до моего прихода. Вождь
подтвердил все, что я уже знал от Арипая и дона Эстебана. Когда он
закончил, я переспросил:
сторонники, от которых Конесо хочет избавиться?
Пирокая и Фуюди, кто они?
племянник, сын Пирокая, два других - братья Фуюди: сплошь близкие
родственники.
пока иди к Вагуре, возьми мой мушкет и сразу же возвращайся! Мушкет
заряжен картечью. Потом пойдем вместе к пленникам...