ребенок. Освещенная лунным светом рука в окне казалась корявой,
темной, костлявые пальцы напоминали звериные когти. Грязные
длинные ногти царапали стекло, эти едва слышные звуки казались
пойманной в ловушку паре оглушительными, непереносимыми, а
влажный карибский ветер кружил по комнате запах тлена, и смрад
облеплял их дымными складками, словно древняя плесень или слизь,
извергнутая из чрева моря.
призрачная фигура. К Джонни потянулись черные птичьи когти. Нора
издала крик ужаса: о Боже почему это был не Кейл не Кейл НЕ КЕЙЛ...
сползала с подоконника; стул угодил во что-то твердое, как кость, но не
остановил призрак. Молодой человек слишком поздно понял, что
остальные ворвались через дверь и были теперь у него за спиной. Что-то
обхватило его сзади за горло - рука, холодная, костяная. Другая рука
вцепилась ему в волосы. Из горла Норы вырвался истошный крик и
затих, перейдя в безумный, бессмысленный младенческий лепет.
Отчаянно отбиваясь руками и ногами, Джонни попытался вырваться, но
твари сгрудились вокруг него, наступали, их страшные руки обжигали
ледяным холодом его лицо, шею, плечи.
самым ухом свистящее зловонное дыхание; страшная сила подхватила
Джонни и швырнула на стену. Он врезался в стену головой и
беспомощно съехал на пол, чувствуя жгучую боль в сломанном плече.
Сердце у Джонни колотилось как сумасшедшее. Охваченный паникой, он
развернулся, чтобы встретить приближающиеся тени лицом к лицу.
Обезумевшая от страха женщина по-пластунски ползла к шкафу. Джонни
- из его сломанного носа капала кровь - полулежал, опираясь о стену, и
смотрел, как твари подбираются к нему.
горевшие ненавистью в иссохших глазницах, немигающие и
пронзительные, в дыхании призраков ему слышалось пыхтение мехов,
раздувающих адское пламя в Преисподней - и Джонни Мейджорс воздел
руки в страхе и мольбе. Он понял: настал его смертный час.
сердца не услышал собственного голоса. - Прошу вас, не убивайте меняа-
а-а-а-а...
сломанных зубах, истлевшие губы облизнул черный язык.
крови впились в тело. Медленно, очень медленно лицо Джонни,
кричавшего от ледяной боли, стали разрывать на части. Взмах костлявой
руки - и сорванный с его лица нос разлетелся клочками окровавленной
плоти, цепкие сильные пальцы сдавили шею - и твердые ногти вонзились
в горло, задушили крик, проткнули яремную вену, выпустив на волю
темно-алую реку. Парализованный Джонни Мейджорс с незрячими,
остекленелыми от шока глазами лежал под забрызганной кровью стеной;
его нервы пылали в огне последней мучительной боли, но
отключившийся мозг был не в состоянии реагировать. Рука, лежавшая на
горле Джонни, принялась сдирать плоть, точно шелуху, обнажая сосуды
и голосовые связки. Почуяв запах теплой крови, призраки зашевелились,
подошли. Один, с красными глазами-омутами, нагнулся над Джонни.
Алчно скрюченные пальцы в мгновение ока сорвали часть щеки,
висевшую на лоскутьях кожи. Трехпалая рука с торчащими сквозь кожу
суставами потыкала в глаз, подковырнула его и вырвала из глазницы,
словно дрожащую виноградину из грозди.
запрокинулась, и лунный свет упал на разорванное горло. Из
проколотой артерии в расползающиеся лужи толчками выбрасывало
кровь.
несытыми ртами к лицу и горлу, впились зубами в плоть, рвали ее,
добираясь до кости, и грызли кость. Придавленный тварями к полу,
Джонни поднял руку, но она беспомощно повисла в воздухе, пальцы
медленно согнулись, и рука упала. Комнату заполнили звуки кормежки -
хруст костей на зубах, чавканье, чмоканье, треск разрываемой плоти.
Кровь заливала пол, и изголодавшиеся твари лакали из багровых луж,
шалея от густого сладковатого запаха. Они принялись рвать тело на
части, раскусывая кости, чтобы насладиться костным мозгом, все
быстрее, все лихорадочнее, наполняя спальню эхом своего дыхания.
Женщина поскуливала, замерев на месте. Твари толкались над трупом,
споря за раны, и, осушив одну, искали новых, яростно шипя, когда
другой грубо оттеснял их в сторону. Они вскрывали новые багряные
ручьи, словно выпускали из плотяных бочонков темное вино. Они
пировали нетерпеливо и жадно, они отрывали узкие полоски мяса и,
выжимали из них кровь до последней капли. А покончив с мужчиной,
растерзав его на страшные для человеческого взора куски, досуха выпив
его кровь, обнаружили, что еще не наполнили свои артерии и вены, не
уняли страшную боль, не погасили бушующее пламя - и обрушили свою
мстительную ярость на женщину.
волоча тело по полу, но не могла пошевелиться. Они пылали яростью,
ибо еще не насытились, не избавились от нечеловеческой боли, и зубы их
не знали жалости.
отделилась от прочих и поднялась на ноги. Пятясь от скопления
призрачных фигур, она поднесла окровавленную ладонь к
окровавленным губам и лизнула. Потом стала в углу и смотрела, как
остальные пытаются утолить голод. В самой сердцевине высохших,
покоробленных тканей, окаменевших мышц, в ссохшейся на костях,
сморщенной плоти еще тлела мучительная боль, и каждый вдох сильнее
раздувал это пламя. В тщетной попытке успокоить жгучую боль тварь в
углу приложила руку к горлу, но не почувствовала биения жизни - сердце
давно превратилось в гниющий комок, сосуды ссохлись. Тварь вдруг
пронизала дрожь боли и ярости, безумия и ненависти.
голову и вгляделся в залитое лунным светом отражение.
щелки на сморщенной, усохшей голове. Когда-то, давным-давно, эти
глаза умели смотреть хитро, по-волчьи, светиться торжеством и пылать
воинственной яростью. В прошлом орлиный, нос провалился и сгнил,
так что осталась лишь медленно расползающаяся на все лицо яма. К
изуродованной голове пристали клочья рыжих волос, а когда тварь
раскрыла рот, чтобы закричать при виде своего отражения, лунное
сияние высветило неровные пеньки гнилых зубов.
разняв отраженное в нем мертвое лицо надвое. Отрывисто дыша, кривя
губы, зомби осыпал зеркало ударами - и оно разбилось. Когда на стене
осталась пустая рама, а зеркало превратилось в россыпь осколков на
полу, к потолку взлетел хриплый страдальческий и яростный рев,
перешедший в пронзительный вой и оборвавшийся приглушенным
рыданием.
его, но не прервали пиршества. Вокруг них, словно волны прилива,
плескались потоки крови, пятная бурые лохмотья обмундирования.
следил за далеким огоньком в море. Рядом дымилась в пепельнице
сигарета, у ног стояла полупустая бутылка. Огонек горел на грузовом
судне, которое шло в порт более крупного острова. Вид его пробудил в
Муре страсть бродяжить, навеял мысли о дальних берегах, о тех, кого он
когда-то знал и с кем расстался.
человека. Тот Дэвид Мур был наивным, простодушным и о многом не
подозревал. Если судьба действительно существовала, то с ним она не
церемонилась и стремглав гнала его по той тропинке, где нечего было
надеяться найти дорогу назад. Его личная трагедия навсегда оставалась
непреложным фактом, глубоким рваным шрамом на душе. После гибели
жены и сына Мур поклялся никогда больше не влюбляться, и хотя он тем
не менее влюблялся - в города, острова, переживания - в отношениях с
людьми ему не удавалось преодолеть некоторую отчужденность.
Слишком уж это было опасно. Да, его порой тянуло к женщинам, но он,
как и его случайные партнерши, искал лишь сексуальных контактов. О
чувствах речи не было. Он знал, что слишком много пьет, потому что
боится и жизни, и смерти; вернее, он был подвешен между ними - его
тело наслаждалось тем множеством и разнообразием впечатлений, какое
давали путешествия, душа же оцепенела и точно замерзла. Мур был
теперь лишь внешней оболочкой человека, который когда-то играл
волосами Бет, чувствуя, как они искрятся жизнью, словно
наэлектризованные. И все же за это время он стал только ближе к ней.
Иногда, скованный сном, Мур вдруг понимал - стоит протянуть руку, и в
нескольких дюймах от себя он почувствует ее гибкое нагое тело,
притянет ее к себе и сожмет в объятиях так крепко, что никто и никогда
больше не отнимет ее у него.
он стал? Каково было бы смотреть, как мальчик подрастает, заканчивает
школу, поступает в колледж? Не дай Бог, мальчуган получил бы место в
Шилова Юлия
Володихин Дмитрий
Орловский Гай Юлий
Шилова Юлия
Браун Дэн