Чтение 33–й страницы книги ~Дурак умер, да здравствует дурак!~

остаток пути на четвереньках. Оставаясь в этом положении, я выглянул за
дверь и увидел, что коренастый в кепке стоит футах в двадцати слева,
привалившись к витрине магазинчика. А справа на углу маячили янтарные глаза
неподвижного "кадиллака".

Но тут я заметил стайку подростков, приближавшихся ко мне со стороны
Шестой авеню. Они болтали, не слушая друг дружку; некоторые размахивали
руками. Ватага шла плотной фалангой, будто была заключена в какой-то
невидимый ящик. Я не мог сказать, мальчики это или девочки. Вероятно, всего
хватало. Они были облачены в мешковатые брюки и пиджаки, и фигуры их
отличались эдакой бесполой стройностью. Если это были мальчишки, то слишком
длинноволосые, если девчонки, то наоборот. Если это были мальчишки, значит,
у них ломался голос. Если девчонки, то, судя по голосам, они злоупотребляли
куревом. Все шагали причудливой поступью людей, только что слезших с
мотоциклов.

Я разогнулся, отряхнулся, и, как только подростки поравнялись со мной,
быстро вышел из закусочной, затесался в самую середку стаи и громко сказал:

-- Эй, банда, слыхали про многоножку, у которой плоскостопие?

Никто не обратил на меня никакого внимания. Подростки перебирали
ногами, махали руками и мололи языками, так что мне оставалось лишь хлопать
ушами и глазами. Мое появление не внесло ни малейшей сумятицы в их плотные
ряды. Шагавший слева от меня юный человек излагал содержание кинофильма.
Чуть впереди кто-то описывал куртку, которую он (она) видел(а) в аэропорту.
Справа и чуть сзади развернулось обсуждение внешней политики США, а впереди
шло восхваление университета Мехико. На крайнем левом фланге звучали пылкие
речи в защиту противозачаточных пилюль.

Коренастый в кепке отступил в какое-то темное парадное. Проходя мимо, я
увидел лишь его грозно горящие глаза.

"Кадиллак" обогнал нас и остановился на углу впереди.

На Пятой авеню мой взвод повернул напра-во. Я по-прежнему норовил
запутать "кадиллак", вынуждая его блукать по улицам с односторонним
движением, а на Пятой авеню оно как раз одностороннее, и все едут на юг.
Поэтому здесь я покинул своих товарищей и свернул в противоположную сторону,
бросив напоследок:

-- До встречи, крокодилы!

-- До свидания, мил-человек! -- крикнул мне вслед кто-то из подростков,
и я отметил про себя, что он (она) весьма любезен(на).

Коренастый в кепке снова шествовал за мной, но устремившийся вобъезд
квартала "кадиллак" застрял перед красным светофором на Пятой авеню. Увы,
светофоры имеют свойство менять цвет, поэтому, прежде чем я добрался до
Тридцать седьмой улицы, за спиной опять послышалось знакомое шуршание
покрышек, и "кадиллак" снова сел мне на хвост.

Позвольте заметить, что все это время я пребывал в состоянии дикого
ужаса. Именно он гнал меня вперед, не давая остановиться. И именно благодаря
ему я вдруг открыл в себе такое свойство, как мнительность. Я всегда знал,
что мне присуща робость, но теперь вдруг стал рассматривать эту черту своего
характера как балласт, ненужный багаж, от которого необходимо избавиться,
чтобы удержаться на плаву в штормящем море.

Долго ли я смогу ее давить? Меня преследовали и пехота, и
моторизованные части. Было уже почти девять, и в оживленном торговом районе,
по которому мы продвигались, начиналась бурная деятельность по сворачиванию
кипучей деятельности. Вскоре улицы станут относительно безлюдными, закроются
последние лавочки и забегаловки, река машин на Пятой авеню обмелеет. И уж
тогда, в темноте, тишине и пустоте убийцы прихлопнут меня, будто комарика.

Я пересек Тридцать седьмую улицу, посмотрел направо и не увидел
"кадиллака". Должно быть, его продвижению помешали красные светофоры. Я
по-прежнему держал путь на север, коренастый в кепке отстал от меня чуть ли
не на квартал.

Пересекая Тридцать восьмую улицу, я оглянулся и заметил "кадиллак",
который пер через перекресток в квартале от меня, раскачиваясь, будто
океанский лайнер на высокой волне.

Что ж, по крайней мере, я доставлял им хлопоты. Пока я споро шел на
север по Пятой, "кадиллак" был вынужден выписывать кренделя, будто
горнолыжник на трассе слалома: на восток, к Мэдисон-авеню, потом -- один
квартал на север, затем -- два квартала на запад, к Шестой, опять квартал на
север, два -- на восток к Мэдисон, снова квартал на север и так далее.

Прекрасно. Может, они и настигнут меня, но это обойдется им не в один
галлон бензина.

На Тридцать седьмой улице "кадиллак" надолго исчез из поля моего
зрения, и лишь на подходе к Сороковой я увидел, что преследователям надоела
эта игра. Черный лимузин стоял перед библиотекой, неподвижно поджидая
меня.Черта с два. На Сороковой я свернул влево, прочь от "кадиллака",
торопливо миновал библиотеку и увидел справа от себя приветливый сумрак
парка Брайэнт. Слишком приветливый. Я мог войти в парк в сопровождении
коренастого в кепке, но обратно выйдет только он один. А утром в зарослях
плюща кто-нибудь найдет мой труп, если еще кто-нибудь не сопрет его ночью.

Нет. Я прошмыгнул мимо парка, свернул направо, на Шестую авеню, и
устремился к ярким огням оживленной Сорок второй улицы. Добравшись до угла,
я увидел еще одну сплоченную компанию и проворно влился в нее. На сей раз я
знал, какого пола мои спутники. Правда, сами они пребывали в полном
неведении по данному вопросу. При моем появлении все загалдели, заверещали и
принялись суетиться вокруг меня.

-- Смотрите-ка кто к нам пожаловал! -- вскричал(а) один (одна) из них,
хлопая накладными ресницами. -- Крутой мужик!

Полагаю, с учетом всех обстоятельств я был обязан расценить это
замечание как похвалу.

-- Откуда ты такой миленький взялся? -- спросил(а) меня другой
(другая). -- Неужто матросик с кораблика?

Мне вдруг подумалось, что я на волосок от участи куда худшей, чем
какая-то там смерть. Приняв решение в пользу меньшего из зол, я не без труда
отбоярился от верещащей стайки и юркнул в весьма кстати подвернувшуюся
книжную лавку.

Видать, судьбе было угодно, чтобы я бросался из крайности в крайность.
Лавчонка оказалась насквозь гетеросексуальной, вдоль и поперек
гетеросексуальной. Мужи сурового вида, с густыми сросшимися бровями,
перебирали журналы на полках, любовались голыми девицами, листали скабрезные
книжки в бумажных обложках. От всего этого веяло заскорузлым убожеством,
казалось, ни одному из здешних покупателей не по карману даже
третьеразрядная шлюшка.

Лавчонка была тесная, почти битком набитая любопытными дядями, всячески
старавшимися не смотреть друг другу в глаза. Я протиснулся сквозь толпу,
заметил небольшую зеленую дверь в дальней стене, добрался до нее, открыл и
переступил порог как раз в тот миг, когда кассир в другом конце помещения
поднял голову и рявкнул:

-- Эй, куда это вы пре...

Больше я ничего не слышал, потому что уже захлопнул за собой дверь.

Я очутился в пустой комнате, озаренной светом свисавшей с потолка
угрюмой пятнадцативаттной лампочки. В противоположной стене виднелась
завешенная портьерами дверь, за которой оказалась еще одна тесная камора.
Вокруг стола стояли трое мужчин, любовавшихся россыпью похабных глянцевых
снимков. Вскинув головы, они увидели на пороге меня, вздрогнули и побросали
фотографии, как будто те вдруг вспыхнули у них в руках.

-- Облава! -- заорал один из них, и все трое в мгновение ока выскочили
из каморы через дверь в дальней стене.

Я на миг замешкался у стола, чтобы взглянуть на снимки, и увидел, что
на них запечатлены совершенно невероятные с точки зрения анатомической науки
хитросплетения мужских и женских тел. После чего последовал за спешно
отбывшей троицей.

Она уже смылась. Впереди не слышалось ни топота ног, ни отчаянных
сдавленных воплей. Я был в длинном темном коридоре, в конце которого
виднелась дверь с дымчатым стеклом. Подбежав к ней, я обнаружил, что дверь
заперта, и нерешительно повернул назад. В коридор входили двое мужчин --
тот, что сидел за кассой, и еще один, здоровенный плечистый парень в
бордовом свитере. Оба сжимали в руках обрезки труб и, похоже, были настроены
очень серьезно.

На полпути между нами в левой стене была закрытая дверь. Скрестив
пальцы, я бросился к ней. Полагаю, мои преследователи решили, что я атакую
их: оба застыли, подобрались и изготовились к бою. О чудо из чудес. Дверь не
была заперта. Я шмыгнул в нее, увидел перед собой лестничный пролет, ведущий
вверх, и бросился на штурм, перескакивая через три ступеньки за раз.

Преодолев четыре таких пролета, я запыхался и очутился на крыше. Такая
планировка здания показалась мне неудачной: если преследователи настигнут
меня, то попросту сбросят вниз. Я подошел к краю крыши и увидел в нескольких
милях под собой улицу. Брр-р!

Да, но. Справа от меня, через три или четыре дома, располагался один из
кинотеатров, каких полно на Сорок второй улице. Крыша его была вровень с
той, на которой я стоял, и на стене кинотеатра виднелась пожарная лестница,
которая вела вниз, до самого навеса над входом. А возле входа я разглядел
очень высокую приставную лестницу, на ней стоял тощий-претощий человек,
менявший вывески с названиями кинофильмов.

Пока я размышлял о несовершенствах своего замысла, ведшая на крышу
дверь со скрежетом распахнулась, и я решил больше не тратить времени на
пустые раздумья. Не оглядываясь и даже не зная, кто догоняет меня, я
взапуски дунул по крышам, а потом стал спешно спускаться по пожарной
лестнице кинотеатра.

Не сказал бы, что страдаю патологической боязнью высоты, но, вероятно,
лишь потому, что не считаю боязнь высоты патологией. Ведь если вы слишком
быстро перемещаетесь сверху-вниз, то можете погибнуть. И если люди не боятся
высоты, значит, они просто не задумывались о том, что происходит, когда
человек очень торопится достичь тротуара. Я же об этом задумывался. А посему
чувствовал себя хилым, жалким, напуганным, встревоженным и чересчур тяжелым