ровно ничего не может сказать ни о создании природы и мира, ни об их гибели
или кончине, т.е. он исходит из того, что мир уже как-то есть, и в этом мире
он как-то находит себе приложение. А был ли, будет ли дальше и, собственно
говоря, есть ли сейчас доподлинно этот мир, - об этом наука ничего не знает.
Отсюда ясно, что мифическое сознание имеет полное логическое право, при
существовании самых точных законов абсолютного механизма, утверждать, что
реально осуществленные механические законы есть проявление высших сил, что,
поскольку сами законы суть только формулы, а не вещи, можно и нужно, в
вопросе о самих вещах, подчиняющихся этим законам, говорить о высших силах
или вообще где-то и как-то искать причин для закономерно протекающих вещей.
Что законы природы суть законы природы, в этом ничего странного нет.
Логически вывести одно из другого - принципиально можно и без всякого чуда.
Но когда оказывается, что это не просто логический вывод, а что вся
вселенная движется и существует по этим законам, то тут уже получается
что-то странноватое. Вот это фортепиано кто-то сделал, эти полки для книг
кто-то сделал: как же, рассуждает мифическое сознание, вселенную-то, которая
бесконечно сложнее и в то же время точнее и фортепиано, и книжных полок,
вдруг совершенно никто не сделал и она получилась как-то так, неизвестно
как? Ясно, следовательно, что для мифического сознания миф не есть нарушение
законов природы уже по одному тому, что сами законы природы, если их брать
как реально-вещественные законы, суть тоже проявление высших сил я, стало
быть, нечто мифическое.
смешивают чудесность как таковую с научным объяснением чуда. Получается так,
что чудо или есть нарушение законов природы, или оно вообще ничто. Чудо или
не объяснимо законами природы (тогда оно - именно чудо), или объяснимо ими
(тогда оно - не чудо, и вообще никакого чуда нет). Это - устаревшая точка
зрения старой рационалистической метафизики. Заметим пока, что и само
механистическое мировоззрение есть плод метафизического дуализма
картезианской школы, по которому субъект и объект разделены раз навсегда
непроходимой пропастью: субъект ни в каком смысле не есть объект, а объект
ни в коем случае не есть субъект, откуда - субъект мыслится как чистое
мышление, а объект как чистое протяжение, механизм. Все это есть продукт
либерально-буржуазной, капиталистической культуры. Для философии, которая
знает объединение и синтез субъекта и объекта, объект никогда не будет
чистым механизмом. Он всегда будет содержать в себе черты субъекта,
сознания, души, цели; и "механизм" будет хотя и вполне реальной, но в то же
время только вполне подчиненной категорией, не единственной и не абсолютной.
Итак, абсолютно механистическое мировоззрение есть вредная
рационалистическая и дуалистическая метафизика, печальный плод
господствовавшего в течение веков мертвого ныне либерализма, политического,
философского и религиозного. Но если так, то что значит "объяснить" чудо
"законами природы"? Конечно, прежде всего, это значит объяснить его как
естественный результат механизма явлений, как одно из колесиков общей
мировой машины. Однако ясно, что это далеко еще не значит объяснить чудо
целиком. Будем помнить, что чудо есть явление социальное и историческое,
законы же природы суть установки и явления механические. Закон природы ровно
ничего не говорит об абсолютной реальности протекаемого явления. Он как бы
говорит: если есть камень, если есть земля, если камень выше поверхности
земли и если, наконец, этот камень падает, то - вот как он падает. Ну, а что
если нет ни камня, ни земли, ни падения? Тогда закон падения остается
отвлеченной формулой, ничего не говорящей ни о каком бытии. Затем, для того
чтобы закон отражал действительно реальный процесс, необходимо не только
пространственная определенность данного явления, но точное указание времени,
когда именно началось падение. Законы падения тел ничего не говорят не
только о пространстве или месте данного явления; но также и о времени, когда
это падение фактически было, в нем нет ровно никакого суждения. Миф - полная
противоположность этого. Миф говорит именно о данном явлении, об его
пространственном начале и конце, т.е. объеме, и об его временном начале и
конце, т.е. о времени, когда оно началось, возрастало, умалялось и умирало.
Поэтому механистическое объяснение чуда вовсе ничего существенного в нем не
объясняет. Вот шел человек по улице; и сорвался с постройки огромный камень,
который попал ему прямо в голову и умертвил его. Что, этот камень падал по
законам механики? Несомненно. А то обстоятельство, что он упал именно в этот
момент, зависит ли от тех или иных законов физики и механики? Безусловно. А
что, шедший человек - шел как автомат и механизм и не мог не идти именно
так? Допустим даже и это. И что же? И вот все-таки непонятно, почему же это
вдруг так случилось. Представим себе, что человек в этот день не шел бы мимо
роковой постройки. Нарушились бы тогда законы природы? Вовсе нет. А смерти
бы тоже не произошло. Ясно, что с точки зрения законов природы совершенно
все равно, будет ли этот человек задавлен камнем или нет, ибо, повторяю,
законы природы суть установки абстрактно-механистические, и они ровно ничего
не говорят ни о какой реальной истории и, в частности, об истории их
собственного применения к тем или другим фактам или временам. Законы природы
ничего не говорят о направлении своего приложения и применения. Они -
аисторичны. Возьмите методы вычисления затмений солнца и луны в астрономии.
Они - совершенно точны. Но чем достигаются и что обязательно предполагают
эти вычисления? Они обязательно предполагают, что картина неба в данный
момент именно такова. Зная, что небо сегодня, т.е. такого-то года, месяца,
числа, часа, минуты и секунды имеет такой-то вид, я могу с точностью
вычислить, когда будет следующее затмение солнца и луны. Но откуда я знаю
картину неба сегодня? Отнюдь не из науки, а из наблюдения того, что дано
само по себе, до всякой науки, и установлено вовсе не наукой. В научных
законах как таковых ничего не сказано о том, каково небо будет 1-го января
1928 г. в 12 час, ночи в Москве. Стало быть, в предсказание будущих явлений
природы входит не просто одна наука, но и еще момент абсолютной, до-научной
и вне-научной данности, научно необъяснимой и загадочной. И оказывается, что
наступление или ненаступление данного явления во всей его реальности зависит
как раз от этого абсолютного положения в абсолютной системе мира, научно
неопределимой. Стало быть, младенцу ясно, что объяснение механистическое,
т.е. вскрытие тех или других законов природы в данном чудесном явлении,
ровно ничего не дает в смысле объяснения самого чуда. Пусть слепой прозрел и
это считается чудом. Чудесность этого явления заключается вовсе не в том,
что тут нарушены законы природы. Пусть в данный момент неизвестно, от каких
причин слепой прозрел. Но принципиально такие причины обязательно должны
быть, и наука рано или поздно их откроет. Раз это произошло реально, с
реальным органом зрения, тут не могло не быть какого-нибудь реально же
телесного фактора и причины, приведших человека к видению. И в то же время
самое точное, яснейшее представление о механизме данного явления ровно
ничего не объясняет ни в чуде, ни вообще ни в каком историческом явлении.
Если бы слепой не прозрел - законы природы не нарушились бы. Попадет ли
завтра земля в какую-нибудь комету или не попадет, воспламенится она или
нет, - это ровно ничего не говорит ни о каких законах природы. И то и другое
будет обязательно по законам природы. Итак, чудо - вовсе не в том, что
законы природы нарушены или что оно не объяснимо средствами науки. Явление,
совершенно точно вытекающее из системы мирового механизма, может быть иной
раз гораздо большим чудом, чем то, о котором неизвестно, какому механизму и
каким законам природы оно следует.
гетерогенных привнесений, заменяя анализ самого понятия выставлением
собственного отношения к этому понятию. Такова старая теория, основанная на
толковании чуда как веры в единообразие и гармонию вселенной, веры,
вступившей на ложный путь. Людям хочется объяснить необычные вещи
какими-нибудь более общими явлениями, и для этого они выставляют понятие
чуда. Но - правильно это или нет - таковое рассуждение, очевидно, есть
рассуждение европейского ученого, а не самого мифического субъекта, который,
прежде чем объяснять, видит самое чудо воочию. Этим же основным недостатком
страдает и теория Вундта, который понимает чудо как продукт первобытного
анимизма и как перенесение собственных волевых переживаний на объекты
природы и религииlxxxix. Опять-таки, даже если это так, то - при условии
оценки чуда со стороны; сам же субъект, видящий и переживающий чудо, вовсе
не думает, что именно он нечто от себя переносит на объект. Этот субъект
вполне убежден в обратном, в том, что сам он есть объект чудесного
воздействия, что не от него исходит чудо, но что он сам не может не признать
чуда как объективного явления, что чудо прямо насильственно врывается в его
душевный мир и повелительно требует своего признания. Совершенно беспомощна
также теория внушения, думающая объяснить чудо теми или другими состояниями
психики того, кто является объектом чудесного воздействия, или формами
взаимоотношения тех или других психических состояний. "Ученый", видящий в
чуде только одно "психическое внушение", ни слова не говорит о самом
предмете, а его высказывание имеет только значение ругани и беспомощного,
озлобленного междометия. Пусть чудо есть результат гипноза; пусть это есть
даже просто сумасшествие. Но что это дает в смысле научного анализа данного
понятия? Ведь младенцу же известно, что сумасшедшие бывают разные, что одно
сумасшествие не похоже на другое. В чем же спецификум того сумасшествия,
которое именуется верой в чудо? Все равно ведь от этого вопроса не улизнуть.
Трактование чуда как вымысла или гипноза есть просто бессильная злоба на
чудо и аффективное междометие на месте спокойного и свободного рассуждения.
Так обычно "рассуждают" - капризные и нервные бабы25.
есть ни просто воздействие высших сил на низшее бытие, ни просто нарушение
законов природы, ни просто мысль об единообразии законов природы, ни та или
икая субъективная выдумка, призвольное самопроецирование или гипноз,
внушение со стороны.
трудного, обычно презираемого в философии и науке понятия, расположим свое
изложение по отдельным пунктам (из которых каждый легко мог бы вырасти в
целую главу).
Шилова Юлия
Свержин Владимир
Максимов Альберт
Андреев Николай
Сертаков Виталий
Елманов Валерий