содержание и действительность, душа, конечно, есть ничто.
сознавая себя как ничто в себе самой, душа или должна отречься от
существования, или же искать нового нематериального содержания. На первом
решении остановилось в принципе индийское и вообще восточное сознание,
вторым путем пошло классическое человечество. В греко-римском мире
человеческая душа является свободной уже не только от внешних космических
сил, но и от самой себя, от своего внутреннего, чисто субъективного
самосозерцания, в которое она погружена у индусов. Теперь она опять
воспринимает действие божественного Логоса, но уже не как внешнюю
космическую или демиургическую силу, а как силу чисто идеальную, внутреннюю;
здесь душа человеческая стремится найти свое истинное содержание, то есть
единое и общее, не в пустом безразличии своего потенциального бытия, а в
объективных созданиях, осуществляющих красоту и разум,- в чистом искусстве,
в научной философии и в правовом государстве.
великое торжество верховного Разума, действительное начало истинного
объединения человечества и вселенной. Но это объединение только в идее, это
откровение идеи как истины над фактическим бытием, а не осуществление ее в
этом последнем. Божественная идея является здесь душе как ее предмет и
высшая норма, но не проникает в самое существо души, не овладевает ее
конкретною действительностью. В знании, в художестве, в чистом законе душа
созерцает идеальный космос, и в этом созерцании исчезает эгоизм и борьба,
исчезает власть материального хаотического начала над человеческою душою. Но
ведь душа не может вечно пребывать в созерцании, она живет в фактической
действительности, и эта ее жизнь остается вне идеальной сферы, не
захватывается ею, идея существует для души, но не покрывает ее
действительности. С откровением идеального мира для человека являются два
порядка бытия - материальное фактическое существование (? ???????),
недолжное или дурное, корень которого есть злая личная воля,- и безличный
мир чистых {179}идей (?? ????? ??), область истинного и совершенного. Но эти
две сферы так и остаются друг против друга, не находят своего примирения в
классическом миросозерцании. Мир идей, идеальный космос, составляющий истину
этого миросозерцания в его высшем выражении - платонизме, представляет бытие
абсолютно неизменное, он пребывает в невозмутимом покое вечности, оставляя
под собою мир материальных явлений, отражаясь в этом мире, как солнце в
мутном потоке, но оставляя его без изменения, не очищая и не просветляя его.
И от человека такое миросозерцание требует только, чтобы он ушел из этого
мира, вынырнул из этого мутного потока на свет идеального солнца, чтобы он
освободился от оков телесного бытия, как из темницы или гроба. Таким
образом, двойственность и противуположение идеального и материального мира,
истины и факта, здесь остается неразрешенною, примирения нет. Если
истинно-сущее открывается только созерцающему уму как мир идей, то,
следовательно, личная жизнь человека, область его воли и деятельности,
остается вне истины, в мире ложного материального бытия; но в таком случае
человек не может в самом деле и совсем уйти из этого ложного мира, потому
что это значило бы уйти от самого себя, от своей собственной души, которая
живет и страдает в этом мире. Идеальная сфера при всем своем богатстве может
только как предмет созерцания отвлекать человека от его злой и страдающей
воли, а не погасить ее. Эта злая и страдающая воля есть коренной факт,
который не может быть упразднен ни индийским сознанием, что этот факт есть
иллюзия (потому что и здесь он является иллюзией только для сознания, а для
всей жизни остается по-прежнему фактом), ни тем, что человек будет на время
уходить от этого факта в область идеального созерцания, потому что он
все-таки должен будет из этой светлой области снова вернуться к злобной
жизни.
него и утвердившееся в злой воле начало человеческое: оно может внешним
образом подавлять его, но подавлять оно может только проявления злой воли, а
не самую ту волю, которая, как сила внутренняя, субъективная, не может быть
уничтожена никаким внешним действием. Поэтому то внешнее действие
божественного Логоса на человека, которое мы находим в теогоническом
процессе, является {180}недостаточным, не соответствующим цели внутреннего
воссоединения человечества с Божеством. Культ природной религии ограничивает
самоутверждение человеческого начала, заставляет его невольно подчиниться
действующим в природе высшим силам, заставляет его приносить жертвы этим
силам, но корень его жизни, его злая воля, восставшее в нем материальное
начало остается нетронутым как чуждое и недоступное этим внешним природным
богам.
действие божественного начала на человека, действие идеальное, или
просвещающее. Возможность этого действия обусловливается тем, что душа
человеческая есть нечто большее своего данного фактического состояния. Если
в этом последнем она есть начало иррациональное, как слепая сила
самоутверждения, то в потенции она есть начало разумное, стремление к
внутреннему единству со всем. И если во внешнем подавляющем действии (в
природной религии) божественный Логос относится к иррациональному началу
души как сила к силе, то, возбуждая разумную потенцию человека, он может
действовать в ней как разум или внутреннее слово; а именно, он может
отвлекать душу от ее фактической действительности, ставить эту последнюю
объектом и показывать душе призрачность ее материального бытия, зло ее
природной воли, открывая ей истину другого соответствующего разуму бытия.
Таково идеальное действие божественного Логоса, которое мы находим по
преимуществу у культурных народов древнего мира в высшую эпоху их развития.
Но и это действие, хотя и внутреннее, есть неполное, одностороннее.
Сознавать ничтожество своей фактической действительности как объекта в
созерцании не значит сделать его ничтожным в бытии, не значит на самом деле
устранить ее. Пока личной воле и жизни, погруженной в неправду,
противупоставляется истина только как идея, жизнь остается в сущности без
изменения; отвлеченная идея не может одолеть ее, потому что личная жизненная
воля, хотя бы и злая, есть все-таки действительная сила, тогда как идея, не
воплощенная в живых личных силах, является только как светлая тень.
и жизнь человека, необходимо, чтобы оно само явилось для души как живая
личная сила, могущая проникнуть в душу и овладеть ею; необходимо, {181}чтобы
божественный Логос не влиял только на душу извне, а родился в самой душе, не
ограничивая и не просвещая, а перерождая ее. И так как душа в природном
человечестве является актуально лишь в множественности индивидуальных душ,
то и действительное соединение божественного начала с душою необходимо имеет
индивидуальную личную форму, то есть божественный Логос рождается как
действительный индивидуальный человек. Как в мире физическом божественное
начало единства проявляется сперва как сила тяготения, слепым влечением
связывающая тела, потом как сила света, обнаруживающая их взаимные свойства,
и наконец как сила органической жизни, в которой образующее начало проникает
материю и после длинного ряда образований рождает совершенный физический
организм человека, так точно и в следующем за сим процессе божественное
начало сперва силою духовного тяготения связывает отдельные человеческие
существа в родовое единство, затем просвещает их идеальным светом разума, и
наконец, проникая внутрь самой души и органически, конкретно с нею
соединяясь, рождается как новый духовный человек. И как в мире физическом
появлению совершенного организма человеческого предшествовал длинный ряд
несовершенных, но все же органических живых форм, так и в истории рождение
совершенного духовного человека предварялось рядом неполных, но все же живых
личных откровений божественного начала человеческой душе. Эти живые
откровения живого Бога мы находим (по преимуществу) у народа иудейского.
свойством среды, воспринимающей это явление, в истории прежде всего
свойством национального характера, особенностью того народа, в котором
происходит данное явление Божества. Если божественное начало открылось
индийскому духу как нирвана, эллинам как идея и идеальный космос, то как
личность, как живой субъект, как "я" оно должно было явиться в иудеях,
потому что их народный характер состоит именно в преобладании личного
субъективного начала. Этот характер проявляется во всей исторической жизни
иудеев, во всем, что создал и создает этот народ. Так, в поэзии мы видим,
что иудеи создали нечто свое, особенное только в том роде, который
представляет именно субъективный, личный элемент поэзии: они {182}создали
гениальную лирику псалмов, лирическую идиллию Песни Песней[11]; ни
настоящего эпоса, ни драмы, какие мы видим у индусов и греков, они не могли
создать не только во время своего самостоятельного исторического
существования, но и впоследствии,- можно указать на гениального лирика из
иудеев Гейне, но нет между ними ни одного замечательного драматурга, именно
потому, что драма есть объективный род поэзии. Замечательно также, что евреи
отличаются в музыке, то есть в том искусстве, которое по преимуществу
выражает внутренние субъективные движения души, и ничего значительного не
произвели в искусствах пластических. В философской области иудеи в свою
цветущую эпоху не пошли далее нравственной дидактики, то есть такой области,
в которой практический интерес нравственной личности преобладал над
объективным созерцанием и мышлением ума. Соответственно этому и в религии
иудеи впервые вполне познали Бога как лицо, как субъекта, как сущего "я",
они не могли остановиться на представлении Божества как безличной силы и как
безличной идеи.
носителем как величайшего зла, так и величайшего блага. Потому что если сила
личности, самоутверждаясь в своей отдельности, есть зло и корень зла, то та
же самая сила, подчинившая себя высшему началу, тот же самый огонь,
проникнутый божественным светом, является силою мировой всеобъемлющей любви:
без силы самоутверждающейся личности, без силы эгоизма самое добро в
человеке является бессильным и холодным, является только как отвлеченная
идея. Всякий деятельно нравственный характер предполагает подчиненную силу
зла, то есть эгоизма. Как в мире физическом известная сила для того, чтобы
Буджолд Лоис
Свержин Владимир
Каргалов Вадим
Конан-Дойль Артур
Конан-Дойль Артур
Афанасьев Роман