рами топоров.
в уши изо всех сил - стоило ли слушать?
ми кустами и раздетыми лесами, в открытое море, в другие страны. У-у-уу!
Лети дальше! Лети дальше! И так из года в год.
рассказывает:
сгорбленной старухой, прошло ведь целых пятьдесят лет. Она пережила всех
и все знала.
священника - красные стены, зубчатый фронтон. Из трубы валил густой дым.
Кроткая жена священника и красавицы дочери сидели у окна и смотрели по-
верх кустов садового терновника на бурую пустошь. Что же они там видели?
Они видели гнездо аиста, лепившееся на крыше полуразвалившейся хижины.
Вся крыша поросла мхом и диким чесноком, и покрывала-то хижину главным
образом не она, а гнездо аиста. И оно одно только и чинилось - его дер-
жал в порядке сам аист.
же мне приходилось дуть здесь с опаской! - рассказывал ветер. - Только
ради гнезда аиста и оставляли на пустоши такую развалюху, не то давно бы
снесли. Семья священника не хотела прогонять аиста, и вот хижина стояла,
а в ней жила бедная старуха. Своим приютом она была обязана египетской
птице, а может, и наоборот, аист был обязан ей тем, что она вступилась
когда-то за гнездо его черного брата, жившего в лесу Борребю. В те вре-
мена нищая старуха была нежным ребенком, бледным гиацинтом высокородного
цветника. Анна Дортея помнила все.
Не звонили колокола над твоею могилой, Вальдемар До! Не пели бедные
школьники, когда бездомного владельца Борребю опускали в землю!.. Да,
всему, всему наступает конец, даже несчастью!.. Сестра Ида вышла замуж
за крестьянина. Это-то и нанесло отцу самый жестокий удар... Муж его до-
чери - жалкий раб, которого господин может посадить на кобылку. Теперь и
он, наверно, в земле, и сестра Ида. Да, да! Только мне, бедной, судьба
конца не посылает!"
аисту.
должал ветер. - Она нарядилась в платье, которое было ей больше по вку-
су: переоделась парнем и нанялась в матросы на корабль. Скупа была она
на слова, сурова на вид, но от дела не отлынивала, вот только лазать не
умела. Ну, я и сдул ее в воду, пока не распознали, что она женщина, - и
хорошо сделал!
что он получил золото, и я услыхал под крышей с гнездом аиста пение,
последнюю песнь Анны Дортеи.
но золотой самородок, взошло солнце и заполнило собой хижину. Что за
блеск был! Глаза Анны Дортеи не выдержали, не выдержало и сердце. Впро-
чем, солнце тут ни при чем; не озари оно ее в то утро, случилось бы то
же самое.
ее жизни. Я пел и над ее могилой, и над могилой ее отца, я знаю, где и
та и другая, а кроме меня, не знает никто.
упирается теперь в огороженное поле, новая проходит по могилам, а скоро
промчится тут и паровоз, таща за собой ряд вагонов и грохоча над могила-
ми, такими же забытыми, как и имена. У-у-уу! Лети дальше!
ше, кто сумеет! - закончил ветер и повернул в другую сторону.
вы были оба одинаково. Кто же из них лучше, как потвоему? Скажи, а мы...
останемся при своем мнении.
дворе была навозная куча, и на ней рос большой огурец, сознававший, что
он растение парниковое.
всем же родиться огурцами, надо существовать и другим породам. Куры, ут-
ки и все население птичьего двора тоже ведь живые твари. Вот стоит на
заборе дворовый петух. Он почище флюгерного будет! Тот хоть и высоко си-
дит, а даже крыльями хлопать не может, не то что петь! Нет у него ни
кур, ни цыплят, он занят только самим собою да знай потеет ярью-медян-
кой! Нет, дворовый петух - вот это петух! Как выступает! Словно танцует!
А как поет - музыка! Послушать его, так узнаешь, что значит настоящий
трубач! Да, приди он сюда, проглоти меня целиком со стеблем и листьями -
вот была бы блаженная смерть!"
лись. Забор повалило ветром - шум, треск. С крыши падали черепицы, но
флюгерный петух усидел. Он даже с места не сошел и уже не вертелся - не
мог, хоть и был молод, недавно отлит. Флюгерный петух был очень разумен
и степенен, он и родился стариком и не имел ничего общего с птицами не-
бесными, воробьями и ласточками, которых презирал как "ничтожных
вульгарных пискуний". Голуби-то побольше, и перья у них отливают перла-
мутром, так что они даже смахивают на флюгерных петухов, вот только
толсты они и глупы, думают лишь о том, как бы набить себе зоб, а потому
и водиться с ними скучно.
чужедальних странах, о воздушных караванах и страшные разбойничьи исто-
рии про нападения хищных птиц. Это было ново и интересно для первого ра-
за, но затем шли повторения одного и того же, а это уже тоска смертная!
Надоели ему они, надоело ему все. Не стоило ни с кем и водиться, все та-
кие нудные, пошлые!
но, очень заинтересовал бы собою огурца, знай тот об этом. Но огурец был
занят одним только дворовым петухом, и вот этот взял да пожаловал к нему
в гости.
дворовый петух. Малость грубоват он был, без изящества.
шагал вразвалку, словно кавалерист.
всесторонне образован петух, и даже не заметил, что его клюнули.
другая. Они кудахтали, пищали, любовались на петуха и гордились, что он
из их породы.
ми, стоит мне прокукарекать об этом навесь мировой курятник.
вость:
может выдержать его взгляда! Люди это знают, а теперь и все вы знаете,
что есть во мне, знаете, что я всем петухам петух.
карекал. Кур и цыплят даже озноб прошиб, так им было лестно, что один из
их семейства - петух из петухов. Они кудахтали и пищали так, что даже
флюгерному петуху было слышно, но он и не пошевелился.
снести яйца, а что до меня, то я просто не хочу! А захотел бы, то снес
бы яйцо ветряное! Но мир не стоит ветряного яйца! Все ерунда! Я и си-
деть-то здесь больше не хочу!
все-таки не убил, хоть и норовил, как уверяли куры.
утку. Прозвали ее Португалкою. Она несла яйца, потом ее зарезали, зажа-
рили и подали на стол - вот и вся ее история. Выводков из ее яиц тоже
звали Португалками, и это кое-что да значило. Наконец из всего потомства
первой Португалки осталась на утином дворе только одна утка. На этот
утиный двор допускались и куры с петухом, неимоверно задиравшим нос.
галка. - Но он красив - этого у него не отнимешь, хоть и не сравнится с
селезнем. Ему бы следовало быть посдержаннее, но сдержанность - это ис-
кусство, требующее высшего образования. Этим отличаются певчие птички,
что гнездятся вон там, в соседском саду на липах. Как мило они поют! В
их пении есть что-то такое трогательное, португальское - так я это назы-
ваю. Будь у меня такая певчая птичка, я бы заменила ей мать, была бы с
Максимов Альберт
Володихин Дмитрий
Орлов Алекс
Быков Василий
Жюль Верн
Лондон Джек