справочку... Ну-с, что у тебя, покажи...
никто по привычке не торопится. Да и не работалось Петрову.
Петров разговорится.
Зарабатывать на кусок хлеба несложным трудом... ну, как в деревне, поближе к
земле. Дундаш, подадимся в деревню?
вообще идеал Петрова ему не годится. Он уже был простым человеком и
поковырялся в земле достаточно. Пора быть чем-то выше.
персональная машина, денег навалом, поездки за. границу, портреты, уважение.
Заболел -- бюллетеня не надо, поверят на слово.
служении обществу ты не помышляешь. Существуют, к несчастью, некоторые
апробированные мировой практикой способы. Первое: ты должен организоваться в
общественном смысле.
Понял.
инициативой, прославься, стань заметным.
к запахам. Человек еще не погорел, дыма еще нет, но ты должен уловить запах
тления и ударить по человеку за день до того, как по нему ударят
официально... Пятое...
твоя интеллектуальная и моральная нищета. Через месяц, через год, через
десятилетие, но все равно ты полетишь, тебя выметут -- в неизвестность.
Бесславная гибель личности, которой, впрочем, и не было. Но ты, Дундаш, не
доберешься и до такого конца -- тебя остановят раньше.
мизинца, смотрел на него как на чудо.
самому не воспользоваться рецептом?
хочу быть калифом на час, хотя истории известны случаи, когда дундаши
царствовали десятилетиями. Самая твердая должность -- это быть человеком.
Никто тебя не сгонит с нее. Лопаются авторитеты, развеиваются иллюзии --
тебя это не касается. Потому что ты был человеком и остался человеком, ты
черное называешь черным, белое -- белым.
провокационный вопрос: откуда взялся этот боготворимый вами человек? Почему
он точно знает, что черное -- это черное?
судить по тому, что дает ему общество. Поэтому быть человеком -- это прежде
всего служить справедливому обществу. Впрочем, я тоже с небольшими
поправками за теорию о величии простого человека. Но ведь вы глумитесь над
ним.
это делают молодые поэты. Простой человек скромен и ненавязчив. Простой
человек не будет, поднажравшись, кричать о своем величии, о своей власти над
временем. И уж тем более -- над женщинами.
вдоволь насвистевшись.
ответственностью: пить буду только за проходной.
костюме, при галстуке и белой рубашке. Никто еще не видел его таким -- все
привыкли к выгоревшим ковбойкам и постоянной небритости. Удивляло и
дружелюбие. Петров приветствовал старых врагов своих, поболтал с Риткой
Станкевич. За ним повалили в регулировку монтажники -- и те, с которыми он
пил обычно, и те, кого он обкладывал матом.
доложил:
и сам не поверил дичайшему факту: сегодня, двадцать второго сентября тысяча
девятьсот пятьдесят седьмого года, впервые за шестнадцать месяцев Петров
пришел на работу трезвым.
Дундаш. Он сильно выпил накануне, еле доплелся до цеха, в таком состоянии он
не любил мозолить глаза начальству, старался не отсвечивать.
недолго. Тебе хорошо, ты трезвый, а нам-то!
надоело полиглотничать...
из-за тебя.
"Кипарисы". Как обычно, завком разрешил сверхурочные работы, и регулировщики
уже не бездельничали в первые недели.
первые рекламации, затем их повалило столько, что Кухтин создал бюро внешних
рекламаций, а Баянников нанял техников. Стрельников изменил все же схему, с
конца декабря через заводские ворота начали вывозить вполне работоспособные
"Кипарисы". Техники разъехались по стране с новой схемой, переделывали
радиометры.
и замирал... Брак выпускают, явный брак -- и никого не арестовывают! Никого
не судят! Мало того, премии дают, и сам он премию получил! За что? Кого
хватать за преступную руку? Чернова? Саблина? Игумнова?
"Кипарису", видел он преступника, но при здравом рассуждении всегда
выяснялось, что преступник-то ничего самостоятельно не делал, а исполнял
чью-либо волю. Сильнее чем кого-либо подозревал он Саблина, а Саблин взял да
и сам пришел, устроил сцену в проходной, требовал, чтобы пропустили его к
Труфанову, кричал, что не позволит своим именем прикрывать институтскую
бездарь. Пропуска ему, конечно, не дали. В проходную набежали сочувствующие
и друзья Саблина, успокаивали его, уговаривали, а Саблин шляпою утирал
влажный лоб, и рыжие волосы его стали от пота темными. "Мужики! -- мотал
головою Саблин. -- Не себя жалко -- геологов жалко!.. В стране живем,
мужики, в такой стране!.. Нужен радиометр!.."
в кабинет, буркнет что-то вместо приветствия, протянет списочек: "Это не
дает отдел снабжения!" -- и показывает гневную спину и спиной же чувствует
издевательскую усмешку. На мастеров тоже смотрел с презрением: жулики!
букваря, хочет осилить книгу для взрослых... Ничего, обломается. Не сам
обломается, так мы его обломаем.
бы.
Жил Ефим на Басманной у матери, был мягок с нею, терпелив, без устали
носился по аптекам, доставая лекарства, и Виталий думал, что Ася, наверное,
так же преданно ухаживала за своей матерью. Ах, как нехорошо получилось
тогда!
денежно-вещевой лотерее -- на цех выделили пятьсот билетов. Степан Сергеич
загорелся знакомым волнением. Составил список, распределил билеты и пошел
собирать подписи. Но если он кому-нибудь предлагал пять билетов, то согласие
получал на два. Степан Сергеич упорствовал, злился. Игумнов издали наблюдал
за этим, потом позвонил из кабинета Шелагину, попросил зайти.
Ясно же написано в газете: добровольно. Хочешь -- покупай, хочешь -- нет.
на место зарвавшегося чинушу!