жим домом в самом точном смысле этого слова. Обширный двор с огромными
сараями для лошадей и телег, а в самом доме-большущие комнаты с кроватя-
ми для приезжих. В комнатах большей частью стояло по нескольку кроватей,
и постоялец обычно снимал не комнату, а койку. Разве что заедет ка-
кая-нибудь важная персона, какой-нибудь расфуфыренный богач. Такие,
впрочем, заезжали редко, и именовались они "жирными" гостями. Большинс-
тво же постояльцев были "коечники". Эти не требовали отдельных самоваров
и особого обслуживания. В зал вносили огромный самовар; каждый из посто-
яльцев имел свой чайник и свою щепотку чая-наливайте себе, сыны Израиля,
и пейте, сколько душе угодно! Приятно было видеть, как по утрам и вече-
рам целая куча людей сидит за столом в заезжем доме Рабиновича, пьет чай
и разговаривает-галдят все разом и курят так, что дым стоит, хоть ножом
режь. А говорят они обо всем на свете. Один говорит о ярмарке-это ярма-
рочный торговец. Другой-о пшенице,-это перекупщик хлеба. Третий говорит
о врачах-это человек больной, он кашляет. Вдруг кто-то заводит разговор
о канторах-это любитель пения. Еще один забрался в уголок и, раскачива-
ясь, молится вслух бабьим голоском. Сам же хозяин, реб Нохум Рабинович,
человек, как нам уже известно, слабого здоровья, в подбитом кошачьим ме-
хом халате, с круглой ермолкой на голове и с толстой папиросой в зубах,
сидит среди гостей во главе стола и слушает всех сразу, но только одним
ухом, ибо другим ухом он невольно прислушивается к словоизвержению маче-
хи, которая натощак сводит счеты со своими пасынками, щедро наделяя каж-
дого "благословениями" и угощая одного кулаком в бок, другого-подза-
тыльником, третьего-тычет ногой прямо в живот. Она требует, чтоб один
качал ее ребенка, второй пошел с ней на рынок и помог нести к ор зинку,
а третий-убрался бы просто к черту... И дети повинуются, делают все, что
им велят, потому что времена плохие, доходы падают. В хедер мальчики хо-
дят только на полдня, а во вторую половину дня помогают отцу чем мо-
гут-кто занят по дому, кто, сидя на лавочке у ворот, зазывает проезжих
извозчиков: "Сюда заезжайте, сюда!"
мачехой, тягостной, как изгнание. Сидеть на лавочке у ворот даже и не
работа. Это скорее забава, удовольствие, особенно летом, когда извозчики
мчатся с гиком, свистом, щелкая кнутами. Они едут с пристани с пассажи-
рами, стараясь обогнать друг друга, и поднимают такую пыль, что пассажи-
ров в повозках даже не разглядишь в лицо. Но то, что они везут пассажи-
ров, хорошо видно. Вот почему все мальчишки и слуги из заезжих домов с
веселым криком бросаются навстречу извозчику: "Сюда, дядя! Сюда заезжай-
те!" А извозчик, щелкнув кнутом, мчится мимо и исчезает в густой пыли,
оставляя с носом мальчишек и зазывал.
да Днепр замерзает, заезжий дом живет иного рода постояльцами. Зимой в
город въезжают большие бухты-крытые сани, груженные товаром, упакованным
в рогожи, от которых несет таранью. Этим гостям не требуется ни кровать,
ни субботняя трапеза. Они располагаются все вместе на полу или во дворе,
около своих лошадей; требуют они только овес и сено. От таких посто-
яльцев мало радости, а прибыли еще меньше. Да и сиденье у ворот на моро-
зе не так уж сладко. Герой этих описаний прекрасно помнит то время, ког-
да он сидел на лавочке у ворот. Летом в самую жару он пекся на солнце, а
зимой, в стужу, мерз как собака, кутаясь в рваный кожушок; сапоги его
давно просились к сапожнику; постукивая ногой об ногу, он со своего пос-
та все высматривал, не покажется ли извозчик или бухта с пассажирами,
чтобы побежать им навстречу с криком: "Сюда, сюда заезжайте, сюда!" Но
извозчики, как назло, пролетали мимо и останавливались как раз напротив,
у более богатого заезжего дома Рувима Ясноградского. У него, говорят,
хорошо обставленные большие комнаты, с мягкой мебелью, с зеркалами и
всякими другими штуками, чего нет у Рабиновича. Поэтому там всегда полно
"жирных" гостей, а у них, у Рабиновичей, пусто, хоть собак гоняй. И это
вызывает у Шолома большую досаду. На кого? На бога. Почему бог не сделал
так, чтобы он родился в доме Рувима Ясноградского, а не Нохума Рабинови-
ча.
благополучия. Обилие "жирных" гостей становится для него идеалом, новым
"кладом", о котором он мечтает теперь точно так же, как мечтал когда-то
во времена Шмулика. И представляется Шолому, что в каждой повозке, про-
езжающей мимо, - богатые пассажиры, "жирные" гости в медвежьих шубах. И
не успевает еще Шолом крикнуть "сюда", как извозчик уже сам останавлива-
ет лошадок: "Тпру!" Из повозки один за другим вылезают богатые пассажиры
в медвежьих шубах. За ними следуют чемоданы из желтой кожи, набитые вся-
ким добром, - каждый чемодан весит не меньше пуда. И все они проходят в
комнаты и велят отвести каждому отдельный номер, и просят подать им са-
мовары, и заказывают обеды и ужины. К ним выходит улыбающийся отец в ер-
молке, приветствует их и спрашивает, собираются ли они оставаться на
субботу. Усмехаясь, они говорят: "Почему, собственно, на одну субботу?
Почему не на целых три субботы?" Выясняется, что это купцы, приехавшие
покупать пшеницу. А при покупке пшеницы отцу удается перехватить кой-ка-
кие комиссионные. Почему ему в самом деле не воспользоваться случаем?
Тут приходит и мачеха в накинутом на плечи субботнем шелковом платке.
Лицо ее пылает от восторга. Поглядывая на "жирных" гостей, она тихонько
спрашивает: "Кто их привел сюда?" - "Это я их привел, я!" - отвечает с
гордостью Шолом, довольный своим успехом, счастливый тем, что и у них
будет радостный день, хоть один радостный день, хоть одна приятная суб-
бота. Ах, какая веселая у них будет суббота! И почему, собственно,
только одна суббота, почему не все три!
ные" гости в медвежьих шубах, с желтыми чемоданами и в самом деле прие-
хали, и в самом деле остановились, но не у них в заезжем доме, а как раз
напротив-у Рувима Ясноградского. "Ах, какие скверные люди! Трудно им бы-
ло, что ли, к нам заехать!"-думает вечный фантазер Шолом и, промерзший
насквозь, входит в дом. А дома согнувшийся над книгой отец в кошачьем
халате и мачеха, злая, пылающая, будто в оспе:
которую я наварила,-хоть собакам выбрасывай! Не думаете ли вы, что все
это достанется вам?-обращается она к пасынкам.-Черт вас не возьмет, если
вы и черствого хлеба поедите. Не думаете ли вы, что он у вас станет по-
перек горла или ваш желудок, не дай бог, его не переварит! Скажите, ка-
кие неженки! Целая орава, не сглазить бы, и все благородно воспитаны! Не
могли их оставить, как девчонок, в Богуславе у дедушки и у бабушки!
Пусть бы лучше там подыхали, чем брать их сюда, черт бы вас всех побрал!
Чтобы они тут есть помогали, ели бы вас черти, точили бы они вас живьем,
чтоб с вас мясо кусками падало, как с меня оно падает, когда зима прихо-
дит, чтоб вас трясло, и растрясло, и вытрясло...
прозяб, и выбегает снова на холод, снова на лавочку у ворот. Там лучше.
Там можно по крайней мере сидеть спокойно и мечтать о том, что приедут,
бог даст, "жирные" гости в медвежьих шубах, с чемоданами из желтой кожи
и остановятся у них, а не у Рувима Ясноградского. Если бог захочет, он
все может!
ничтожные выигрыши. - Герой пишет роман на манер "Сионской любви" Maпy
ровьем, тихий и задумчивый Нохум Рабинович, если он мог переносить тяже-
лый характер мачехи, выслушивать ее бесконечное словоизвержение, видеть,
как она изводит его детей, и не проронить ни слова. Никому не известно,
что переживал этот человек в душе, он никак этого не выказывал, никому
об этом не говорил. И может быть, именно поэтому жена относилась к нему
с уважением, щадила его, обходясь с ним не так грубо, как с его детьми,
и ценила его, насколько это возможно было для женщины, которая сама не
видела радости, жестоко маялась, работая как вол на такую огромную
семью, на целую ораву детей своих и чужих.
рым, как ей приходилось наблюдать, ее муж пользовался в городе, хотя все
знали, что он далеко не богат, еле зарабатывает на хлеб. Была она, как
мы уже говорили, женщиной неглупой, но обозленной, несдержанной в гневе,
она отличалась непосредственностью-что на уме, то и на языке. Точно так
же, как отец никогда не мешал ее словоизлиянию, так и она не мешала ему
в его делах-читать книги, играть в шахматы и вести беседы. А беседовал
отец с людьми исключительно просвещенными, начитанными, можно сказать
сливками тогдашней переяславской интеллигенции. Это была целая группа
ревнителей просвещения, которые заслуживают, чтобы их перечислили пои-
менно и изобразили каждого в отдельности с его манерами и характером.
и, по мнению многих, не без вольнодумства, хоть и носил он длинную капо-
ту и густые пейсы. Нохум Рабинович отзывался о нем, как о человеке "глу-
боком и знающем". Они могли сидеть целыми днями вдвоем и беседовать, бе-
седовать без конца. Откуда бралось у них столько тем для разговоров?
"Коллектор" приходил с книгой, иногда брал книгу у отца. Мачеха прозвала
его "колтун" за то, что у него была всклокоченная борода, но в городе
его называли "Коллектор". Он торговал выигрышными билетами, саксонскими
и брауншвейгскими. Носил темные очки (у него были больные глаза), зимой
и летом ходил в глубоких калошах; сапог не носил-только белые чулки и
калоши. Это был большой бедняк и невероятный оптимист. Он не сомневался,
что кто-либо из его клиентов рано или поздно выиграет главный выигрыш,
тогда и он в накладе не останется. А выиграет, говорил он, не кто иной,
как Нохум Рабинович. Он в этом убежден, потому что никто так не нуждает-
Маккефри Энн
Посняков Андрей
Каменистый Артем
Глуховский Дмитрий
Шилова Юлия
Шилова Юлия