Драматизированное послание о чистоте.
чувствовать, помнить, что лежит в основе. Ребенок.
подтрунивает. - Головы не прячете?
разное бывало. Сегодня...
перелом, о котором я вам говорил, я остаюсь верен самому себе. Как только
пьеса была готова, первым же курьерским поездом я примчался в Варшаву. -
Он опустил глаза и прошептал: - С вокзала прямым ходом к жене-повинился
перед нею. Далеко за полночь мы были заняты мыслью о сыночке, которому мне
хотелось дать имя Товий.
великую пьесу. Да-а-а!
забытье и, кажется, не успев еще как следует прийти в себя, решил еще
добавить:
начинала свою. Это единственный мой ребенок. Но даже если бы бог потом и
не отказал нам в своей помощи, Тови все равно осталась бы для меня тем,
что должно быть самым чистым. Кто стоял ближе всех к истокам ее жизни! Не
жена даже, которую тогда частично отвлекали боли, ревматизм. Я чувствовал
себя великолепно. Могу самым торжественным образом заявить, что ни пылинка
не омрачила ту ночь. Потому и девочка достойна носить имя
Товита-олицетворение чистоты.
Болдажсвского! Ведь Ельского вот-вот разберет смех, а кто знает, может, и
Костопольского тоже. Ну как этот старик умудряется пичегошеньки нс
понимать! Но Ельскому расхотелось шутить:' в дверях появилась Кристина под
руку с Мотычем.
наверху одни!"
пищит, так ей хочется выболтать, что погнало ее вниз.
Кристина, Мотыч.
Кристина. - Они так ругаются.
человека, а он ей, что только аристократ и может быть истинным человеком.
все рассказать. - Я вас предупреждаю. Чтобы потом на меня не валили. Пусть
я буду лучше ябедой, чем санитаркой.
гемофилией, но .Скирлинский помешал.
будто лишь это имя повергло его в отчаяние.
не могу помочь.
Сначала даже подумал, что все у него выйдет гладко.
ненадолго. Когда Скирлинский оказался на втором этаже, он уже знал, что не
войдет. Он даже не заглянул в полуоткрытую дверь. Там царила тишина.
Великое дело! - уговаривал он себя.
для него достаточно, чтобы сообразить, как они пьяны, он -один протрезвел.
Галдели они невообразимо. Глаза, жесты, голоса показались ему ужасно
кричащими. И жестокими. И вульгарными.
вытянул руку. Он прямо-таки умирал. Они добивали его. Но Скирлинский
как-то все-таки сумел овладеть собой. Как человек, поставленный к стене,
который хочет покончить с кривляньем, решительно бросил:
выговорить эти несколько слов свободно. Но все же закончил. - Прокурору
разрешается вмешиваться лишь после того, как преступление совершено.
лестницы и оказался в гостиной. Держась за перила, сходил ниже и ниже,
словно в преисподнюю.
счастью, не услышал.
мне не мешаете.
тянуло к ответам щедрым, причем на любые вопросы, не исключая, избави бог,
и риторических, однако Костопольский уже наслушался досыта, ему хотелось
поговорить, и ничто так не развязывало ему язык, как красота. Чтобы
пожирать глазами, ему надо было что-нибудь рассказывать. Он чувствовал бы
себя не в своей тарелке, приведись ему смотреть молча. Ему к тому же
хотелось с помощью настырной болтовни заставить свои глаза беззвучно
выразить восхищение, которое росло в нем неумолимо.
минуту начинало казаться, что она допустила какие-то мелкие оплошности в
туалете. Начинала она с самых распространенных, перебирала их про себя,
вроде бы все, что только возможно, было в порядке, но она не
успокаивалась. Ей хотелось говорить и говорить то о своем платье, то об
инстинкте ориентации, то о своих зубах. В платье она в сравнении с фасоном
изменила лишь складку, и вышло отлично. Вот была впервые в Гданьске,
вечером бросила взгляд на план города, а наутро подсказывала мужу, где
надо свернуть. К зубному она пошла перед свадьбой, он ее и на кресло
сажать не хотел. Очень велика вероятность того, сказал врач, что мы с вами
никогда в жизни не увидимся.
счастлива ли я.
прибегать к подобным выражениям, поскольку он был экономистом. - Счастье
будет зависеть от того, как вы пустите его в дело.
сказанным Костопольским. - Я всегда говорю, что могла бы на что-нибудь
пригодиться.
относиться к женщине весьма серьезно. - Самое главное, пригодиться самой
себе. Если вы обладаете ценными чертами и не находите способа использовать
их к своей выгоде, то что же удивляться другим.
себе, ей когда-нибудь придется держать ответ.
только о себе. О себе как о женщине. На которую все заглядываются. - Это
страшно, - нервничала она. - Все рассыпаются передо мною в любезностях, но
никто не в состоянии помочь.
если бы кто взялся, мог бы все пересчитать за час.
осколков брызнула ему в лицо шрапнель. Это под Киевом его так отделали,
пожалела его Метка. За то, что он так настрадался, а не за то, что его так
изуродовали, ибо даже среди женщин Костопольский славился не лицом. Его
мужскую красоту надо было принимать, не ища в ней того, что легко
бросается в глаза, - притягательность тела. В физическом отношении
Костопольский был ничто. Некрасив для тех, которые не знали, кто он такой!
Но кто же мог не слышать о нем? Ах, так вот как он выглядите-прошептала
Метка, увидев его первый раз. И его внешность принималась безоговорочно.
Так, как верующие принимают изображение папы. Какое бы оно ни было, это
делу не помеха!
улыбалась.
Бесспорно, одна из самых красивых женщин в Варшаве. Слишком прекрасна,
Громыко Ольга
Шилова Юлия
Трубников Александр
Володихин Дмитрий
Лукьяненко Сергей
Шилова Юлия