Потом еще один, потом другой. Так что приказ приказом-вернее всего, только
из любезности к нам, - а звонки звонками. Наконец минута спокойствия.
Легкий наклон головы в направлении ко мне и поощрительное движение руки.
Наклон и жест те же, что и у секретаря, который, видимо, перенял их от
своего шефа. Я откашлялся. А заговорил Малинский. Я не очень хорошо
изъясняюсь по-итальянски-объяснил он, вот почему слово берет он, а не я.
Это был предлог. А сама идея правильная.
подведя ему итог без длительной аргументации. Поначалу его речь показалась
мне слишком лапидарной. Я вмешивался, пытаясь добавить какую-то
подробность. Но Малинский так же решительно, как недавно в приемной,
осадил меня.
для него и заразительный для его подчиненного жест-наклонил голову и
взмахнул рукой. Затем перешел к вопросам:
письменной.
знает.
торопясь. Но и без пауз. Следующая серия вопросов касалась темы, которой
интересовался также и де Вое, физическое состояние отца. Теперь я сказал
правду.
прихожих?
что состояние здоровья моего отца вполне хорошее.
быть, вам легче было получить паспорт, чем вашему отцу?
трудно, как и мне.
звонку. В дверях появился секретарь. Священник Дуччи быстро, резко сказал:
таком случае, - сказал он, - я предлагаю следующее решение: наше общество
возьмет дело вашего отца в свои руки.
указанном нами университете. Наше общество в последнее время основало
несколько высших учебных заведений на территории бывших колониальных
стран. Профессоров для этих университетов мы охотнее всего подбираем из
представителей народов, не связанных с колонизаторами. До отъезда вашего
отца из Торуни мы, разумеется, полностью уладим конфликт между ним и
курией. Он уедет из Торуни, получив полное удовлетворение. А три года
спустя даже сможет вернуться в свою канцелярию и к своим консисториальным
обязанностям и делам.
спросил:
согласится на такую сделку!
изгнание? На новую несправедливость?
вернее, одну, только в нескольких вариантах. Я не мог вырваться из
заколдованного круга и упрямо повторял столь ясную для меня мысль: отец
должен получить удовлетворение без всяких уступок с его стороны, потому
что санкции епископа Гожелинского по отношению к нему были необоснованны.
После недолгого колебания священник Дуччи положил конец моим рассуждениям:
вас, что раньше или позже Рим ее исправит. Рим не обидит вашего отца. Но
что с того! Время его обидит. Годы неуверенности и ожидания. Вот почему
прошу вас еще подумать.
может быть, священника снова вызвала междугородная, и звонок, видимо, был
важный, если секретарь, невзирая на формальное запрещение, подозвал своего
шефа к аппарату. Не помню. На улице я немножко остыл. В разговоре со
священником я отверг его план из принципиальных соображений. Я знал, что
план Дуччи неприемлем для отца. Даже если бы ему предложили покинуть
Торунь на самых почетных условиях, он считал бы себя оскорбленным. Я не
сомневался в том, что в курии найдутся длинные языки и в Торуни сразу обо
всем станет известно.
епископом, снято, но с известными оговорками. Пока я сидел у священника
Дуччи, соображения эти проносились в моей голове сплошным потоком, теперь
они возникали раздельно и в результате стали еще более четкими и
убедительными.
Уговаривает подумать, обсудить, дать телеграмму отцу. Подозревает, будто я
что-то скрываю. Например, что я отказался от предложения Дуччи потому, что
меня тревожит физическое состояние отца и вызывают опасения климат,
санитарные условия, болезни, которые легко могут обрушиться на пожилого
человека, не подготовленного к жизни в колониях.
еще есть время.
дворец стоит в саду, примыкающему к парку Боргезе. Во дворце помещается
много учреждений, подведомственных Обществу Иисуса. Разные редакции,
комиссии, комитеты. С четверть часа я блуждал по этим этажам и коридорам,
прежде чем разыскал священника Мироса, к которому меня направил Малинский.
Наконец нашел его в небольшой, почти пустой ^комнате. Нависшие брови,
крупный нос, очки в тонкой золотой оправе. Возраст определить трудно: с
одинаковым успехом ему можно дать и тридцать лет, и шестьдесят.
Улыбающийся, любезный. Если он грек, то, во всяком случае, давно живет в
Риме. Безупречная итальянская речь. Без акцента. Быть может, он попросту
итальянец греческого происхождения. Я рассказал ему свою историю. Я уже
научился ее излагать. По возможности кратко и, что важнее всего, выделяя
только существенные обстоятельства. Священник поглядывал в окно, в парк.
Время от времени он закрывал глаза, и лицо его приобретало сосредоточенное
выражение, а иногда, в такт моим словам, он слегка покачивал головой, как
бы подчеркивая этим, что прекрасно все понимает. Когда я кончил, он сказал:
общего друга, Малинского, что вы решили покинуть Рим. Это очень нехорошо!
Les absents ont toujours tort, что значит: отсутствующие всегда не правы.
следует подталкивать. Просто оно приняло дурной оборот. Что изменится
оттого, что я буду торчать в Риме и ждать? Время тут ни при чем. Помочь
моему делу может исключительно акт доброй воли, решение восстановить
правду. Вот и все, чего я добивался, и как раз теперь в последний раз
пытаюсь добиться. А сидеть здесь? Зачем? Что еще я могу здесь сделать?
- Держать руку на пульсе.
тем самым ввел вас в заблуждение, пробудил в вашем сердце надежду.
Выходит, что не следовало вас приглашать.
может, грех этот мне простится, потому что мной руководило важное
соображение. Вы приезжаете к нам из стран, по существу, так мало нам
знакомых. Мы плохо в них разбираемся. Теряемся в массе документов, которые
прибывают от вас, тонем в потоке материалов, которые вас касаются.
все более внятными и точными. Я понимал, что мысль эта запала ему в душу и
тревожит его не первый день. То и дело с уст его срывались политические
или научные термины, с которыми я давно освоился, поскольку у нас, в
Роллинс Джеймс
Белоусов Валерий
Володихин Дмитрий
Сертаков Виталий
Суворов Виктор
Орловский Гай Юлий