зумевая под сказанным, что я никогда не стану его "надежным" человеком.
долю, каждый сам к своему идет итогу.
чески.
кие праздники, еще в студенческие годы, решили мы загулять. Мы - это я,
Горилла и Серый. Марина всех знает.
далече... Но дело в другом. Хата была. А хата в те годы - редкость, поэ-
тому хозяин хаты, Алик, поставил нам условие, чтобы не больше трех пар и
ему, как приз, какую-нибудь телку. У "Метрополя", на плешке, закадрили
мы каких-то девчонок, приходим. Алику говорим, выбирай любую, а там дело
твое. Он и выбрал. И... любовь с первого взгляда. Совсем развезло парня,
пока пили-ели-танцевали. А нам скучно, хотя Горилла отцовский маг при-
пер, "Грюндиг", через радиоприемник пленки крутили. А надо сказать, что
бас был у Гориллы, как у Левитана. Вот он на этом и схохмил. Когда вся
компания поднакачалась, он подошел к радиоприемнику и говорит, может,
"Голос Америки" послушаем, сейчас передача начнется. И ручки стал кру-
тить, вроде настраиваться, но я-то видел, что магнитофон он не выключил.
И вдруг радиоголосом Левитана объявляется, что началась атомная война.
Классный розыгрыш! Не ожидал я такого от Гориллы. И эффект потрясающий -
девки в плач, на Серого столбняк напал, а Алик упал на колени и сделал
предложение руки и сердца своей избраннице. Та, не будь дурой, согласи-
лась. Ушли они в другую комнату, а потом женились, представляете себе. И
живут, как кошка с собакой. А вы говорите эмоции...
специально построенный для коллективного жора, превративший простую ес-
тественную потребность поесть в ритуал чревоугодия. Почему я должен же-
вать, пить, глотать на глазах у других? Чем это застолье отличается от
общественного сортира? Кто эти люди, которые пришли сюда? Они могут себе
позволить нанять поваров, судомоек, официантов на этот вечер, оплатить
их услуги. Почем же нынче опиум для народа?
ное, пойдем.
роженое, ликер, коньяк, танцы.
больницу к восьми.
но сказала Марина. - Счастливо вам, ребятки, а мы с Гарри еще посидим.
Глава тридцать вторая
Глава тридцать вторая
Мы вышли на улицу, швейцар подогнал такси, я молчал всю дорогу, а когда
подъехали к дому, я заплатил шоферу пять рублей, хотя по счетчику было два, и
сказал, что сдачи не надо.
в прихожей. - Расскажи, пожалуйста...
зал я Наташе.
сам делать... Без напоминаний. Есть вещи, которые не объяснишь и которые
нельзя объяснить.
не посвящен? Когда же это я что-то нарушил, королева, в чем-то провинил-
ся?
бе. Ни за что не сказала бы прежде, но ты же - мой муж, у нас не должно
быть недомолвок... Вещи эти простые, элементарные. Например, пропускай
даму вперед, когда входишь в двери, ты же никогда этого не делаешь,
всегда лезешь вперед.
нул стул...
его пробором!
мне становится плохо, понимаешь? У меня сердце останавливается. Мне ка-
жется, что я потеряла тебя. Навсегда. Вот также плохо мне было сегодня
утром, потому что... потому, что ты не подарил мне цветы...
голосом пытался оправдаться я, понимая, что все это пустые отговорки.
обидно Наташе, как она переживает.
всегда, когда мы будем вспоминать о свадьбе, как крест, на мне будет ви-
сеть этот промах... Соображать надо... Все-таки любовь, брак - это не
только соединение двух судеб, двух миров, но и их столкновение. А Наташа
права, кругом права - что болтать о любви! - внимание, постоянные знаки
внимания нужны женщине. Отныне буду покупать ей цветы ежедневно..."
ня.
- Лето, зима или осень -
- Какие прекрасные цветы... Ой, извини, стихи. Вот это подарок. Как песня.
Спасибо тебе, любимый.
день. Понимаешь, ненавижу я рестораны.
празднике жизни. Мы - больные, а они - здоровые.
риллы с объявлением атомной войны. Скучно им было! А Пижон, помяни мое
слово, через десяток лет станет под-польным миллионером и купит все, что
захочет, и всех, кого за хочет.
один. Кого бы он ни купил.
Наташкины теплые ладони.
Глава тридцать третья
Глава тридцать третья
Шутка Гориллы.
настолько, что заменяет полностью имя - почему-то язык не поворачивается
назвать Пижона Игорем, именем, созвучным с именем князя русского, да и у
Гориллы было же когда-то свое имя - Вовка, Алеша или Санек, но с годами
превратился он в Гориллу, не просто вырос, а внутренне переродился, как
чудовище Франкенштейна...