Чтение 33–й страницы книги ~Прелесть (повесть о Новом Человеке)~

-- Не был, -ответил Андрей, -- потому что порода тут не причем.
Катерина как-то слишком понимающе улыбнулась, а потом сказала:
-- Но ты-то полюбил меня за породу.
Андрей остановился.
-- Ты зачем меня позвала?
-- На твою любовь хотела еще разок посмотреть. Ведь любить умеют очень немногие,
да и то любят от ума или из жадности. А твоя любовь совсем редкая, она у тебя
одна на всю жизнь, и второй раз уж так никогда не полюбишь и получается --
истратилось твое сердце на мерзкую тварь.
-- Перестань, -- попросил Андрей.
-- Ладно, ты и не веришь, ты и тогда не верил, и сейчас не веришь, -- Катерина
горько усмехнулась. -- Погляди, что творится в округе? Андрюша? Эх, не знаешь ты
ничего... Ну да погоди жалеть меня, может я тоже свое слово еще не сказала.
-- Я знаю, что не сказала, -- просто подтвердил Андрей.
-- Умка, Умка, дай прижмусь, погреюсь, у сердца доброго... -- Она обняла его, а
тот так и стоял с опущенными руками.
-- Отвези меня обратно, -- попросил Андрей.
28
В этот же час по Москве шел в задумчивости человек с собакой. Так, бывает,
впадают в задумчивость люди, вынужденные большую часть жизни отдаваться
умственном труду, а поразмышлять над более глубокими или, наоборот, более
простыми вещами попросту не хватает времени. Иногда видишь, идет гражданин, при
этом особенно если вокруг тихая редкая погода, размахивает портфельчиком, или
дипломатом, или даже портативным компьютером, а на лице его застыло какое-то
отрешенное выражение. Почти наверняка он думает над вечным вопросом и ищет
какой-то высший смысл своей жизни. Но сейчас никакой тихой минутки не было и
следа, а наоборот, хлестал по лицу колючий сухой ветер. Правда, на улицах было
пустынно, но уж очень неуютно. Тем не менее, этот человек был точно с тем самым
лицом.
-- Чего ж они ждут от меня? Помешательства, припадков или, по крайней мере,
горячки? -- Он прислушался к себе. Нет и следа. Наоборот, он здоров как никогда.
Даже насморк и грипп, которые всегда настигали его осенью, теперь и не
предвиделись. Нет, немного кружилась голова, особенно вначале, когда рычаги были
приведены в действие, но это уж скорее головокружение от успехов. Да и верил ли
он в успех, т.е. в полный и стопроцентный? Нет, конечно!
Ведь и там, в электричке, было всего шесть к восьми. И вот получилось же!
Следовательно, это мой мир, и моя Пустота. Слышь, Умка? Это наша с тобой
Пустота. Он прислушался к себе, будто пытаясь проверить -- нет ли чего
постороннего, нет ли какой зацепочки, или бороздки? Нет, все чисто и никаких
причин, только злой холодный ветер шумит в ушах. -- Они думают, -- Он обвел
рукой вокруг, -- Это есть главный результат, ха, главный результат, Умка,
состоит в том, чтобы не было причин. Я один, абсолютно один, и ничего страшного
не происходит! Не в этом ли величие замысла Вселенной?
За спиной из подворотни выскочила группа подростков. Весело матерясь, компания
"для сугреву" гнала впереди себя пустую пластмассовую бутылку. Завидев ночного
пешехода, братва приумолкла и перешла на другую сторону улицы. Передний, высокий
парнишка, напоминавший перевернутый испанский восклицательный знак, поправил
черные очки и его братки сделали тоже самое.
-- Неужто сам? -- удивился прыщавый парнишка, пряча, как монах, в нейлоновый
капюшон шишковатую голову. -Бубнит чего-то.
-- Умри, -- тихо буркнул высокий, -- За... тебя в таракана, будешь потом мантры
петь, как тот пес.
-- Да ну, он же нас из такой ж... в люди вывел, зачем ему...
-- Да умри, я сказал, пусть пройдет. -- еще раз шепнул высокий, и, вдруг
переменился и стал говорить громко, -- Впрочем, как ты, говоришь, Гурджиев
называл эти танцы?
-- Поиском собственного Я или, проще говоря, сущности человека. -- ответил
прыщавый.
-- Зачем искать эту самую сущность, если вот он я?
-- Ты это не ты, это, примерно как у Юнга, с бессознательной памятью прошлого,
только, наоборот.
-- Выражайся яснее, -- попросил высокий, потрясая точечной головкой.
-- Ну б... , помнишь, в ночном клубе я рубашку на себе порвал, а ты подошел и
спросил о Платоновской космологии?
-- Да, под мальчика, который хочет в Тамбов.
-- Я сказал, что космос идей невозможен без ощущения реальности.
-- Ага.
-- Ну так я с... -- прыщавый стал необыкновенно серьезен. -- Все это было
наносное, в ту минуту, из-за песни. Понимаешь, этот Тамбов, это идея или
реальность? Подумал я. Меня певец сбил. Вот я и брякнул, прости.
-- Так и что же на самом деле? -- строго спросил высокий.
-- На самом деле тетка у меня в Тамбове третий месяц не получает зарплату. Так
вот это неполучение зарплаты, результат неправляции трансляции...
-- Не мельчи.
-- Да в испанском варианте, Тамбов означает Травахо, то есть работу, а так как
мальчик хочет Травахо, значит пока ее не имеет, вот и в Тамбове нет работы, ну
и, конечно, зарплаты тоже нет.
-- Толково, ну, а если без Тамбова?
-- В сущности, по-суффийски, ни работы, ни идеи работы тоже нет, следовательно,
и реальности нет.
-- Молодец, что признался, -- похвалил долговязый, и сильно ударил по бутылке.
Человек усмехнулся и свернул на Пушкинскую улицу, а там, не повстречав никого,
вышел на площадь. Здесь его уже поджидала небольшая группка людей, человек
десять-двенадцать, не более. Если бы не глухая ночь, то можно было подумать, что
на площади происходит пикетирование классика "Обществом слепых России".
Все как один были в черных очках и с тросточками. Памятник создателю Маленьких
Трагедий был зачехлен и как-то странно позвякивал, как будто вокруг была не
Москва, а палуба рыболовецкого сейнера. Чуть поодаль на фоне притушенного
Макдональдса блестели заиндевелые трубы пожарной бригады. Судя по всему, речи
уже отзвучали, и собравшиеся только и ждали когда появится этот ночной пешеход.
Он напрямую подошел к постаменту, дал себя ощупать грузной дамочке, и та ему
вручила конец грубой веревки, уходящей куда-то к голове Александра Сергеевича.
Человек дернул за веревку. Чехол, сшитый из парашютной ткани с эмблемой
десантных войск, взлетел, подхваченный сильным порывом ветра, и пал точно на
головы оркестра. Раздалась бодрая музыка, и пес задрал лапу над серым
полированным гранитом. Если бы собравшиеся не были слепыми, то обнаружили бы на
пьедестале произведение кузнеца Демидова.
Еще не доиграла музыка, а гражданин с собакой уже поднимались по лестнице в
помещение бывшей редакции. Пес, привычно перескакивая ступени, побежал вперед, а
Вадим Георгиевич достал спички и зажег керосиновую лампу.
-- Конечно, есть определенные недоделки и странности. -продолжал гражданин, как
будто собака была рядом, -- Например, эти совпадения. Может быть кого-то они и
напугали бы, но я- то знаю, здесь работа подсознания, синдром Раскольникова.
Нет, я совсем другое и как же без совпадений, если я серьезно взялся за дело.
Это же как с протухшими тремя процентами, конечно, со стороны казалось, план
случайно завышен.
У двери проснулся вахтер и спросил:
-- Уже день?
-- Нет, ночь.
Вахтер, потягиваясь, встал и нехотя забрался на гоночный велосипед, у которого
колеса были сняты, а цепь была наброшена на маленькую звездочку дачной силовой
установки. Старик поправил очки и включил пятую скорость. Тускло, как в
кинозале, засветилась аварийка, и Вадим, больше ориентируясь по блистающим в
коридоре собачьим глазам, зашел в себе в комнату. Отодвинул настольную лампу,
поставил керосинку и запустил компьютер.
29
-- Понимаешь, майор, наверняка существует противоядие, -- рассуждал доктор, сидя
по правую руку от водителя, -- Тоже в словесном виде, только одна загвоздка,
нужно сначала "гиперболоид" раскурочить.
-- Во-первых, я полковник, а во-вторых, не вздумай.
-- Извини, Вениамин Семенович, майор, полковник, какая теперь разница. А
прочесть бы надо, да вот, что делать с больными, не знаю, детвора еще,
беспризорники. Не могу рисковать.
-- А я сказал, не вздумай.
-- Да ладно, -- Доктор попытался смахнуть прилипший с наружной стороны листок.
Потом наклонился и прочел:
-- "Уголовный кодекс Российской Федерации".
-- Судить его надо, -- зло выдавил Воропаев.
-- Чем именно судить? Уж не этим ли? -- доктор опять тыкнул в листок. Или ты к
званию еще и должность прибавишь: Верховный Судья Всея Руси. А по какой статье?
По статье Бахтина, "К философии поступка"?
-- Есть один вариант.
-- Ну?
-- Чистосердечное признание.
Доктор рассмеялся и потом, подражая отцу Серафиму, изрек: -- Покайся сын мой!
Да, господин майор, ты, оказывается,
либерал, то есть романтик, неужто, думаешь падет на колени и землю целовать
будет. Вряд ли.
-- Да ведь мужик вроде умный, -- не сдавался Воропаев.
-- Слушай, умный, это точно, только пока он до главных вопросов доберется, мы
тут все передохнем.
-- Не знаю. Ничего не знаю. Дел по горло. Из зрячих в комитете один Заруков, вот
и мечемся между солнцевскими и люберецкими. Кстати, парни попадаются ничего,
как-то на фоне всего остального даже интеллигентные.
-- А чего же ты поскромничал, назначил бы сразу себя генералиссимусом.
Воропаев тяжело посмотрел на пролетающие мимо джипы.
-- Ты прав. Что майор, что генералисимус, один хрен. Ведь все одна видимость, а
фактически у меня нет никакой власти, понимаешь? Все висит на одной
неизвестности. Народ в недоумении, братва еще до конца не разобралась, что в
натуре никакой власти нет, ведь она привыкла быть вне закона, и сходу так и